Рассказ о жизненном пути одной русской женщины, в судьбе которой отразилась наша эпоха, а ценности и смыслы жизни, которыми жил этот человек, стали так близки и понятны его ближайшим потомкам. Знакомьтесь – моя бабушка Екатерина Михайловна, ровесница ХХ столетия, род которой происходил из казаков станицы Сенгилеевской.
XX век. Время великих свершений и разочарований. Время надежд и их крушений. Приоткрываются пыльные архивы и все меньше и меньше белых пятен в отечественной истории. Цифры, факты, статистика – сегодня все это доступно и мы воочию убеждаемся в величии и нищете, в правде и во лжи, в прекрасном и уродливом – во всем том, что было с нами в недалеком прошлом. Можно ли оценить, понять пережитое только лишь языком цифр и фактов? Наверное, да. Однако это будет лишь очень упрощенный, схематичный срез, не трогающий за душу. Сегодня гораздо важнее понять чувства, настроения, мотивы людей, обратиться, в конечном счете, к их судьбам и прочувствовать, чем был жив человек. Понять это чрезвычайно важно, ибо каждый, в этом полном соблазнов и искушений мире, должен ответить на один из главных жизненных вопросов – кто я, куда я иду, какова моя цель? Начинать надо с прошлого, с истории ментальности своих дедов и прадедов, с истории своего рода. И тогда мы поймем, что на этом свете мы не песчинка, несущаяся к своей гибели в космосе, но мы мощный поток, в котором сосредоточены знания и энергетика прошлых поколений, и наша жизнь наполнена великим смыслом продолжения себя в делах и мыслях наших детей и внуков.
В данном контексте - рассказ о жизненном пути одной русской женщины, в судьбе которой отразилась наша эпоха, а ценности и смыслы жизни, которыми жил этот человек, стали так близки и понятны его ближайшим потомкам.
Знакомьтесь – моя бабушка Екатерина Михайловна, ровесница ХХ столетия, род которой происходил из казаков станицы Сенгилеевской. Бабушка была одиннадцатым ребенком в многочисленной семье, состоящей, как она выражалась из «двенадцати душ» детей – восьми мальчиков и четырех девочек. Понятно, что семья не бедствовала - юртовую землю у казаков выделяли на лиц мужского пола. Однако трудовой потенциал этой семьи – бригады был настолько силен, что, по рассказам бабушки, они арендовали еще землю «у помещика». О братьях Екатерина Михайловна рассказывала только в превосходной степени – русские богатыри и ростом и удалью вышли. Службу несли справно, но и трудились с «казачьей ухваткой», так что «аж мокрое в руках горело». Возглавлял этот семейный трудовой коллектив бабушкин отец, мой прадед Михаил Михайлович, которого бабушка называла не иначе как «папаша».
Отец и старший брат бабушки «имели медали за япона», так она называла русско – японскую войну 1905 года. Екатерине Михайловне было 12 лет, когда она первый раз узнала, что такое война. Вот как она рассказывала о начале Первой мировой: «Вся семья работала в степу. Вдруг по гребле кто- то скачет. На краю казачьей пики красный флажок. Человек что-то кричал. Помню, папаша сказал мне: «Ну, все, Катька, война!». Из станицы стали слышны удары колокола. Отец и братья вскочили на неоседланных коней. Сборы были короткими. Всю ночь и следующий день уезжали казаки на войну. Из восьми братьев дома остался только младший 17- летний малолеток и папаша. С этого дня и начались наши беды».
Двое братьев погибли на фронте, один пришел раньше по ранению. К началу 1918 года все уцелевшие казаки вернулись домой. Время было неспокойным, начиналась гражданская война. Михаил Михайлович, как и большинство кубанцев решил занять нейтралитет, авось угомонится. Не вышло. Как там в фильме: «Красные пришли – грабят, белые пришли – грабят. Куды бедному крестьянину податься…». Не сохранил прадед потом и кровью нажитое добро. Скот и лошадей поочередно конфисковали военные. Но не за этим кручинился прадед – шестерых его сыновей «поверстали» в войска, трое попали к красным, трое к белым. Половина из них не вернулась с гражданской.
