К вопросу о соотношении сил противоборствующих сторон на завершающем этапе Кавказской войны

И. М. Скибицкая

Вопрос о численности боевых сил черкесов к исходу Кавказской войны остаётся дискуссионным по сей день. Несомненно, что подобные исчисления должны опираться на реальную общую численность черкесского народонаселения в конце первой половины XIX века. Но как раз тут разброс в цифрах очень велик, что объясняется как отсутствием достоверной статистики, так и субъективными причинами.

Сложность проблемы отмечали ещё дореволюционные авторы. Авторитетный военный историк Н. Ф. Дубровин писал: «Весьма трудно определить точную цифру населения черкесского племени – все цифры, которыми означали кавказское население, брались приблизительно и, можно сказать, на глаз. По понятиям горцев, считать людей было не только бесполезно, но даже грешно; почему они, где можно было, сопротивлялись народной переписи или обманывали, не имея возможности сопротивляться» [1]. Из иностранцев, находившихся среди горцев Северо-Западного Кавказа в конце первой половины XIX в., особого внимания исследователей заслуживает Теофил Лапинский. Он провел в Закубанье около трёх лет в четырех западных областях: Натухае, Шапсугии, Абадзехии и Убыхии. Трёхлетнее пребывание позволило польскому полковнику детально изучить страну и оставить ценные сведения о численности населения Черкесии. Т. Лапинский попытался подсчитать примерное количество вооружённых воинов Черкесии, используя в качестве исходных данных сведения старшин о количестве мужчин, способных носить оружие, в двух юнэ-из (Теофил Лапинский подразумевал под юнэ-из каждую сотню фамильных дворов, которые образуют деревню, «простирающуюся на одну и более квадратных миль». Применительно к европейскому административному делению, Т. Лапинский рассматривал такую деревню (юнэ-из) как маленькую независимую республику, управляемую старшинами, и вся страна Адыге в его представлении была федерацией таких маленьких республик [Лапинский Т. Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. – Нальчик, 1995. С. 77].) на реках Богандур в Шапсугии 1858 г. и Ципсис в горах Абадзехии в 1859 г. [2].

Используя сведения за два года, он взял среднее число на одну юнэ-из и определил примерное количество хорошо вооружённых воинов в 150 тыс., из которых 100 000 составляли пехоту и 50 000 – кавалеристов. Лапинский также предполагал наличие ещё 40 000 «не вполне вооруженных и столько же невооруженных мужчин» [3]. Общее количество населения, находившегося в состоянии войны, Т. Лапинский определял приблизительно в 900 000 человек [4]. Согласно наблюдениям полковника, «каждое из племен адыге разделялось на несколько фамилий (тлако-сик), а эти, в свою очередь, – на несколько семей, или дворов (юнэ)». Фамильные дворы (юнэ) были многочисленны и включали в себя, кроме родителей, всех их женатых и неженатых сыновей и незамужних дочерей и рабов. «Есть фамильные дворы, – сообщает Лапинский, – где число жителей превышает 100 человек. Совершенно невозможно определить число жителей страны с точностью, т. к. записей о рождении, смерти и браке не существует. Я должен был в моих статистических данных основываться только на вероятных исчислениях». Полковник определял среднее число жителей одной юнэ в 17 человек, т. к., по его словам, «нигде не встречал меньше 10, а почти всегда больше 20 жителей» [5].

Таблица вычислений Т. Лапинского

Для сравнения укажем на подсчёты английского разведчика Эдмонда Спенсера в начале 30-х гг. XIX в. Он также упоминал о многочисленности семьи на Кавказе, обычно состоявшей «из старейшины, его детей, внуков и даже правнуков». Среднюю численность одной семьи Спенсер определял более чем в пятнадцать человек [6]. Опираясь на сведения местных князей, Спенсер указывал цифру в 200 тыс. человек, «полностью экипированных для битвы». Однако масштабных подсчётов Спенсер сам не проводил, а исходил из того, что «каждый черкесский мужчина приучается к оружию с младенчества, и даже женщины часто сражаются в их рядах» [7].

