Воспоминания казака станицы Келермесской Майкопского отдела Кубанского казачьего войска Затолокина Алексея Васильевича 1895 г.р. в пересказе его внука казака Затолокина Николая Павловича 1955 г.р.
Воспоминания казака станицы Келермесской Майкопского отдела Кубанского казачьего войска Затолокина Алексея Васильевича 1895 г.р. в пересказе его внука казака Затолокина Николая Павловича 1955 г.р.
В дедовском доме, в прихожей на стене висела фотография. На ней – группа молодых казаков. Сколько я себя помню, все приставал к своему деду Затолокину Алексею Васильевичу, старому казаку, участнику трех войн, с расспросами: «Расскажи, дедушка, что это за люди на фотографии?». А дедушка все отмахивался от меня: «Мал еще, подрастешь, тогда и поговорим». Когда пришло время моего совершеннолетия, в 1973 году, дедушка сам подошел ко мне со своим рассказом.
«Так вот, смотри сюда, внучек. Снялись мы, казаки, на этой фотографии в 1916 году возле нашей школы. Здесь мои одноклассники «годки» по-нашему. А на будущее «односумы», «однополчане». Все мы 1895 года рождения, здесь нам по 21 году. Это перед отправкой на Турецкий фронт. Сидят здесь с нами и наши учителя: наш школьный учитель, который учил нас читать и писать. Второй учитель, вахмистр казачий, учивший нас в строю шагать, из винтовки стрелять, на коне скакать, да шашкой рубить. Но самое главное, учил он нас в бою побеждать, да выживать. Дожили до наших дней (1973год) из всех этих 38 бравых казаков всего двое, я и Алексей Моргунов, которого вы зовете «дед Моргунчик». Его красные всего изрубили, но он чудом выжил, оставшись на всю жизнь калекой и без пенсии. Да еще где-то на Тереке, там или еще где-то живет припеваючи «иуда», один из наших «годков». Ох, и кто бы мог подумать, такой лихой наездник, самый лучший из всех нас, только в борьбе «на поясах» уступал он мне, а в остальном равных ему не было среди нас. Продал он своих станичников со всеми потрохами. Во время коллективизации подбил он казаков, недовольных Советской властью, вступить к нему в банду. Как он сам мне хвастался, помог органам выявить всех недовольных и увел их в лес. «Показаковали» они с полгодика, да всех он их и положил. Как он говорил: «Своею собственной рукой около тридцати человек». С тех пор за него только слухи ходят, что видели станичники его где-то.
В 1916 году отправили нас на Турецкий фронт. Война была в разгаре, шли тяжелые бои, и мы попали под раздачу. Нам было по 21 году, возмужавшие, обстрелянные, в основном уже семейные, поэтому и потерь почти не было. Не то, что теперь, восемнадцатилетних парубков бросают во все дыры, необученных. Так вот, за полгода боев с нашим участием, Русская армия отбила у Турции половину их территории. Армия у них была почти разбита. Если бы не наше Временное правительство, то и Стамбул бы взяли.
Пришлось мне пострелять и по живым мишеням. А убивал или нет, не знаю. Все стреляли, турки, как снопы валились, на то она и война. Зима в 1916-1917 гг. была сильно суровой для той местности. Климат у них мягкий. Местные жители даже сена на зиму никогда не заготавливали, а тут такая стужа нагрянула, снегу на полях по пояс насыпало. Мороз трескучий, а война продолжается.
Послало командование нас, команду пластунов в тыл противника захватить пленного. Ох, трудно нам пришлось пробираться по такому снегу, но зато хорошо было маскироваться. Дошли мы до турецкого кишлака. Забрались на крышу сакли. Крыша плоская, глиной помазанная, снегом занесена. Зарылись мы в снегу и целый день пролежали без движения. Вот там-то я ноги и подморозил. Турки битком набились в эти сакли, греются возле очагов, на улицу и носа не высовывают. Да как в их легкой одежде на морозе быть? Мы одеты в полушубки, валенки и то продрогли. Только к ночи вышел один турок по нужде. Мы его выкрали и быстро покинули кишлак. Стрельба поднялась в кишлаке, когда мы были далеко от того места. За эту вылазку наградили меня Георгиевским Крестом IV степени и объявили отпуск. Да и подлечить требовалось обмороженные ноги.
Трудно было выбраться оттуда из-за погодных условий. Снега много, морозы большие. Ветер делает снежные заносы. Да и волков в ту зиму много было, заходили стаями в кишлаки в поисках пищи.
Стали формировать обоз с охраной, чтобы добраться до железной дороги. А отпускникам не терпится попасть скорее к семьям. Набралась их команда и меня уговаривали идти с ними, но я отказался. Они ушли. Через два дня обоз снарядили, и мы отправились в дорогу. Тяжело было пробиваться обозу. Через день пути в лощине мы увидели жуткую картину. Впереди, саженях в ста, снег был истоптан волчьими следами и следами людей. Снег окровавлен, в беспорядке валялись шкуры волков, окровавленная одежда, обглоданные человеческие останки, казачьи папахи, сапоги с остатками ног. Трудно досталась победа волчьей стае. Десятка полтора изрубленных волков лежало на окровавленном снегу. Во многих обглоданных кистях рук были зажаты кинжалы или шашки. Все десять казаков погибли. Численное превосходство голодных волков сказалось в разыгравшейся драме. При виде крови волки загрызли и людей, и своих раненых собратьев. Смотрел я на эту картину и представлял, что и мои останки должны были находиться здесь, среди растерзанных тел. Здесь лежали и мои станичники.
Вот так уходили в мир иной мои «годки». Гражданская война забрала многих, и что обидно, погибли ведь все от рук своих же. Били друг друга родственники, станичники. Казаки сражались и за белых и за красных. «Расказачивание». В 1920 году вывели на выгон за станицу красные своих же станичников и расстреляли. А за что? И пошло… коллективизация, «раскулачивание», голодовка 1932-1933 годов. Вот и кончились мои «годки», «однополчане». А меня видно Господь Бог оставил в живых, чтобы я мог рассказать внукам и правнукам о той страшной трагедии, которая произошла с моими родственниками, всей страной, с матушкой Россией. И чтобы будущие поколения не поддавались на такие провокации, на которые попались мы.
Казак Затолокин Николай Павлович, внук казака Алексея Васильевича Затолокина
На фото: Георгиевский кавалер казак Алексей Затолокин второй слева