Для российского крестьянства, часто единственной надеждой уйти от малоземелья и бедности было переселение на свободные земли. Наиболее популярны были степные и лесостепные районы Сибири вдоль Сибирской железной дороги, где имелись чрезвычайно плодородные черноземные почвы.
Фурсова Е. Ф. (г. Новосибирск), доктор исторических наук, профессор, ведущий научный сотрудник,
Институт археологии и этнографии Сибирского отделения РАН
Для российского крестьянства, часто единственной надеждой уйти от малоземелья и бедности было переселение на свободные земли. Наиболее популярны были степные и лесостепные районы Сибири вдоль Сибирской железной дороги, где имелись чрезвычайно плодородные черноземные почвы [1]. Из сведений переселенческих управлений следует, что распределение переселенческих потоков не было равномерным, наиболее привлекательной была Томская губерния, куда «прошло в среднем за один год десятилетия 1894-1903 гг. – 45,6% всего числа переселенцев» [2].
«Именным Высочайшим Указом» от 19 сентября 1906 г. определялись основные положения для передачи земель под колонизацию [3]. Был разработан порядок, при котором предусматривались интересы старожильческого населения и переселенцев, чтобы действительно предоставить последним «не заселенные» и годные для хлебопашества земли. В целом за десять лет (1894-1903 гг.) более половины всех переселенцев составили черноземные Полтавская, Черниговская, Курская, Тамбовская, Могилевская, Орловская, Витебская губернии, более четверти – Самарская, Воронежская, Харьковская, Пензенская, Екатеринославская, Вятская, Херсонская, Минская, оставшаяся четверть приходилась на прочие 35 губерний России [4]. При этом, если в первое пятилетие 1894-1899 гг. заметно преобладали выходцы из северо- и среднерусских районов, то во втором пятилетии 1899-1903 гг. превышали юго-западные и западные [5]. Прибывавшим в Сибирь в конце XIX - начале XX в. переселенцам из губерний Европейской России пришлось приложить немалые усилия к приспособлению своего традиционного образа жизни к новой для них среде обитания. Культурный полиморфизм мигрантов, являвшихся носителями как северо- так и центрально-южнорусских традиций не оставляет сомнения в том, что у каждого восточнославянского народа, каждой этнографической группы “срабатывали” свои специфические адаптационные механизмы.
Сведения об этнографическом составе сибирских деревень начала ХХ в. содержатся в анкетах сельскохозяйственной переписи 1916-17 гг., в которых сообщаются сведения о вновь прибывших к этому времени переселенцах [6]. Вновь прибывшие переселенцы нередко переживали в новых условиях сильнейший эмоциональный стресс. Именно в среде российских переселенцев обнаруживались в большей степени воцерковленные люди, привыкшие на родине посещать храмы, присутствовать на богослужениях. Оказавшись без поддержки церкви, прибывшие переселенцы активно хлопотали о постройке и открытии в их селениях храмов или на первых порах молитвенных домов. Села, образованные вновь прибывшими россиянами, нередко назывались в честь какого-либо христианского праздника; эти поселки сразу выделялись своими предпочтениями в названиях (Михайловка в Чулымском районе НСО, Петропавловка в Маслянинском районе НСО, Крещенский в Убинском районе и т.д.).
Переселенцы из южнорусских селений с 1852 по 1863 г. составляли в Томской губернии абсолютное большинство. По числу переселенцев места распределялись следующим образом: Тамбовская (первая), Воронежская (вторая), Орловская (пятая) и Курская (шестая) губернии [7]. Значительная часть этих переселенцев была помещена в волостях Каинского уезда Томской губернии (Усть-Тартасской, Нижне-Каинской и пр.). Проживавшие на прежней прародине чересполосно с украинцами, выходцы из этих местностей освободились на сибирских землях от прозвища «кацапы». Однако здесь, несмотря на свою русскую самоидентичность, они нередко получали новое имя «хахлы». В отличие от выходцев с Европейского Севера и Поволжья, южнорусские расселялись обычно довольно многочисленными группами. Курская губерния занимала в переселенческом движении в 1885-1889 гг. первое место, дав 43% общего числа переселенцев, в 1890-1894 гг. передвинулась на второе место (14%, после Полтавской губернии), в 1895-1899 гг. вышла на третье место (7%) и в 1900-1904 гг. поместилась только на пятом месте (6%) [8].
