Материальная культура казаков

А. В. Сопов

Изучение этнокультурных особенностей может помочь в объяснении очень сложных и актуальных для современного общества явлений. С этнологической точки зрения понятие «культура» подразумевает  структуру, скрепляющую данное общество и предохраняющую его от распада. Многие антропологи, как отечественные (например, Э.С. Маркарян), так и зарубежные (например, Т. Шварц), рассматривали культуру как адаптивную систему. Совокупность адаптивных моделей и может быть понята как культура. 

С этой точки зрения этнос является носителем данных моделей, т.е. данной культуры. Этнос можно понимать как общество, являющееся носителем определенной культуры (Но только с той оговоркой, что культура понимается в узком, или, точнее, специфическом, этнологическим, значении — как функционально обусловленная структура, имеющая внутри себя явно выраженные механизмы самосохранения даже в меняющихся культурно-политических условиях, способствующие как адаптации своих членов к внешнему — природному и культурно-политическому окружению (в этом — адаптивная функция культуры), так и приспосабливанию внешней реальности своим нуждам и потребностям (в этом адаптирующая функция культуры).). Таким образом, в принципе «каждая культура, — пишет И. Кохен, — может быть истолкована как стратегия человеческой адаптации, а каждый элемент уникальной социальной модели как средство для получения из среды обитания максимальной энергии» (Cohen Y.F. Culture as Adaptation // Cohen Y. (ed.) Man in Adaptation: The Cultural Present. Chicago, 1968. P. 553.). 

Историко-культурная типология группирует этнографические признаки по двум координатам: географической и исторической. Первый принцип опирается на факт возникновения сходного хозяйства и, следовательно, типологически близких явлений культуры в сходных условиях географической среды. Второй принцип базируется на общей истории культурных элементов. В первом случае явления сосуществуют в пространстве как непосредственный ответ на природную среду, и это называется хозяйственно-культурным типом. Во втором случае рассматривается общность исторической судьбы народов и их культур, а как результат этого — наличие единой территории распространения, называемой историко-этнографической областью.

Историко-этнографические (или историко-культурные) области — это части ойкумены, у населения которых в силу общности социально-экономического развития, длительных связей и взаимного влияния складываются сходные культурно-бытовые или этнографические особенности. Наиболее ярко они выражены в материальной культуре: жилищах, средствах передвижения, пище, утвари и т.д. Историко-этнографические области — исторические явления, они складываются и исчезают в процессе развития человечества.

По мнению одного из крупнейших отечественных этнографов Н.Н. Чебоксарова: «Именно культурная специфика вместе с языком, который ее выражает, должна рассматриваться в качестве главного критерия при разграничении этнических общностей» (Чебоксаровы. Указ. соч. С. 172.). Потому что «...в культуре каждого народа переплетаются явления, свойственные только ему одному...» (Там же. С. 173.). 

Не претендуя в столь кратком исследовании на глубину анализа и всеохватность обобщений, отметим некоторые особенности культуры казаков и сделаем некоторые предварительные заключения.

Поселения. Особенности возникновения и развития казачьих поселений тесно связаны с освоением новых земель, а в более поздние сроки — колонизацией Северного Кавказа. Для поселений казаки выбирали выгодные в стратегическом отношении места: крутые берега рек, возвышенности, защищенные оврагами и болотами. Селения окружались глубоким рвом и земляным валом. Нередки были случаи смены первоначального местоположения. 

В связи с этим уместно заметить, что впервые отмеченное в XVI в. название нынешней станицы Вешенской — Вежки происходит от древнего общеславянского слова «вежа», означавшего первоначально простейший конический шалаш, а затем перенесенного на многие более сложные типы построек, развившиеся из конического шалаша. В частности, в лесостепной и степной зонах Восточной Европы в домонгольское время восточные славяне называли вежами полукочевничьи сборно-разборные или транспортабельные войлочные жилища, впоследствии известные в русском языке под терминами «кибитка» или «юрта» (оба эти термина получены путем сложной трансформации калмыцких и тюркских слов, имевших иные значения). Например, в «Слове о полку Игореве» фигурируют «вежи половецкие» (Шенников А. А. О значениях термина «вежа» //Культура средневековой Руси. Л., 1974. С. 73-75.). Видимо, от таких веж и произошло название селения Вежки, в котором в 1571 г. обосновался опорный пункт московских «сторож». Если бы это селение построили сами москвичи, то вряд ли они дали бы ему такое название. 

