Фольклор, выросший из целостной традиции мифа, несмотря на последующую жанровую дифференциацию, оказался образным средоточием народной истории, философии, этики и, конечно, эстетического чувства. Разумеется, в случае с историей – это не информация в научном смысле, а художественная форма народной памяти, в которой сохраняется код образно- эстетического и нравственного познания исторического процесса-бытия, его существенных звеньев, а в некоторых случаях – и реальных исторических фактов и лиц.
Е.И. Салов, кандидат философских наук,
председатель комитета по культуре, СМИ, спорту и взаимодействию с общественными организациями
Государственного Совета – Хасэ Республики Адыгея
Уважаемые участники конференции! От имени профильного парламентского комитета приветствую вас и поздравляю с продолжением заинтересованного обсуждения проблем казачьей истории и культуры. Радует рост числа участников конференции: втрое больше, чем в прошлом году. Есть надежда, что научные и краеведческие силы приближаются к реализации высказанной здесь идеи о коллективной монографии, представляющей современный взгляд на историю, культуру и перспективы южнороссийского казачества. Желаю всем успеха в деле, которому вы увлеченно и результативно служите.
Позвольте перейти к не претендующим на бесспорность тезисам о некоторых традиционных образах казачьего фольклора на Кубани.
Он и сам по себе давняя традиция. Вопреки тому, что есть исследователи, утверждающие обратное, полагая, что двести лет пребывания на Кубани – небольшой, по меркам истории фольклора, срок, чтобы создать развитый пучок его основных жанров и образов. С этим трудно согласиться уже потому, что традиция казачьего фольклора пришла на Кубань вместе с казаками-черноморцами. А также потому, что факты, воплощенные в его произведениях, говорят об обратном. Достаточно вспомнить переизданные в наше время сборники песен черноморских и линейных казаков, записанных в конце XIX в. А. Бигдаем, книгу народных поговорок, припевок, шуток и сказок А. Пивня «Торба смеха и мешок хохота», впервые вышедшую в начале ХХ в., «Кубанские плясовые припевки», собранные И. Бойко, «Кубанские сказы» В. Попова или «Казачий кобзарь» И. Вараввы, чтобы убедиться в обратном. А именно: на Кубани сохраняется неизбывная традиция казачьего фольклора, в том числе – эпического свойства. Она живет в народе, оставаясь родниковой частью его духовного бытия. И развивается как в творчестве природных стихотворцев, певцов, сказочниц и острословов, так и профессиональных писателей, поэтов, художественных коллективов. Таких, как Кубанский казачий хор, творческое объединение «Криница» – в Краснодаре и народных, подобных ансамблю «Казачата» и творческому объединению «Звонница» – в Майкопе, «Кубаночка» в пос. Тимирязево Майкопского района, хор «Казачья песня» Гончарского хуторского казачьего общества Гиагинского района и других.
Те, кто работает с живою материей казачьего фольклора, без труда назовут его традиционные образы. Прежде всего, это сам казак – воин, мужественный страж родной земли. Образ, идущий, по меньшей мере, от былин древнекиевского цикла, где старого казака Илью Муромца зовут атаманом, Добрыню Никитича – податаманьем, Алешу Поповича – есаулом. В какой-то мере ответ тем, кто отрицает возможность казацкого эпоса. Былины, может быть, содержат его отголоски?
Они записаны не у жителей степного Поднепровья, а на Русском Севере. Хотя географически и исторически казачьи определения в киевском цикле привязаны к земле, откуда вышло на арену истории запорожское казачество. Но ссылка на былинное упоминание о «старом казаке» Илье Муромце – все же не утверждение, что в Х в. на Руси было казачество. А констатация, что в фольклоре, отразившем то время, встречаются казачьи образы. А когда и почему возникли и свиде-ельствуют ли о реальном, а не фольклорном факте, или это результат поздней вставки – вопросы открытые. Ответа на них данный обзор не предполагает.
В связи с вопросом о казачьем эпосе представляют интерес, наря¬ду с его следом в былинах, народные баллады и думы как жанр устного творчества запорожских казаков. Их традиция не получила заметного развития на кубанской родине черноморцев. Возможно, в силу радикальной смены местообитания и экстремальных затрат творческой энергии на вживание в новую среду. И все же в устной традиции отголоски героических баллад и дум какое-то время сохранялись на Кубани. В детстве приходилось слышать их в пересказах Агриппины Андреевны Гарькуша-Латуш (урожденной Колесниковой) и Кузьмы Леонтьевича Гарькуши из станицы Копанской Ейского района. Позже знакомые сюжеты встретил в книге «Баллады» из серии «Народное творчество» на украинском языке [1].
Со временем народное представление о казаке – первом на Руси пограничнике – дополнилось. По меньшей мере, с конца XVII в. он уже не только воин, но и земледелец. Не исключено, что эта фольклорная традиция идет из глубин степной и лесостепной скифской истории, когда соседствовали царские скифы – бесспорные воины-всадники и скифы-пахари, или сколоты, они же – борисфениты, в которых академик Б. Рыбаков видел предков восточных славян [2].