Т. Лапинский, в отличие от Э. Спенсера, длительное время находившийся в Черкесии, считал, что его ошибки в подсчётах народонаселения не составляют более 10%. В то же время, по его замечанию, русское правительство даже приблизительно не могло подсчитать количество непокорённых горцев «в страну которых не вступала нога еще ни одного европейца» [8]. Известный русский ученый Евграф Петрович Ковалевский в своих «Очерках этнографии Кавказа» опроверг данные Т. Лапинского о численности адыгов. Он отмечал, что полковник Лапинский «отвергал вообще имя черкесов», смешивал их с абазами или абхазами, но даже при вычете числа населения последних, составлявших до 150 тыс., на долю черкесского населения, по мнению Ковалевского, оставалось 750 тыс. душ, что, однако, шло в разрез с общепринятыми данными, согласно которым «население вольных черкесов до последнего выселения составляло до 350 тыс., а по другим доходило до 400 тыс. душ» [9]. Барон Ф. Ф. Торнау, бывший в плену у черкесов с 1836-го по 1838 год, в своих «Воспоминаниях кавказского офицера» определял число всех черкесов до 500 тыс. человек [10]. Следует отметить, что русское командование не раз засылало в непокорённые районы Кавказа разведчиков и агентов, среди которых был небезызвестный капитан-артиллерист Г. В. Новицкий, побывавший у черкесов в 1829 и 1830 гг. Его подсчёты общего количества черкесского населения также разнились от количества душ, принятых на двор.

Видный историк В. К. Гарданов писал, что 1829 г. Новицкий в среднем считал на двор 8 человек [11], обратил внимание на то, что и Новицкий и Хан-Гирей в своих «Записках о Черкесии» употребляли слова «дом», «двор» и «семейство» как синонимы [12]. В 1830 году Г. В. Новицкий предоставил новый подсчёт народонаселения адыгов, но теперь он исходил из количества 20 человек на каждый двор, определяя общую численность адыгов в 54 110 дворов или 1 082 200 душ обоего пола, что (как считал В. К. Гарданов) было следствием новой информации, полученной Новицким в 1830 г., но никак не объяснённой в его записке [13]. По мнению кубанского историка Ф. А. Щербины, подсчёты Г. В. Новицкого, если «и не отличались точностью подворной регистрации, то во всяком случае по ним совершенно безошибочно можно судить об относительной численности разных племен. А это, в свою очередь, может дать указания о размерах их боевых сил» [14]. Ссылаясь на цифровые данные Новицкого, Ф. А. Щербина полагал, «что центральную часть народа Адыге, не считая кабардинцев, осевших к востоку от Эльбруса, составляли шапсуги, абадзехи, натухайцы, темиргоевцы, бесленеевцы и бжедуги. Эти шесть племен насчитывали свыше миллиона, или 93½% всего адыгского народа». Однако исходя из своих подсчётов, историк считал, что адыгов могло быть ещё больше, на это, по его мнению, также указывали военные реляции, «из которых видно, что одновременно собирались в разных местах значительные, до десяти тысяч и свыше, партии для набегов, и что при походе русских войск за Кубань, черкесы быстро выставляли для отпора тысячи воинов» [15].

В. К. Гарданов, не считавший сведения Г. В. Новицкого объективными, отмечал, что в тогдашних военных кругах к этим цифрам относились скептически, считая их явно завышенными [16]. К примеру, генерал Г. И. Филипсон, руководивший топографической съёмкой Закубанья, дал невысокую оценку деятельности Новицкого, заявив, что разведчик предоставил толстую тетрадь генерал-фельдмаршалу И. Ф. Паскевичу, «в которой систематически, хотя и не всегда верно, были описаны Черкесский край и племена… сам Новицкий ничего этого не слышал, а все сведения сообщены ему были Таушем и Люлье, переводчиками, служившими прежде в компании Де-Скасси и жившими около 15 лет между горцами» [17]. Сам же Филипсон, как и большинство авторов первой половины XIX в., определял закубанских черкесов как полумиллионное горское население, никогда не знавшее над собою власти [18]. О численности военных сил адыгов Филипсон приводил разрозненные факты: например, в боевом противостоянии в Геленджике весной 1837 года против войск генерала А. А. Вельяминова горцы, по сведениям лазутчиков, собрали сил «не менее 10 тысяч конных и пеших от всех народов племени Адехе» [19]. По мнению В. К. Гарданова «резкие расхождения в определении численности адыгов были обусловлены, прежде всего, различной оценкой средней численности жителей адыгского двора», и все авторы первой половины XIX века, определяющие численность адыгов в пределах 300–500 тыс., считали в среднем на каждый двор от 5–6 до 8–9 чел. [20]. Автором была составлена таблица численности отдельных адыгских племен и народностей 1-й половины XIX века [21]. Сведения, включённые в таблицу, ещё раз подтвердили, что самой многочисленной группой адыгов были шапсуги с родственными им натухайцами и абадзехи. «Эта группа составляла по данным Хан-Гирея 71% всего адыгского населения, по данным Сталя – 74,9%, по данным Коха – 80%. Если же взять только адыгское население Северо-Западного Кав¬каза (т. е. Закубанья, без жителей Большой и Малой Кабарды), то шапсуги, натухайцы и абадзехи составляли по данным Бларамберга 82,1%, а по данным Торнау – 92,2%... Таким образом, – замечает автор, – можно считать, что шапсуги, натухайцы и абадзехи составляли в первой половине XIX века примерно две трети численности всех адыгов» [22]. Но с тем же подходом, данные других, уже упомянутых авторов, исходящие из среднего числа на двор от 15 до 20 человек, дают уже абсолютно иную картину численности адыгов, в полтора или даже в два раза превышающую общеизвестные ис¬точники 1-й половины XIX века. При рассмотрении этой проблемы, следует обратить пристальное внимание на особенности развития родственных объединений адыгов, т. е. на соотношение двух типов семьи – большой и малой – в первой половине XIX в.