Вероятнее, что селение появилось раньше, и поскольку это была территория хоперско-донского междуречья, логично предположить, что это было какое-то червленоярское селение, татарское или русское, в котором употреблялись временные жилища типа веж. Так у хоперских казаков даже в XVIII в. в беднейших казачьих усадьбах еще встречались жилые полуземлянки под названием «шиш» в виде конических шалашей с очагами (Исторические и статистические сведения о Кумылженской станице //Донские войсковые ведомости. 1865. № 37-38. С. 267; Щелкунов 3. Об устройстве казачьих поселений и об юртовых при них довольствиях //Сборник Областного Войска Донского статистического комитета.  Вып. 7. Новочеркасск, 1907. С. 58.).

Резкое увеличение численности поселений в XVIII - XIX вв. связано с созданием пограничных военно-оборонительных линий. Поселения эти обычно назывались станицами, видимо, название происходит от слова «стан», что «на Руси в XI - XVII вв. означало название военного лагеря, который обычно разбивался на возвышенном месте и укреплялся повозками...» (Большая Советская Энциклопедия. М., 1989. Т. 24. С. 1217.), забором, иногда рвом или земляным валом.

«Словарь русского языка» С.И. Ожегова трактует значение слова «станица» как «большое селение в казачьих районах». Как правило, станицы ставились в укромных местах, чаще вдоль речек и ручьев, и были хорошо приспособлены к защите от нападений. «В силу особого характера этой этнографической группы, никогда не знавшей крепостного права и несшей службу по охране границ, станицы вначале имели военное значение, которое к XIX в. уже утратили» (Этнография восточных славян. М., 1989. С. 207.).

В XVIII - XIX вв. при закладке любой станицы плугом нарезались ее границы, вокруг намеченных границ рыли ров, наполняли его водой, насыпали земляной вал, по периметру которого сажали колючий терновник, тем самым, создавая дополнительную защиту. С южной и северной сторон (реже с четырех) устанавливали ворота, охранявшиеся круглосуточно и закрывавшиеся с заходом солнца. Казаки старались вернуться домой и загнать скотину до темноты.

В качестве примера можно привести особенности застройки станиц Верхней Кубани, которые до середины XIX в. состояли в том, что все до мелочей указывалось военным ведомством: как ставить хату, какой высоты делать плетень и т. д. Станицы, возникшие на Верхней Кубани в 60-ые годы XIX столетия, уже не обносились рвом и земляным валом (Усть-Джегутинская, Кардоникская, Зеленчукская и др.). Так, в приказе Наказного атамана Кубанской области от 14 января 1861 года говорилось: «Для развития станиц  Усть-Джегутинской и  Николаевской  (ныне Красногорская) будет прислан топограф: разбивка дворов может быть допущена в больших размерах, чем на передовых линиях, где обыкновенно дворы составляют прямоугольники 20—15 сажень в боках. Никакой обороны для этих станиц не нужно, они должны быть обнесены просто тыном или плетнем без рва...» (Государственный архив Краснодарского Края. Ф. 2526. О. 2. Д. 1. Л. 49.). 

Обычно станицы застраивались компактно, улицы были прямыми, на них двумя рядами строились хаты. Характерной чертой каждой казачьей станицы была церковь, всегда располагавшаяся на возвышенном месте. Неподалеку — административные здания, клубы для увеселений, школы и гимназии, базарные ряды и торговые лавки. В центре станицы находилась Соборная или центральная площадь. Вокруг каждой станицы нарезался земельный юрт с лесами и сенокосами, выгоном для скота и пахотными землями. Характерным является то, что все казачьи станицы со временем превратились в крупные поселения. В каждой станице был «верх» и «низ»; как правило, жители «верха» всегда чувствовали свое превосходство над жителями «низа» (причину этого еще предстоит выяснить).