Рассказывала Екатерина Михайловна и о чуде, которое спасло одного из ее братьев, служившего денщиком у одного из белогвардейских генералов. Во время эвакуации из Новороссийска офицер забыл какую-то важную для себя вещь. Город уже был на половину занять красными, но генерал приказал моему деду скакать в центр и доставить вещицу на корабль. Дед проник в дом, оставленный офицером, а следом вошли красные. Долго не раздумывали - беляка к стенке. Дед помолился, щелкнул затвор. Вдруг открывается дверь и в комнату входит его родной брат – командир красной буденовской сотни. Громкий возглас – Отставить! - испугал стрелявшего. Пуля прошла в сантиметре от головы. Так, Всевышним проведением, один из моих дедов был спасен от верной гибели.
Отгремела война, люди с жадностью возвращались к миру, к труду на земле. Прадед Михаил Михайлович собрал всю уцелевшую семью под одной крышей. Женились сыновья, работящие невестки пришли в дом. Вышла замуж и бабушка. Появились первые дети. Жили все вместе на хуторе. Трудились от зари до зари. Достаток стал приходить в дома станичников. Этому способствовал НЭП. Действительно, что еще надо для хлебороба – есть земля, есть возможность не ней трудиться и торговать произведенными продуктами. Однако послабление продолжалось не долго. На хутор стали наведываться непрошенные гости – бандиты, воровавшие коней, угонявшие скот. Хуторяне пытались обороняться. В одной из стычек был тяжело ранен глава семьи, Михаил Михайлович.
Подули злые ветры новых перемен – наступила эпоха коллективизации. Прадед каким-то чутьем понял, что оставаться на селе нельзя. В начале 1929 года он наделяет всех своих сыновей и дочек имуществом, распродает остатки и переезжает в Армавир. Менее чем через год приходит страшная весть – двоих бабушкиных братьев вместе с семьями, конфисковав все имущество, выслали в Сибирь. Вестей от них бабушка не получала уже никогда. Не пощадили и старого деда Михаила. Отобрали дом в Армавире. Хотели их с женой выслать, в последний момент отстоял один из знакомых станичников, состоящий в комиссии. Репрессиям подвергся и бабушкин муж. Так к 1933 году осталась Екатерина Михайловна одна в Армавире с четырьмя детьми на руках и престарелыми больными родителями. О событиях тех лет бабушка рассказывала не иначе, как осенив себя крестным знаменем. «Боже избавь», «Спаси и сохрани» - этими фразами перемежала она повествование о том страшном времени.
В селах и станицах в 1932-33 годах специальные отряды изымали весь хлеб без остатка. В дома приходили по 3-4 раза в месяц. Все продукты питания конфисковывались. Не стало хлеба и в магазинах. Люди обрекались на голодное вымирание. Бабушка рассказывала, что в то время на улицах Армавира довольно часто можно было встретить неубранные трупы людей. Исчезли кошки и собаки, их просто съели. Варили баланду из трав и конской упряжи. Люди вначале пухли от голода, а затем быстро превращались в скелеты, обтянутые кожей. Первыми, по рассказам бабушки, умирали крупные мужчины, женщины и дети держались дольше.
Скажу одно, после того, что я услышал от бабушки о событиях 1933 года, мне глубоко противна позиция некоторых политиков, в частности на Украине, приписывающая голодомору некую национальную исключительность. Пред голодом, искусственно устроенным мракобесами типа Кагановича, были все равны.
Весной 1933 года из Успенского района кое- как добралась в Армавир вся истощавшая – кожа и кости, племянница со страшной вестью – вымерла вся семья последнего брата. Смерть черной косой выкашивала население Кубани. От голода погибают две младшие бабушкины дочки - близняшки, которым было к тому времени чуть более трех лет. Не сложно представить, что было бы и с оставшимися членами семьи, если бы не случай. Летом 1933 года в Армавире открываются пункты приема драгоценного металла. Бабушка называла их «торгсины». Государство обменивало золото на продукты питания. У прадеда Михаила Михайловича в поясе были зашиты несколько золотых царских червонцев. Это было спасением. Так, по существу, купив в 1933 году право на жизнь, выжила семья моей бабушки.