Надо заметить, что этот вопрос решается в историографии также по-разному. Так, Ю. Н. Асанов, отмечал: «если Е. С. Зевакин, В. К. Гарданов и М. А. Меретуков считают, что в XIX веке основной хозяйственной единицей у западных адыгов была малая семья, то по мнению Э. Л. Коджесау малая семья становится преобладающей формой семьи к середине XIX в.» [23]. В то же время Е. Н. Студеницкая склонна к мысли, «что малая семья становится преобладающей у кабардинцев лишь с конца XIX в.» [24]. Кстати, кабардинцы занимали лидирующее положение в социально-правовом развитии среди адыгских племён.

Ю. Н. Асанов, опираясь на дореволюционные источники, пришёл к выводу, что Г. В. Новицкий, Дж. А. Лонгворт, Т. Лапинский, К. Кох и ряд других авторов, по сути, описали большую семью, преобладающую у «демократических» адыгских племен [25]. «В одном фамильном дворе, – отмечал Т. Лапинский, – живут женатые сыновья, неженатые сыновья и незамужние дочери… Такие семьи очень многочисленные, т. к. часто вместе живут несколько братьев со своими семействами… Я никогда не встречал меньше 10, а почти всегда – больше 20 жителей» [26]. В описаниях Т. Лапинского есть интересный факт участия в набеге малой партии, фактически состоявшей из членов одной семьи. В 1857 году целая группа, принадлежавшая к одной фамилии, под предводительством Пшикуи-Бор-ока из племени Вайа с реки Убин в Шапсугии, совершила набег в пределы Черномории. Она состояла из старого главы семейства, «шести его сыновей, четырех внуков и двух дальних родственников – в целом из 13 человек»[27].

В сведениях Н. Ф. Дубровина также прослеживается сходная информация о том, что хотя хозяин, его жёны и взрослые дети имели своё отдельное помещение (сакли и хозяйственные постройки), это был один и тот же двор, огороженный плотным тыном и заключавший в себе все три строения [28]. И. Бларамберг указывает на то, что каждая черкесская семья занимает обычно большой двор с несколькими строениями [29]. О наличии большой семьи у «демократических» племён упоминается в адатах, собранных Ф. И. Леонтовичем. «Никто из сыновей, достигших совершеннолетия при жизни отца, не имеет права требовать выдела себе части имения, а большей частью все живут вместе с отцом, хотя и вступают в брак» [30]. Видный современный исследова¬тель Б. Х. Бжаноков также указывает на то, что большая многочисленная семья адыгов могла насчитывать до 30–40 человек [31]. Ю. Н. Асанов обратил внимание на то, что В. К. Гарданов «приводит статистические данные только по ряду аулов «аристократических племен», а статистические данные по «демократическим племенам – шапсугам, натухайцам и абадзехам – отсутствуют» [32].

Если принять версию В. К. Гарданова, что общая численность адыгов в первой половине XIX в. не могла намного превышать 500 тыс., а шапсуги, натухайцы и абадзехи составляли примерно две трети численности всех адыгов [33], а также при подсчёте этих двух третей населения считать на двор не по 6 чел., как в среднем у Гарданова, а по 10 чел. (как наименьшее число при описании «большой семьи» рядом авторов), мы получим в итоге приблизительное число в 555–560 тыс. чел, что в совокупности со 180 тыс., приходящимися на остальные группы племён, составит приблизительно не менее 750 тыс. общего населения адыгов. При этом подсчёт численности остальных групп мы производим из среднего расчёта 6 чел. на двор.

Как уже отмечалось раннее, Е. П. Ковалевский, опираясь на данные Т. Лапинско¬го, за вычетом «абазов или абхазов», полагал, что на долю населения черкесов в среднем остается 750 тыс. душ. [34]. Позже советский историк М. В. Покровский оценивал общую численность адыгского населения к середине XIX в. в 700–750 тыс. душ [35].