С годами менялся не только внешний облик казачьих станиц, но и их национальный состав. Так например: в 1897 году в г. Баталпашинске славянское население составляло 97,1% при общей численности 11,5 тыс. человек; в 1989 — 67,8 % при 112,3 тыс. человек, что, в свою очередь, повлияло и на их внутреннее устройство.

Жилище. Как свидетельствуют письменные и фольклорные источники, наиболее древним типом построек, сооружаемых верховыми казаками, были землянки и полуземлянки (балаганы).

Самые ранние постройки: землянки, полуземлянки и шалаши — соответствовали походному образу жизни казаков и теплому климату. По своему типу и материалу строительства такие жилища более сходны с южнорусскими и малороссийскими формами и не напоминают ни традиционное северо-кавказское жилье, ни кочевнические юрты. Жилища казаков возводились с использованием местных строительных материалов: леса, глины, перемешанной с соломой, и камыша.

Земляные постройки хорошо соответствовали особенностям казачьего военного быта: на время длительных походов такие жилища забрасывали или разрушали. Для того, чтобы соорудить их вновь, не требовалось особого строительного материала и больших затрат времени.

В течение нескольких столетий (вплоть до начала XX в.) на территории Области Войска Донского широко распространенным типом жилища был курень. Казачий курень — наземная срубная (реже — каменная) двухкамерная постройка. (Слово «курень» — тюркско-монгольского происхождения, то же, что и русское «стан»).

В этом отношении очень показательно устройство, сохранив¬шееся в некоторых казачьих усадьбах в хоперских и соседних придонских станицах вплоть до нынешнего столетия — специфическая отопительная система в жилых помещениях с обогревательными дымовыми каналами под полом или под лавками под названием «подземка» (Лащилин Б.С. Курень  //Историко-краеведческие записки. Вып. 4. Волгоград, 1977. С. 91; Новак Л.А., Фрадкина Н.Г. Казачий курень. Ростов-на-Дону, 1973; Шолохов М.А. Тихий Дон. Л., 1945. С. 426, 702.). Печка-«подземка», «поземелька», выложенная из сырцового кирпича (2 х 1 х 0,5м) с «лежанками» соединялась с русской печью. У русских подобные образцы печей не встречаются. Такая система более подобна кану, известному у монголов, чжурчженей, бохайцев, киданей. К тому же она напоминает к золотоордынскую П-образную суфу.

Эта система отопления, совершенно неизвестная в других районах Европейской России, широко распространена у народов Восточной и Центральной Азии. Она могла быть занесена в Восточную Европу либо прямо из Центральной Азии при монгольском нашествии, либо в золотоордынскую эпоху из подчиненных Золотой Орде среднеазиатских районов, в которых она распространилась еще в домонгольское время. Так или иначе, эта система, по археологическим данным, была широко распространена в Сарае и других золото¬ордынских городах (Егоров В.Л. Жилища Нового Сарая: (По материалам исследований 1959-1965 гг.) // Поволжье в средние века. М., 1970. С. 173-179; Егоров В.Л. Золотоордынский город: (Причины возникновения, историческая география, домостроительство). Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1973. С. 14;  Егоров В.Л., Полубояринова М.Д. Археологические исследования Водянского городища в 1967-1971 гг. // Города Поволжья в средние века. М., 1974. С. 42-55, 58-66; Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII—XIV вв. М., 1985. С. 73-79; Ерзакович Л.Б. Некоторые типы жилищ Золотой Орды // Археол. исслед. в Казахстане. Алма-Ата, 1973. С. 167-182.). 

В результате археологических раскопок в 1958-1959 гг. на Цимлянском городище (правобережье Дона) были обнаружены остатки хазарской княжеской ставки, спланированной куренем: 7 жилых построек по кругу, восьмая — в центре. Все — полуземлянки с каркасным верхом, двухкамерные, в плане — аналогичны кочевническим юртам, но углублены в землю.

Боршевские стоянки (славянское население Подонья IX-X вв.) представляют собой «углубленный в землю примерно на 1 метр сруб или облицовку, вертикально стоящие столбы для опоры крыши, плетневые стены наземной части жилищ, наличие печей-каменок или открытых очагов». В плане — квадратное. Археологи П.Н. Третьяков и П.П. Ефименко считают такие жилища звеньями одной цепи.