Фольклор, выросший из целостной традиции мифа, несмотря на последующую жанровую дифференциацию, оказался образным средоточием народной истории, философии, этики и, конечно, эстетического чувства. Разумеется, в случае с историей – это не информация в научном смысле, а художественная форма народной памяти, в которой сохраняется код образно- эстетического и нравственного познания исторического процесса-бытия, его существенных звеньев, а в некоторых случаях – и реальных исторических фактов и лиц.
Образом, неотделимым от фольклорного представления о казаке, остается его верный конь. Это емкий образ с глубинной исторической традицией. В науке получил признание вывод, что впервые лошадь была приручена индоевропейцами здесь, в причерноморских степях [3]. А затем распространилась по Евразии. Древнегреческое название р. Кубань – Гипанис, или – Конская [4]. То же название носил в древности Южный Буг [5]. Гидронимы косвенно подкрепляют факт первоприручения лошади в Причерноморье – на родине южнорусского казачества. Здесь следует возражение, что не все казаки были конниками: в Запорожской Сечи большая часть войска оставалась пешей, а в Кубанском войске славились казаки-пластуны, своего рода казачий спецназ. Но здесь речь о фольклорном факте. В устном народном творчестве казак зачастую всадник. К тому же, нет правил, в том числе – социокультурных, без исключения. А любое простое объяснение обманчиво или, по меньшей мере, неполно. Исторические предшественники казачества как вольного братства, основанного на отношениях военной демократии, были, скорее всего, конниками. Во всяком случае, ядро этой своеобразной филы составляли всадники. Вопрос, видимо, не в числе, а в значимой роли конницы, ее мобильности и соответствии широким степным просторам. Можно вспомнить о других сообществах, где всадничество играло особую роль: греческих ката-фрактариях (тяжело вооруженных конниках), скифских гипотоксотах (легкой кавалерии), римских всадниках, варяжских конунгах и русских князьях с конными дружинами.
Еще одной духовно-образной характеристикой казачества, в том числе кубанского, остается православная вера. С учетом того, что, по мнению зарубежных социологов, «преданность русских Православной церкви объясняется скорее чувством культурной и национальной идентичности». Респектабельная «Таймс» (Великобритания) отмечает, что 82% россиян называют себя православными, но лишь 42% верующими. Зато 50% неверующих и 42% атеистов именуют себя право-славными [6]. Эта характеристика не вполне точна в случае с кубанским казачеством, где православная вера доминирует в собственно религиозном смысле, при высокой степени религиозной толерантности казаков. Знаменательно, что движение христианства по землям исторической России начиналось с Причерноморья, куда согласно традиции явился с духовной миссией Андрей Первозванный. Символично греческое имя Первосвятителя – Мужественный. Таким же был традиционный образ кубанского казака. И сегодня звучит: Хай живэ, хай живэ вира православна, Хай живуть, хай живуть нашы козакы.
Песню поют на Украине запорожские казаки, а в России – кубанские. Или другая, сугубо кубанская: «Казак без веры – не казак». На это следует возражение, что не все казаки были православными. Встречались староверы, буддисты, католики и мусульмане. С этим спору нет.
Только речь о фольклорном отражении веры, преобладающей в казачьей среде, как духовном факте культуры. Кроме того, не совсем верно, с научной точки зрения, отказывать старообрядчеству в древнеправославной традиции. Хотя официальная православная церковь и не склонна считать старообрядцев единоверцами. Но это вопрос церковных отношений, а не научного определения. С 1054 г., когда произошел раскол христианства на восточную и западную ветви, русское христианство продолжало развиваться в русле византийского православия. И после раскола 60-х гг. XVII в. старообрядцы, к которым принадлежали казаки-некрасовцы, продолжали считать себя православными. Об этом во время встречи автора с общиной казаков-липован (потомки некрасовцев) в 2000 г. в Румынии говорили их лидеры, подчеркивая, что за неимением своего храма в Бухаресте они посещают болгарскую православную церковь, там, в отличие от румынских православных храмов, богослужение на родном, старославянском. Возможно, в случае с казаками-староверами нет основания отказывать им в православной традиции? Представители же других конфессий в среде казачества – скорее исключение, подтверждающее правило традиционной веротерпимости казаков, а также их соседей. По слову митрополита Екатеринодарского и Кубанского Исидора: «С самого начала церковь стала той опорой, которая служила возрождению казачества. Когдато казаки вернули православие на Кубань, а в новейшее время православие вдохнуло новую жизнь в казачество. Для казачьей молодежи, надеюсь, это уже неотъемлемая часть жизни» [7].