О количественном составе семей можно также судить, опираясь на архивные документы, свидетельствующие о численности переселенцев, оправляющихся в Турцию, в которых указано как общее число семейств, так и общее количество душ мужского и женского пола. К примеру, в ведомости пристава нижнекубанских черкесских аулов майора Юрова за 1859 год даётся общее количество душ мужского и женского пола 5211 чел., а также общее число семей 533, что при расчёте количества людей на семью составляет в среднем 9,8 чел. [36]. Известны документы о количестве кабардинцев, переселившихся в Турцию в 1860–1861 гг., где указано не только число семей, но и количество душ на семью – там средний показатель составляет 9,8 чел. [37]. Попутно заметим, что у кабардинцев процесс распада «больших семей» проходил более интенсивно, чем у «демократических» племен Закубанья, но и в этом случае отдельные семьи оставались достаточно многочисленными [38]. В августе 1864 г. в Турцию было оправлено 100 семейств шапсугов в количестве 966 душ обоего пола, здесь средний показатель на семью составил 9–10 чел. [39]. Интересен документ о численном составе четырёх родственных абадзехских семейств, выехавших в Турцию в сентябре 1864 г. – Шеретлук, Тосхур, Хачимаф и Мамет Тугузы, первого в составе 12 чел., второго – 11 чел., третьего – 7 и четвертого – 8 чел. [40].

В то же время нужно отметить, что в ряде документов при подсчёте выселяемых в Турцию адыгов средний показатель снижается, что видно на примере натухайцев в течение апреля-мая 1864 г. Здесь средний показатель составил 6,5–7 чел. на семью. Такое расхождение вполне объяснимо: численность населения могла сократиться в наиболее интенсивный период завоевания с 1862–1864 гг., т. к. карательные репрессии проводились по замыслу графа Н. И. Евдокимова в холодное время года, что, в свою очередь, должно было увеличить смертность и привести к снижению рождаемости. Кроме того, нужно учесть высокую смертность среди переселенцев с весны 1864 г. из-за недостатка продовольствия и распространяющихся болезней, в особенности тифа и дизентерии [41]. Пристального внимания заслуживает отчет Евдокимова о колонизации Северо-Западного Кавказа в 1863–1864 гг., где командующий войсками приводил следующие цифры: «Племя бжедугов и натухайцев приведено было нами в известность, и здесь цифры довольно определительные: у первых считается до 4017 дворов, или до 38 тыс. душ обоего пола; у вторых считается по переписи 1863 г. до 4300 сем., или примерно до 40 тыс. душ обоего пола» [42]. Таким образом, в первом случае на семью в среднем приходилось до 9,5 чел., а во втором – 9,3. Племя бесленеевцев согласно данным Евдокимова насчитывало 8 тыс. душ обоего пола при наличии 800 дворов, что в среднем опять же даёт высокий показатель – 10 чел. на семью [43]. Исходя из отчёта командующего, слова «двор» и «семейство» употребляются им как синонимы.

В целом Н. И. Евдокимов определял общую численность черкесов в 1860 г., «когда началась новая система войны, за исключением Прикубанских ногайцев, до полумиллиона душ обоего пола» [44]. Граф считал эти цифры близкими к истине на следующих основаниях: «во-первых, по счету Мухаммед-Эмина, когда он делал раскладку муртазиков на племена, находившиеся под его влиянием», и во-вторых, опираясь на численность переселившихся в Турцию в разное время и оставшихся на постоянное жительство в Кубанской области [45].

Однако здесь также следует обратить внимание и на противоположную точку зрения, изложенную в январе 1863 г. советником в Константинополе В. А. Франкини военному министру Д. А. Милютину. Она, несомненно, шла вразрез с позицией Евдокимова и вообще с официально устоявшимися представлениями о численности черкесов и их боевой силе в то время. Франкини писал: «В продолжение трех последних лет, т. е. с тех пор, как покорение Дагестана дало возможность стянуть войска на Кубанскую линию, мы заняли всю плоскость от Кубани до подошвы гор и передние уступы их. Остается теперь занять все горное пространство от верховьев Белой до моря, что составляет самую трудную долю работы. Абадзехи потеряли около 1/5 части своей земли, шапсуги – около 1/3; земля же убыхов еще цела; но здесь дело не в пространстве, а в качестве местности, в трудностях горной войны, к коей мы только что приступаем в незнакомой нам стране, в которой столпилось все население, вытесненное с плоскости в горы, за исключением того незначительного количества семейств, которые уже вышли к нам.

По словам Лапинского, численность племени адыге простирается до 800 000 человек и может составить до 80 000 свободных воинов, из которых 30 000 всадников.

По уверениям Махмед-Амина, который если ошибается, то ошибается умышленно, численность абадзехов (160 000), шапсугов (140 000) и убыхов (60 000) простирается вместе до 360 000 мужчин, считая в том числе и невольников, которые у абадзехов и убыхов составляют 2/3 численности племен, а у шапсугов несколько меньше; что и дает более 120 000 свободных, не считая невольников.