Тип жилища к XIX в. складывается из переплетения традиционных для казачества легких форм и заимствований у соседей (как русского, так и иноэтничного населения). Появляется хата (в некоторых регионах  - изба) с чуланом. В 60-70-е гг. XIX в. в Усть-Медведицком и Хоперском округах Войска Донского появились пятистенки. В низовых районах -  двухэтажные постройки. Видимо, это было обусловлено общим недостатком места и постоянными разливами рек. Не последнюю роль играло и материальное положение казаков.

Некоторые казаки в качестве временного жилья строили себе хаты-землянки, углубленные в земли, с так называемыми «подслеповатыми окошками», имевшими двускатную крышу, крытую дерном, с небольшим уклоном. «Подавляющая часть донского низового казачества уже в начале XIX в. строила большие многокомнатные дома» (Этнография восточных славян. М., 1987. С. 237.). К этому периоду на территории казачьих войск юга России имели место развитые формы строительства жилья. Срубные жилища, характерные для многих регионом России, в этих местах распространения не получили.

В XX в. тип казачьего жилища изменяется уже под воздействием общих интегрирующих тенденций, вызванных развитием капиталистических, товарно-денежных отношений, влиянием городского образа жизни и предписаниями войскового начальства.

Что касается материала изготовления, то у казаков были преимущественно турлучные дома, а в конце XIX в. стали появляться саманные. Строили жилье казаки обычно «всем миром». Подобная традиция, кстати, характерна и для русских.

При закладке жилищ у казаков существовали свои особые приметы и обычаи: на предназначенное для постройки место на ночь сыпали зерно, если на утро зерно было на месте, считалось, что место для постройки хорошее и все «пойдет в руку». Счастливым для постройки жилища считалось и то место, где на отдых располагался крупный рогатый скот. Чтобы в доме не было сырости, под матку, основную несущую перекладину в хате, подкладывали шерсть черного барашка. При закладке жилья казаки старались обязательно отслужить молебен.

Планировка жилых помещений была, в основном, одинаковой: вход находился с южной стороны и начинался с сенец, темного неотапливаемого помещения, откуда можно было попасть в жилую, — «чистую» комнату, называемую залом, предназначенную для гостей и обычно неотапливаемую, и в кладовку. С трех сторон жилого помещения (реже с двух) находились окна, и только одна стена, обычно северная, не имела окон и называлась «глухой». В жилой комнате, у входа, с правой стороны, размещали «русскую печь» с лежанкой, где обычно спали дети. Печь занимала почти третью часть всей комнаты и являлась характерной чертой жилища всех восточных славян.

Полы в комнатах были земляные, из плотно утрамбованной желтой глины и назывались «земля», в конце XIX в. стали появляться первые деревянные полы. Их казачки застилали домоткаными половиками. Внутренние стены и потолок комнат белили белой глиной, позже известью, стараясь освежить комнаты накануне «больших» христианских праздников; земляные полы «мазали» желтой глиной. Снаружи жилище белили, а «глухую» стенку мазали желтой глиной. Очень часто с южной стороны хаты казаки пристраивали завалинку высотой 40-60 см. Кроме жилых помещений, в усадьбе каждой казачьей семьи присутствовали хозяйственные постройки: сажок, сарай, погреб и курная баня в огороде.

Внешний вид и одежда. В прошлом казаки носили три широко известные прически. Казаки-черкасы оставляли хохол по всей гладко выбритой голове (похожая на эту, современная прическа называется «ирокез»), он дал основание для насмешливого прозвища украинцев. Такую прическу носили казаки, прошедшие инициацию, т.е. обряд посвящения мальчика в мужчины. Любопытно, что у соседей казаков - персов - само слово «казак» означает «хохолок».

Вторая прическа - оселедец, ее носили только воины. Оставление одной пряди волос на выбритой  голове — обряд, восходящий к древнейшим временам. Так, у норманнов «оселедец» означал посвящение одноглазому богу Одину. Его носили воины — слуги Одина и сам бог. Дружинники-язычники, воины князя Святослава Киевского, тоже носили оселедцы. Впоследствии оселедец стал символом принад¬лежности к воинскому ордену запорожцев. Оба типа причесок были популярны и у севрюков.