Приведем некоторые примеры из мозаики переселений периода конца XIX – начала ХХ в. Курские прибыли в начале 1880-х гг. в Бурлинскую волость Барнаульского уезда (ныне Панкрушихинский район Алтайского края) из Стакановской, Краснополянской, Покровской, Хохловской, Никольской волостей Щигровского уезда, Афанасьево-Похонской, Успенской волостей Тимского уезда, Среде-Опоченской волости Старооскольского уезда; в Ординскую волость из Щигровского уезда Стакановской, Никольской, Верхдойменской волостей; в Легостаевскую волость (ныне Искитимский район) из Старооскольского уезда Котовской и Барановской волостей [9]. Действительно, при знакомстве с анкетами сельскохозяйственной переписи, например, по с. Панкрушиха Александровской волости (ранее Бурлинской волости) убедительным выглядит значительный перевес переселенцев из Курской губернии: Антиповы (переехали в 1897 г.), Ампиловы (1891 г.), Абакумовы (1897 г.), Андреевы (1892 г.), Брусенцевы (1907 г.), Бочаровы (1891 г.), Беседины (1897 г.), Балдуевы (1905 г.), Белозеровы (1899 г.), Балыкины (1896 г.) и т.д. Приехавшие в 1896-1908 гг. в с. Кайлы Кайлинской волости Томского уезда «куряне» составляли около 6% населения; прибывшая в 1897-1907 гг. в д. Карасево Гондатьевской волости масса крестьян из Курской губернии, на момент сельскохозяйственной переписи составляла примерно половину населения – 45 из 100 домохозяйств.
Многие данные исследователя С.П. Швецова подтверждаются материалами экспедиционных исследований автора, например, о проживании в Карасукской (ныне Краснозерский район Новосибирской области), Нижне-Кулундинской волостях курских переселенцев из Старооскольского уезда (д. Гилев Лог, Утичье, Илинском и др.) [10]. У большинства курских переселенцев маршрут переселения включал два этапа, первый из которых представлял проезд в Томскую губернию на переселенческий пункт, а по прошествии двух и более лет - обоснование в более южных селениях Алтайского горного округа.
Воронежцы приехали в Ординскую волость из Валуйского уезда Козинской волости и Бирючского уезда Верх-Лубянской, Хмелевской волостей; в д. Агафониху Кайлинской волости из Нижнедевицкого уезда [11]. Согласно экспедиционным материалам довольно много потомков воронежских переселенцев проживает на землях бывшей Бурлинской волости (дд. Прыганка, Долганка и пр.), а также в Причумышье.
Выходцы из Лебедянского, Морашнского и Елатомского уездов Тамбовской губернии проживали как в южных районах Приобья (Ординская, Чингинская волости), так и в более северных, например, Чаусской волости [12]. Компактная группа «тамбашей», представлявшая 23% населения, поселилась в с. Скалинское Чаусской волости. В с. Чулым Иткульской волости Каинского уезда тамбовские переселенцы составляли 7% населения; в с. Чингисы Верх-Чингисской волости 5%.
Орловские переселенцы, согласно сельскохозяйственной переписи населения 1917 г., проживали компактными группами в пос. Иркутский Кайлинской волости, пос. Собиновский, пос. Рыбкинский, пос. Овражный Гондатьевской волости Томского уезда. Из более крупных населенных пунктов можно назвать с. Чулым Каинского уезда, где они составляли 11% населения. Согласно экспедиционным данным, именно прибытие в д. Пеньково значительного количества «расейских» вызвало отток проживавших здесь старообрядцев в более позднее время 1940-х гг. (в 1917 г. старожилы Огневы составляли 50% населения). В процессе полевой работы «островки» орловских крестьян встречались в Черно-Курьинской, Верх-Чингисской волостях Барнаульского уезда (сс. Новая Курья, Чингисы), Чаусской волости Томского уезда (с. Скалинское) и пр. В Николаевской волости за выходцами из Орловской губернии закрепилось гордое название «орлы».