Между этими двумя цифрами средняя 100 000 или даже наименьшая 80 000 представляет еще весьма значительное войско, которое может легко собраться против нас, если распространится убеждение, что настала для каждого черкеса критическая минута, когда нужно победить или умереть. Этому войску дайте отважного начальника, который завел бы в нем некоторый порядок, некоторую совокупность в действиях; если этот начальник поймет, что, опираясь на горы, самая лучшая система обороны для черкесов состоит в наступлении, если перейдет смело в атаку одновременно на нескольких пунктов наших новых линий, то все результаты трехлетнего успеха и трудов наших подвергнутся большой опасности. Станицы наши, способные отразить напор хищнической партии, не могут устоять против стремительной атаки значительного скопища, чему было уже в прошлом году несколько несчастных примеров; и если черкесы успеют уничтожить некрепко связанных еще между собою наших передовых линий, если успеют сбросить нас с гор на плоскость, то уничтожится моральное действие нынешней нашей системы, – которая именно тем страшна, что она обхватывает и сжимает неприятеля как бы в тисках, из коих ему, по-видимому, вырваться нельзя, – и пройдет много времени, пока нам можно будет новыми пожертвованиями и усилиями возвратить себе перевес.

Никто не отвергнет морального превосходства нашей Кавказской армии и преимущества ее вооружения. Но против нас стоят два факта: значительная численность враждебных племен и невозможность для них покориться при ожидающих их условиях, которые оставляют им только выбор между выселением и смертью за независимость…» [46]. Действительно, если принять во внимание, что общество черкесов было военизированным и согласно адату каждый мужчина, достигший шестнадцати лет, владеющий оружием и участвующий в набегах, считался совершеннолетним, то количество боеспособных мужчин вполне могло измеряться цифрами, обозначенными Франкини [47]. По сути Франкини производит средний расчёт из количества общего населения примерно 800 000, где боеспособные мужчины составляют десятую часть населения – 80 000. Такого же принципа при расчётах боевых сил придерживался Иоганн Бларамберг, пробывший на Кавказе более двух лет как инженер-топограф в 30-е годы XIX века. Он считал, что количество черкесов превышает 600 тысяч душ, и исходя из этих цифр предполагал, «судя по числу семейств, общее число воинов, которое эти народы могут выставить в случае необходимости, можно оценить более чем в 60 тысяч человек. Мы здесь исходим из расчета: один воин от одной семьи; однако, учитывая образ жизни и нравы этих народов, которые покрывают глубочайшим позором того, кто остается дома в то время, как его соотечественники сражаются с врагом, можно с уверенностью сказать, что это число должно быть значительно больше» [48].

Таким образом, если принять в качестве исходной общую численность черкесов в количестве 700–800 тысяч, то к началу заключительного этапа Кавказской войны русской армии могло противостоять, по минимуму, от 70 до 80 тысяч боевых сил.

Численность русских военных сил на данном этапе была примерно равной численности боевых сил черкесов. После пленения Шамиля в подкрепление войскам Кубанской области были переброшены с Восточного Кавказа и из Закавказья 16 с половиной стрелковых батальонов, все драгунские полки, а позднее ещё 8 батальонов Кавказской резервной дивизии [49]. В целом к маю 1860 года под командованием генерала Филипсона находилось огромное число войск, достигавшее до 80 тыс. человек:

– 19-я пехотная дивизия в составе: Крымский, Ставропольский, Кубанский и Севастопольский полки, каждый 5-батальонного состава - 20 батальонов 
– Кавказская резервная дивизия - 9 бат.
– Стрелковые батальоны полков Гренадерской, 20-й и 21-й дивизий - 3 бат.
– Гренадерский, 19-й, 20-й и 21-й стрелковые батальоны - 4 бат.
– Сводно-линейные стрелковые батальоны - 3 ½ бат.
– Кавказские линейные батальоны Кубанского казачьего войска - 6 бат.
– Пешие батальоны Кубанского казачьего войска (пластуны) - 11 ½ бат.
– Роты саперов
Всего: 57 батальонов

– Сводно-драгунская дивизия, состоящая из полков Нижегородского, Тверского, Северского и Переяславского, по 6 эскадронов в каждом - 24 эск.
– 12 полков бывшего Черноморского войска - 72 сотни
– 6 бригад Кавказского линейного войска, каждая бригада из двух полков 6-сотенного состава - 72 сотни
– 5 Донских казачьих полков - 30 сотен
Всего : 24 э. и 174 сот.