Казаки Среднего Дона, Терека и Яика стриглись в «скобку», когда волосы подстригались в кружок — одинаково спереди и сзади. Эта прическа называлась еще «под горшок», «под арбузную корку» и т.д. Срезанные волосы в правилах всех древнейших магий имеют огромную силу, поэтому их тщательно прятали: закапывали в землю, опасаясь, что волосы попадут к врагу и тот совершит над ними заклинания, причиняющие порчу.

Гораздо большей спецификой отличается казачья одежда. По верованиям всех древних народов, одежда - вторая кожа. Потому казак, особенно казак-старовер, никогда не надевал трофейной одежды, особенно, если это была одежда убитого. Ношение трофейной одежды разрешалось только в случае крайней нужды и только после того, как она была тщательно выстирана, выглажена и над ней совершены очистительные обряды. В силу исторических условий и особенностей казачьего уклада жизни одежда казаков сочетала в себе различные элементы костюма. Определенное влияние на костюм казаков со временем оказало непосредственное общение с соседними народами, хотя, по словам известного дореволюционного историка И.С. Кравцова, значительных изменений в костюме не произошло. Вот что пишет он по данному поводу: «Как во время своего возникновения, так и по переселению на Кавказ... хоперские казаки носили, как и донцы, короткий казакин, застегнутый на крючки. Шапки имели высокие из черных барашковых курпеёв, верхи были красные...» (Кравцов И.С. Старейшие в Кубанском казачьем войске «Хоперские казаки». б/в.д. С. 63.).

Одежда казаков разделялась на домашнюю (рабочую) и праздничную. Для рабочей одежды применяли домотканые льняные и полотняные ткани, такая одежда была очень прочной. Для мужской и женской одежды характерны рубахи (у запорожцев – сорочки) туникообразной формы с прямым разрезом спереди, длина их колебалась в зависимости от назначения, домашняя рубаха мужчин доходила почти до колен. В летнее время на службе, а порой и дома казаки носили укороченные рубахи, предварительно заправив (не просто подпоясав) их в широкие шаровары (более широкие и свободные, чем среднерусские порты), обязательно подпоясывая поясом. Пояса вначале изготовлялись из тканей, плелись из сыромятной кожи и ниток домашнего производства, более состоятельные казаки украшали пояса набором бляшек или пластинок, изготавливаемых из серебра. (Отсутствие пояса у мужчин считалось позором). Для праздничной одежды применялись дорогие привозные ткани из тонкого сукна с золочеными и серебряными нитями.

Из таких тканей еще в XVI–XVII вв. зажиточные запорожцы и донцы шили себе верхнюю одежду и украшали ее мехами, изделиями из золота, серебра. Красный цвет (кумач) был любимым у запорожцев. Сорочки, названные впоследствии бешметами, по словам И.Д. Попко, имели преимущественно кумачовый цвет, такого цвета были и верхи папах. Все это, а также головной убор в виде колпака и мягкая обувь (ичиги, сапоги) сильно отличается от общерусских традиций в одежде и либо было заимствовано у соседей-кочевников и горцев, либо представляет собой своеобразную паллиацию (ПАЛЛИАЦИЯ - компромиссная форма, возникшая в результате смешения новации и традиции.) одежды древних скифов или черных клобуков. 

Неотъемлемой частью праздничного костюма был казакин, который представлял собой «род укороченного кафтана, с мелкими сборками у талии сзади и невысоким стоячим воротником...» (БСЭ. Т. II. М., 1973. С. 390.). Казакин с небольшими изменениями был принадлежностью и мужской, и женской одежды. Дети старше 16 лет носили полный казачий костюм.