Другие образы, близкие и дорогие казаку, «ридный край», «мыла станыця», «ридна хата», «ридна маты», «ридный батько», «жинка та малые диты» – все те, кто олицетворяет казачий род, без кого жизнь, мирный труд на земле и ратный – на поле сечи, потеряли бы смысл. Это живой мир казака, его земная радость и счастье. С ним связано казачье представление о любви. «Кохана дивчина» и «казак бравый, молодой» – образы разом лирические и драматические, связанные с вмешательством злых сил, способных загубить светлое чувство. В образной коллизии отразились казачьи представления о трагической стороне любви. В одном случае, обусловленной социальными причинами, в другом – внешней враждебной волей. Из этого ряда песня черноморских казаков «Мисяць на неби, зироньки сяють». Лирические песни о любви дополняются оттенками легкой иронии: А одна дивчина Та й прэчарувала, Несолоной рыбкы Вэчерять давала. Вэчеряй, вэчеряй, Та й нэ сумнивайся, Як нэмае жинкы, Зи мною кохайся.
Иногда эта тема в песнях обострялась до беспощадного юмора. Обращаясь к незадачливому жениху, казачка из станицы Копанской пела:
Як ты мышэй боишься – На воротях повисся. В тэбэ батька лыхый, Та нэдобрый такый, Цур тоби пэк.
Столь же немилостив казачий юмор к ледащим (лодырьковатым) и недотепам:
Чого ты плачешь?
Батько вмэр.
Од чого?
З голоду.
Хиба ж хлиба нэ було?
Та ни, хлиб був, та ножа нэ було – видризать!
Фольклорная природа является в исконных казачьих фамилиях, что проносят сквозь века пронзительно точные личные и родовые характеристики тех, кто составлял Запорожское, а потом Черноморское и Кубанское казачье войско. Видьма, Гарькуша, Дереза, Драный, Загреба, Качан, Кривонис, Косогрива, Кырпатый (курносый). Малохатка, Опара, Совына Смерть, Сало… Фантазия здесь, как и реальность, бесконечна. Значительный пласт казачьих фамилий, сохранившихся на Кубани, означал принадлежность их родоначальников к определенной профессии: Бондарь, Бандура, Вивчарь, Коваль, Латуш (видимо, латник – тот, кто изготовлял латы), Ткач, Шаповал, Швець.
Свой вклад в казачий фольклор Кубани внесли линейные казаки. Один из песенных образов, созданных ими, «Крымористые горы». Под ними понимались кремнистые вершины и склоны, среди которых расположились станицы линейцев. Но их языковое самотворчество оказалось этимологически глубже этого представления. Определение «крымористые» явно тяготеет к топониму «Крым». В нем одновременно присутствуют образы кремня и моря. Если вспомнить, что миф об амазонках упоминает загадочные Кремны (Обрывы), куда прибило корабль с прекрасными воительницами, станет понятнее, с каким берегом идентифицируется их спасение. Это либо обрывистый берег Азовского моря (Меотиды) в районе современного Таганрога, либо каменистые (крымористые) обрывы древнего Крыма (Тавриды). Такую разгадку подсказывает казачья песня о «крымористых» горах, записанная краеведом Татьяной Безусько в Майкопском районе [8].
Богатство образов казачьего фольклора воплощается в его традиционных жанрах: песне, плясовой припевке, поговорке, пословице, сказке, балладе, думе, сказе, легенде, были, анекдоте, казацких фамилиях и топонимах. Иных жанров за более чем 200-летнюю историю Черноморского, а затем Кубанского казачьего войска не создано. И это естественно. Иначе они не были бы традиционными. Другой вопрос, что их тематика, сохраняя традицию, расширилась, включила в себя мотивы героических и жертвенных событий XIX и ХХ вв. Менялось и содержание традиционных фольклорных форм. Однако, ключевые образы казацкого бытия и духа продолжали сохраняться, сопрягая с художественной традицией новый материал трудовой и ратной жизни. В конечном счете, именно эта народная верность традиции в казачьем мироощущении и родовой памяти, языке, музыке, танце, одежде, быту, укладе семейной жизни, воинской доблести позволила сохранить, вопреки трагическим изломам исторической судьбы, тот своеобразный мир, что называется казачьей культурой.
Примечания:
1. Балади. Народна творiсть. Киiв, 1987. 319 с.
2. Рыбаков Б.А. Рождение Руси. М., 2004. С. 32–35.
3. Данилова А. Лошади, ослы и индоевропейцы // НГ. 2008. 12 марта. С 11.
4. Галкин Г.А., Коровин В.И. Родословная реки Кубани // Кубанский краевед. 1992. Вып. 3. С. 177.
5. Агеева Р.А. Происхождение имен рек и озер. М., 1985. С. 83.
6. Они о нас // Российская Федерация сегодня. 2009. № 10. С. 7.
7. Церковь жива во все времена // Вольная Кубань. 2009. 18 июня. С. 6.
8. Безусько Т. Быт и культура казачества Майкопского района. Майкоп, 2001. С. 85.
Источник: Вопросы казачьей истории и культуры: Выпуск 5/ред.-сост.: М.Е. Галецкий, Н.Н. Денисова, А.Ю. Муляр; Кубанская ассоциация «Региональный фестиваль казачьей культуры»; Отдел славянской культуры Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований им. Т. Керашева. – Майкоп: ООО «Качество», 2010.