– 5 батарей 19-й артиллерийской бригады - 40 орудий
– 4 конно-артиллерийские казачьи батареи - 32 ор.
– Подвижная гарнизонная артиллерия - 18 ор.
Всего: 90 орудий

Данные войска были распределены следующим образом:

1. 37 ½ батальона, 6 эск. драгун, 20 сот. казаков и 48 орудий входило в состав трех отрядов: главного Шапсугского, Адагумского и Хамкетинского. 
2. 10 батальонов с четырьмя сотнями и 10 орудиями, расположенные в разных пунктах по Зеленчуку, Урупу и на Тегенях, занимались строительством станиц: Бесскорбной, Отрадной, Попутной, Передовой, Преградной, Сторожевой и Надёжной. 
3. Остальные войска составили гарнизоны по разным укреплённым пунктам и содержали кордоны по Урупу, Лабе, Кубани и Адагумской линии [50].

По мнению генерала М. Я. Ольшевского, быстрое покорение черкесов Западного Кавказа совершилось благодаря тому, что князь А. И. Барятинский направил в Кубанскую область все стрелковые батальоны армии, тем самым сосредоточив там огромную массу нарезного оружия [51]. Однако на этот счёт также интересно мнение генерала И. С. Кравцова, считавшего, что Ольшевский обошел «полнейшим молчанием участие в этом покорении Кубанского и частью Терского казачьих войск – участие, которое было главною причиною быстрого покорения, конечно, в совокупности с войсками регулярными». Кубанское казачье войско выставило в состав действовавших отрядов 24 полка конницы силою в 20 тысяч всадников, и 10 пеших пластунских батальонов силою в 10 тысяч штыков (Согласно М. Я. Ольшевскому, численность пеших батальонов Кубанского казачьего войска составляла 11 ½ штыка.), всего около 30 тысяч. Все эти части составляли в действующих отрядах авангарды, рекогносцировочные колонны и разведочные партии, тем самым, выполняя незаменимую роль в условиях партизанской войны в горах. Они же охраняли все передовые линии цепью постов и пикетов, шли постоянно впереди регулярных войск, составлявших главную силу. Генерал Кравцов, как и ряд других авторов, отводил важное значение в покорении Закубанья семьям кубанских казаков, водворявшихся в новых станицах, тем самым закрепляя за собою всю очищенную от неприятеля территорию, неся при этом огромные лишения, труды и нужды в условиях войны [52]. По замечанию Ф. А. Щербины, это была «чисто народная, партизанская война с обеих сторон, война, почти не прерывавшаяся и ни разу не доходившая до столкновений в одной общей битве не только всех наличных, но и даже большей части сил противников. А между тем не было ни казака, ни горца, которые не участвовали бы в этой борьбе, потому что каждый способный владеть оружием, одинаково и у казаков и у горцев обязан был воевать. Военные силы у противных сторон дробились на части, чаще мелкие, чем сколько-нибудь значительныя, и, наряду с мало-мальски выдающимися стычками этих частей, война то и дело переходила в поединки» [53].

Оценивая соотношение боевых сил, необходимо также учитывать характер войны и особенности её ведения в условиях гор. При ведении военных действий на Западном Кавказе составление предварительного плана было практически невозможным из-за незнания местности. Топографическая съёмка впервые производилась по ходу движения отряда. Добиться конкретных сведений от горцев-лазутчиков было также крайне сложно, т. к. они не имели представления об измерении расстояний в милях или вёрстах, а определяли его часами ходьбы. В горной войне также было необходимо занятие тех пространств, которые господствовали над остальной местностью и могли выполнять роль надёжного убежища [54]. В. В. Дегоев отмечает способность горских воинов быть вездесущими: «они отличались такой хитростью и ловкостью, что русским было неимоверно трудно предвидеть их действия и эффективно отвечать на них» [55]. Если потери боевых сил русской армии подсчитывались достаточно точно, то исчисление горских потерь проводить было крайне сложно. По мнению одного британского путешественника, в боевых столкновениях погибало относительно немного горцев, что подтверждалось значительным ростом населения Северного Кавказа за годы Кавказской войны [56].

В советской историографии утвердилось мнение о национально-освободительном характере борьбы горцев. Но если дагестанцы сражались за власть Шамиля, то черкесы вторгались в казачьи станицы с целью захвата добычи и пленных, лошадей и скота, совершая набеги большими или незначительными партиями [57]. Факты таких нападений подтверждают многочисленные архивные документы ГАКК. Например, это материалы расследования о набеге на работающих в степи людей и об уводе в плен детей [58], материалы расследования случаев грабежей и нападений горцев на жителей станиц Черноморского войска [59], материалы расследования о разбоях и грабежах, совершенных горцами в Таманском и Екатеринодарском округах [60], материалы о мероприятиях к поимке преступника Заубеча с группой горцев, вторгшихся в Черноморию и совершавших грабежи и убийства [61] и т. д. Были также попытки вторжения с целью восстановления против русской власти мирных черкесских аулов и увода их в горы [62]. Однако при всём умении вести войну в горах черкесы были не в состоянии объединять свои военные силы на длительный срок в войне с регулярной русской армией. В своих воспоминаниях генерал Филипсон указывал на интересный факт: в мае 1837 г., когда отряд под командованием генерала Вельяминова находился в Геленджике, лазутчики сообщили, что вблизи отряда находится огромное сборище численностью не менее 10 тыс. конных и пеших «от всех народов племени адехе». Семь дней лазутчики приносили известия, что сборище усиливается за счёт дальних убыхов, и действительно, по ночам русский отряд мог видеть бивуачные огни на большом пространстве со стороны Мезиба. Горцы ждали нападения, однако генерал Вельяминов ничего не предпринимал, а заявил Филипсону следующее: «Подождем, дражайший. У них генерал-интендант неисправный. Когда поедят свое пшено и чужих баранов, сами разойдутся». Действительно, простояв девять дней в Геленджике и двинувшись затем к Мезибу, отряд наблюдал лишь немногих горцев, которые вели перестрелку со стрелковыми цепями [63].