Обувь казаков столетиями претерпевала изменения, начиналась она с лаптей, чуруш, чувяков, на смену которым пришли изящные хромовые сапоги, непременно со скрипом. Дополнением к мужскому костюму служили сабля, позже — кинжал. Характерной чертой мужского казачьего костюма являлись лампасы, указывающие на принадлежность казачьему сословию, символизирующие свободу и независимость. Цвет лампаса указывал на принадлежность к войску (Донское, Кубанское, Сибирское — красный, Терское, Оренбургское — синий, Уральское — малиновый, Забайкальское, Амурское, Уссурийское, Астраханское — желтый). «Со времени своего образования и до XIX в. казаки не имели определенного однообразного обмундирования и вооружения. В старину хоперцы носили кафтаны, зипуны, широкие шаровары, шелковые кушаки, сафьяновые сапоги, бараньи, лисьи и собольи шапки» (Толстов В. Г. История Хоперского казачьего полка 1696-1896 г. Тифлис, 1900-1901. С. 11.). 

В выборе верхней одежды видно сильное влияние других народов или прямое заимствование готовых и наиболее подходящих к местным условиям форм. В традиционный костюм терских, кубанских и донских казаков вошли бурка, башлык, черкеска, бешмет, взятые почти без изменений у народов Кавказа. «Название «черкеска» было дано этой одежде русскими, которые впервые увидели ее на черкесах» (Студенецкая Е.Н. Одежда народов Северного Кавказа XVIII-XIX вв. М.: Наука. 1989. С. 91.).

Уральские казаки носили халат, чекпень и малахай, покрой которых аналогичен татарскому, башкирскому или ногайскому.

Кроме того, важно отметить, что «всякие изменения в военных мундирах осуществлялись лишь с санкции императоров...» (Шепелев Л.Е. Титулы, мундиры, ордена. Л.: Наука, 1991. С. 93.). Видимо, поэтому «в практику русского языка слово черкеска вошло поздно. Оно отсутствует у А.С. Пушкина, у М.Ю. Лермонтова черкеска упоминается только один раз в стихотворении «Валерик». Оба поэта употребляли для этой одежды тюркское слово чекмень... Слово черкеска отсутствует в словаре В. Даля, хотя в основном он отражает состав живого русского языка середины XIX в. Слово чекмень получило широкое распространение в значении «кафтан» у казаков...» (Студенецкая Е.Н. Одежда народов Северного Кавказа XVIII-XIX вв. М.: Наука, 1989. С. 221-222.).

Слово «черкеска» более прочно вошло в обиход после Указа Военного Министерства от 27 ноября 1861 г., когда «впервые было повелено кавказские казачьи мундиры называть черкесками» (Казачьи войска: Справочная книжка Императорской Главной квартиры /Под ред. Шенк В. К. СПб., 1912. С. 9.) (Казачьи войска: Справочная книжка Императорской Главной квартиры /Под ред. Шенк В. К. СПб., 1912. С. 9.).

В силу указанных причин нельзя однозначно утверждать, что, например, кубанские и терские казаки полностью заимствовали костюм у горцев. Вот что писал по этому поводу известный историк, знаток казачьей старины Иван Диомидович Попко: «Одежда кабардинцев была, если угодно, русская: зипун русский с открытой грудиной и подпояской и рубаха, называемая бешметом, сверх шароваров с галунной обшивкой. Деревянные, обделанные в кость или серебро патронники (хазыри), которые мы застали уже прикрепленными на грудь зипуна, носились прежде на поясе...» (Попко И.Д. Терские казаки со стародавних времен.). «Собственно говоря, газыри составляют особое отличие черкески от сходных по покрою кафтанов, свиток и т.п.» (Студенецкая Е.Н. Одежда народов Северного Кавказа XVIII-XIX вв. М.: Наука, 1989. С. 27.).

Существенно отличалась от общерусской и женская одежда. Для женского костюма характерным было наличие той же рубахи (позже названной кофтой), поверх которой надевалась юбка из двух полотнищ длиной до щиколоток. Поверх этого надевалось распашное платье, напоминающее собой халат. Долгое время такое платье называли казакином, шили его из самых различных тканей. На голове казачек пестрели цветастые шелковые шали, замужние женщины заплетали волосы в две косы и укладывали их вокруг головы, дополнением к женской прическе служил гребешок. Девушки заплетали волосы в косу и украшали шелковой лентой. Казачки очень любили всевозможные украшения: бусы, золотые и серебряные кольца и серьги.