Великая Отечественная. Страшные бомбежки Армавира. Екатерина Михайловна рассказывала: «Немец поставил пушки на Форштате и бил по аэродрому. Иногда снаряды не долетали и разрывались во дворах. Соседский дом был полностью уничтожен одним из таких снарядов.» Во время бомбежек прятались в щелях, вырытых в огородах. Старый казак Михаил Михайлович презирал опасность и всегда оставался дома.
Екатерина Михайловна, как и большинство казачек, обладала твердым характером, о таких в народе говорят «бедовая». За это чуть было не поплатилась жизнью. Дело было так. Фашисты не брезговали мародерством, особенно отличались в этом отношении румыны. (Им потом воздалось в румынских лагерях под Армавиром). Как- то под вечер в хату вошли двое румын. Начали лазить по сундукам, обнаружили швейную машинку и с радостью засуетились к выходу. На пороге их ожидала бабушка: «Не дам, что хочешь бери, а машинку не дам!» (Швейная машинка по тем временам одевала и обувала всю семью). Рассвирепевшие фашисты достали оружие. Закричали дети. Казнь была не минуема. На шум в хату вошел, проживающий у соседей, немецкий офицер. Несколькими окриками он пресек действия румын, и те ретировались, по выражению бабушки «поджав хвоста».
Екатерина Михайловна выполнила свой главный женский долг, она вырастила детей, в том числе и мою маму, в неимоверных условиях голода, войны, разрухи. После Великой Отечественной она трудилась на стройках, восстанавливала Армавир, долгое время работала в Зеленстрое. Остаток жизни она отдала воспитанию любимых внуков и правнуков.
Свои первые впечатления о казачестве я тоже почерпнул от бабушки. По вполне понятным причинам (семья подвергалась тяжелым репрессиям) все, что касалось казачества – фотографии, документы, награды, холодное оружие, было уничтожено. Тема эта в семье была под строжайшим запретом. Но один раз бабушку, что называется, «прорвало». Было это осенью 1967года накануне празднования 50-летия революции. Бабушка ушла за хлебом на соседнюю улицу. Вернулась она быстро, вся запыхавшаяся, с раскрасневшимися щеками. Звонким голосом скомандовала: «Сережка! Собирайся быстро! Наши идут!». Мне, девятилетнему мальчишке, было сложно понять причину ее волнения. Выскочив с бабушкой за калитку, я увидел соседей, таких же, как и она, пожилых людей, спешащих на параллельную магистральную улицу. А еще удивил странный, нарастающий шум, который давил на мои неокрепшие уши. Когда мы подбежали к проезжей части, открылось поразившее меня зрелище. По асфальту, при всем параде, на конях, с красными и белыми башлыками, проходила сотня казаков из близлежащих к городу станиц Советской (Урупской), Бесскорбной, Попутной и др. Казачий сводный полк выдвигался на центральную площадь города для участия в параде. Бабушка, как и другие женщины, что-то хорошее кричала казакам, крепко сжимая своей рукой мою ладонь. Я отчетливо помню, как ее волнение и энергетика передавались мне. Спустя три года, в начале мая 1970, в канун празднования XXY годовщины окончания Великой Отечественной войны, возвращаясь из школы домой, я услышал знакомый звук цокающих копыт. Мгновения хватило, чтобы сообщить Екатерине Михайловне радостную весть: «Бабушка! Наши идут!». Теперь уже я торопил ее, помогая собраться. Мы вместе быстро шли, мы почти бежали с бабушкой к своим… К казакам… С этого майского дня, можно считать, и началась моя дорога в казачество.
Я часто задавал бабушке Кате вопрос о том, что помогло ей выжить, сохранить семью, детей, оставаться добрым, отзывчивым человеком. В ответ бабушка отсылала меня к священным книгам, к Библии, к Евангелие: «Там, Сережка, все о нас сказано. Там, наша сила». Только с годами я стал осознавать великий смысл этой фразы, и мне начали приоткрываться истины православной веры и казачьего образа жизни, о которых я раньше и не подозревал.
Из сборника "Из истории и культуры линейного казачества Северного Кавказа. Материалы седьмой международной Кубанско - Терской научно - практической конференции/под ред. Н.Н. Великой, С.Н. Лукаша. - Армавир,2010.