Характерный пример можно найти в дневнике англичанина Джеймса Белла, прожившего среди черкесов достаточно длительное время. В феврале 1838 г. черкесы готовили крупное нападение и собирались перейти Кубань. Белл писал, что черкесские силы пополнялись всю ночь перед нападением и к утру составили «до пяти тысяч воинов (как конных, так и пеших)» [64]. Далее он указывает, что «это скопище, как я знаю, являлось самым многочисленным из тех, что были с некоторых времен» [65]. Однако нападения тогда не произошло из-за перемены погоды, и поспешно собранное черкесское войско просто разошлось.

Конечно, все подобные факты требуют серьёзного анализа учёных, занимающихся проблемой Кавказской войны. Но, к сожалению, на сегодняшний день проблема численности западных адыгов на завершающем этапе Кавказской войны вышла за рамки чисто научных дискуссий и приобрела явно популистский характер: отдельные авторы оперируют заведомо ложными цифрами, направленными на подрыв имиджа России как на международной арене, так и внутри страны. В массовое сознание внедряется мысль о том, что именно Россия как государство несёт ответственность за якобы совершенный «геноцид» против миллионов адыгов. Так, на сайте www.newcircassia.com, принадлежащем Черкесскому Конгрессу КБР, в статье Идара Макоева адыги исчисляются уже четырьмя миллионами, от которых «к 1865 году на Западном Кавказе осталось лишь около 60 тыс. человек» [66]. Наверное, автор не знаком с таким понятием в науке как демографическая нагрузка на ландшафт и явно не задумывается над тем, к каким последствиям могла бы привести подобная перенаселённость на относительно небольшой территории, бóльшая часть которой – горная местность. При такой фантастической численности выглядело бы непонятным желание Александра II после пленения Шамиля постепенно уменьшить число войск Кавказской армии [67]. Объективные исследования должны развенчать подобное мифотворчество, которое может показаться простой глупостью, не заслуживающей внимания. Однако для простого обывателя, не обременённого знаниями, подобная «глупость» может оказаться весьма опасной, т. к. она провоцирует негативное отношение к исторической роли России в завоевании Кавказа. А пока по-прежнему из федерального бюджета в столицы северокавказских дотационных республик идут немалые деньги, часть которых тратится на издание сочинений антироссийского характера. Объективные же исследователи, задавленные нуждой и борьбой за выживание, редко имеют возможность опровергать фальсификации фундаментальными трудами. Но это в Москве предпочитают не замечать...