Ношение юбки с кофтой вместо туникообразной рубахи, более приталенный силуэт, повсеместное широкое использование покупных тканей вместо домотканых уже с XIX в., иной характер вышивки и головных уборов - вот далеко не полный перечень особенностей женской казачьей одежды. 

В XIX в. широкое распространение в качестве повседневной одежды получили элементы военной формы: китель, гимнастерка, папаха и др. 

В особом отношении казаков к военной форме проявляются, на взгляд многих исследователей, этносимволизирующие функции одежды. Форма и фуражка хранились как семейные реликвии. Шапка (папаха, фуражка) играла очень большую роль и в гражданской жизни казака. Она была символом юридических прав главы рода, главы семьи. По числу фуражек в прихожей можно было судить, сколько казаков живет в этом доме.

Фуражки или папахи без кокард формально принадлежали казакам нестроевых возрастов. Но этот обычай почти никогда не соблюдался, может, потому, что казачата хотели казаться старше, а старики — моложе. Фуражку убитого или умершего казака везли домой.

Пища. Традиционная пища казаков с течением времени претерпевала изменения. Во многом она напоминала пищу русских и украинских крестьян, вобрала в себя элементы кавказской кухни, общие казачьи традиции. Ряд рецептов, к сожалению, утерян безвозвратно, но многие блюда и сегодня не утратили былого вкуса. Особенностью ряда блюд у казаков являлось то, что часть их готовили в русской печке, другие же -  на плите или в духовке.

Многие блюда готовили из пшеничной муки, из пресного и «кислого» теста. Важное место в казачьей кухне всегда отводилось мясной пище, которая отличалась большим разнообразием, готовили ее из мяса свинины, баранины и птицы, употребляя в обычные и праздничные дни (кроме постов и постных дней по средам и пятницам), на торжествах и траурах. Наиболее распространенным и сейчас у казаков является борщ, который варят на мясном бульоне. Хорошо известны в казачьих семьях зеленые борщи, которые готовятся с добавлением крапивы и щавеля. Не менее распространены супы и рассольники.

Большим подспорьем к столу казачьей семьи служит рыба: ее жарят, варят, тушат, солят, коптят, используют как начинку к пирогам, из нее готовят уху и др. блюда. Из овощей наиболее употребляемые капуста, помидоры, морковь, лук и чеснок, редька и репа, тыква, горох, редис. Домашние и дикорастущие фрукты казачки используют для приготовления узваров, киселей, компотов, варенья, коржей (пастилы).

У казаков есть и свои ритуальные блюда, наличие которых считается обязательным на свадебных торжествах, крестинах, поминках. К ним относятся кутья, лапша, борщ, картофель с мясом, пироги со сладкой начинкой и кисель. 

Оружие. Необходимым элементом материальной культуры казаков является оружие. Разумеется, речь идет только о холодном, оружии, т.к. огнестрельное обычно унифицировано. 

Оружие казаков отличается скорее своеобразием, чем оригинальностью. То есть тот или иной род оружия: пики, сабли, шашки, кинжалы, используемые казаками, были присущи не только им. Своеобразие же заключается в том, что казаки легко заимствовали у своих соседей-врагов те виды вооружения, которые более пригодны в данных условиях. 

Донские кавалерийские части долго применяли пики. Кубанцы и терцы использовали шашку так называемого кавказского образца, более короткую и изогнутую по сравнению с другими. Такой шашкой удобней рубить в тесноте горных ущелий. Они же переняли у горцев кинжалы. Общей особенностью всех казачьих шашек было отсутствие медной дужки -гарды, защищающей кисть руки. 

В применении военных приемов только донскую военную традицию можно назвать специфической. Донцы (и кубанские линейцы) атаковали в сомкнутом строю конной фаланги (т.н. "лава") на быстром аллюре, -  прием известный, но все же редко встречаемый. Казаки других войск придерживались иных воинских традиций, частью перенятых у местного населения, частью воспринятых из общерусской боевой подготовки. 

Выделение военной специфики из всего строя повседневной жизни, сакральное, чуть ли не тотемное отношение к оружию и военной форме — вот что бросается в глаза даже при поверхностном анализе материальной культуры казаков. 

Вопросы казачьей истории и культуры. Вып. 2. Майкоп: «Качество», 2003