1. Дубровин Н. Ф. О народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. – Нальчик, 2002. С. 91.
2. Лапинский Т. Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. – Нальчик, 1995. С. 142.
3. Там же. С. 142–143.
4. Там же. С. 35.
5. Там же. С. 78–79.
6. Спенсер Э. Путешествие в Черкесию. – Майкоп, 1994. С. 122.
7. Там же. С. 121–122.
8. Лапинский Т. Указ. соч. С. 36.
9. Ковалевский Е. П. Очерки этнографии Кавказа // Ландшафт, этнографические и исторические процессы на Северном Кавказе в XIX– начале ХХ века. – Нальчик, 2004. С. 226–227.
10. Торнау Ф. Ф. Воспоминания кавказского офицера, 1835 год. Часть первая // Секретная миссия в Черкесию русского разведчика барона Ф. Ф. Торнау. – Нальчик, 1999. С. 174.
11. Гарданов В. К. О расселении и численности адыгских народов в первой половине XIXв. // Гарданов В. К. Историк и этнограф / Предисловие и сост. А. И. Мусукаев. – Нальчик, 2004. С. 247.
12. Там же. С. 247.
13. Там же. С. 248.
14. Щербина Ф. А. История Кубанского казачьего войска. Т. II. – Екатеринодар, 1913. С. 12.
15. Там же. С. 13.
16. Гарданов В. К. Указ. соч. С. 250.
17. Филипсон Г. И. Кавказская война. Воспоминания. – М., 1885. С. 98.
18. Там же. С. 130.
19. Там же. С. 132.
20. Гарданов В. К. Указ. соч. С. 252.
21. Там же. С. 256.
22. Там же. С. 255.
23. Асанов Ю. Н. Родственные объединения адыгов, балкарцев, карачаевцев и осетин в прошлом (генезис и проблемы типологии). – Нальчик, 1990. С. 13.
24. Там же. С. 14.
25. Там же. С. 14–17.
26. Лапинский Т. Указ. соч. С. 78–79.
27. Там же. С. 185–186.
28. Дубровин Н. Ф. О народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. – Нальчик, 2002. С. 69.
29. Бларамберг И. Историческое, топографическое, статистическое, этнографическое и военное описание Кавказа. – М., 2005. С. 185.
30. Леонтович Ф. И. Адаты кавказских горцев. Материалы по обычному праву Северного и Восточного Кавказа. – Нальчик, 2002. С. 131.
31. Бгажноков Б. Х. Основы гуманистической этнологии. – М., 2003. С. 224.
32. Асанов Ю. Н. Указ. соч. С. 19.
33. Гарданов В. К. Указ. соч. С. 254–255.
34. Ковалевский Е. П. Указ. соч. С. 227.36 37
35. Покровский М. В. Адыгейские племена в конце XVIII– первой половине XIX века // Труды Ин-та этнографии АН СССР. Т. 46. Кавказский этнографический сборник. Вып. 2. – М., 1958. С. 93.
36. Проблемы Кавказской войны и выселение черкесов в пределы Османской империи (20–70 годы XIXвека): Сборник архивных документов. – Нальчик, 2001. С. 87; РГВИА. Ф. 14257. Оп. 3. Д. 486. Л. 154.
37. Проблемы Кавказской войны… С. 113–115.
38. Асанов Ю. Н. Указ. соч. С. 20.
39. Проблемы Кавказской войны... С. 318; ГАКК. Ф. 325. Оп. 1. Д. 301. Л. 500.
40. Проблемы Кавказской войны... С. 318–319; ГАКК. Ф. 774. Оп. 2. Д. 135. Л. 2.
41. Ольшевский М. Я. Кавказ с 1841 по 1866 год. – СПб., 2003. С. 550.
42. Архивные материалы о Кавказской войне и выселении черкесов (адыгов) в Турцию (1848–1874). Ч. 2. – Нальчик, 2003. С. 207.
43. Там же. С. 207.
44. Там же. С. 207–208.
45. Там же. С. 208.
46. Трагические последствия Кавказской войны для адыгов. Вторая половина XIX– начало ХХ века. Сборник документов и материалов. – Нальчик, 2000. С. 114–116.
47. Леонтович Ф. И. Указ. соч. С. 98.
48. Бларамберг И. Указ. соч. С. 185.
49. Фадеев Р. А. Кавказская война. – М., 2003. С. 144.
50. Ольшевский М. Я. Указ. соч. С. 504–505.
51. Там же. С. 476.
52. Кравцов И. С. Кавказ и его военачальники Н. Н. Муравьев, князь А. И. Барятинский и граф Н. И. Евдокимов. 1854–1864. – М., 2007. С. 48–49.
53. Щербина Ф. А. Краткий исторический очерк Кубанского казачьего войска // Кубанское казачье войско. 1696–1888. – Воронеж, 1888. С. 131.
54. Духовской С. Даховский отряд на Южном склоне Кавказских гор в 1864 году. – СПб., 1864. С. 13–14.
55. Дегоев В. В. Большая игра на Кавказе: история и современность. – М., 2003. С. 210.
56. Там же. С. 211.
57. Ольшевский М. Я. Указ. соч. С. 498.
58. ГАКК. Ф. 254. Оп. 1. Д. 926.
59. ГАКК. Ф. 254. Оп. 1. Д. 1045.
60. ГАКК. Ф. 254. Оп. 1. Д. 1041.
61. ГАКК. Ф. 254. Оп. 1. Д. 1148.
62. Ольшевский М. Я. Указ. соч. С. 498.
63. Филипсон Г. И. Указ. соч. С. 132–133.
64. Белл Дж. Дневник пребывания в Черкесии в течение 1837–1839 годов. Т. I. – Нальчик, 2007. С. 361.
65. Белл Дж. Указ. соч. С. 363.
66. www.newcircassia.com
67. Русская старина. 1882. № 11. С. 283–285.

Источник: Кубанский сборник: сборник научных статей и материалов по истории края / под редакцией А. М. Авраменко, Г. В. Кокунько. – Том III (24). – Краснодар: ООО «Книга», 2008. 500 с.: ил. 2000 экз.