Название праздника Троицы осознавалось как олицетворение единства Бога-Отца, Бога-Сына и Святого Духа. Однако приуроченные к этому дню обычаи и обряды значительно расширяли символику и протяженность праздника. Согласно полевым этнографическим материалам автора, курские переселенцы сохранили троицкий комплекс в наиболее полном виде в сравнении со многими прочими этнографическими группами русских. Для выходцев из Курской губернии и их потомков была характерна не только очень ясная память об имевших место в прошлом обычаях и обрядах, но также хорошо осознаваемая интерпретация их ритуального значения. Духовым днем считалась суббота накануне воскресенья-Троицы, когда было принято посещать могилы умерших родственников. Следовавший за воскресеньем понедельник также относился к празднику Троицы. Поскольку суббота считалась Духовым днем, то баню топили в предшествовавший четверг, когда каждый парился «новым березовым веником».
Рубили обычно три березы, которые устанавливали около окон. «Заведением» было приносить в дом березовые ветки и ставить их на стол, под иконы. Букетики зелени носили на кладбище, ими же застилали полы изб и хозяйственных построек — «Абы зелень была!». В памяти людей сохранилась веселая припевка: «Скоро Троица — земля травой покроется!» или «Троица — зеленый сад откроется!». Среди троицких цветов было много желтых, например, одуванчики, лазоревые, или «жарки». Вплетали в букеты также самсончики, медуницы, богородскую траву, незабудки, кукушкины слезки.
Поскольку цветами-«огоньками» украшали помещение церквей и своих домов, то, как и за березами, так и за ними специально ездили в заповедные лесные места. Букеты этих цветов брали с собой на праздничную службу в храм, после чего их ставили дома вместе с березовыми ветками. Девушки плели из огоньков венки и носили «по домашности» в доме и на улице. После троицкой недели их либо сжигали, либо закапывали в землю — в любом случае следили, чтобы они были уничтожены.
Курские переселенцы не красили яйца в качестве поминального угощения к Троицкому родительскому дню. Поминали всех умерших в церкви по поминальным книжкам, а затем ходили служить молебен на кладбище. С собой брали в качестве милостыни вареные яйца, «стряпню». На могильные кресты вешали сплетенные из разнообразных цветов венки, которые висели в таком положении до следующего праздника (О.Т. Седнева, пос. Северное НСО). Во время посещения могил пели духовные стихи, трапезничали.
По общерусской традиции курские парни и девушки вместе собирались в рощах, где играли, пели под гармошку, плясали. Многим информаторам троицкие дни запомнились вождением хороводов. Весьма популярна у курян была игра «Сосед соседку любит». В курском варианте игры «Вдовой» все строились парами и один из оставшихся без пары начинал игру: пробегая через строй, выбирал себе «пару» из стоявших. В многолюдных селах на игру «Ходить стенкой» собиралось до ста человек. Пары «перекатывались», сменяясь друг с другом под пение старинных песен.
В селах, где курские переселенцы составляли большинство населения, ощущалось их влияние в том, что исполнялся обряд «похорон кукушки», или «крещения кукушки». Кумление курских девушек являлось составной частью обряда «ломания кукушки» с последующим «поминанием кукушки». Покажем это на примере с. Верх-Ирмень Ординской волости (А.А. Бирюкова, с. Верх-Ирмень Ордынского р-на НСО). Здесь в праздник Вознесения рубили и наряжали березку, называвшуюся «кукушкой». Украшенное деревце устанавливали в передний угол у кого-либо из односельчан. На десятый день, в Троицу, его «хоронили» - несли к реке и топили. Только после этого бросали в воду венки и гадали в зависимости от характера движений на воде. Информаторы хорошо помнили дальнейшие события: «... тада скатерть в березнике (вариант: «в з’асике», место, где косили траву — Е.Ф.) расстилаем. Садимся, поминаем эту кукушку. Кто чё принесет. Вареными яйцами, блинами, пирожками, шаньгами, калачами. И сидим прощаемся...». «Поминки» постепенно перетекали в обряд кумления: «... кумились парами. Песни пели всякие, какие нравились... Парни были тут же, но с ними не кумились. С покумленной подружкой потом кумами звались» (А.А. Бирюкова, с. Верх-Ирмень Ордынского р-на НСО). Подобные рассказы были нами услышаны не менее чем от десяти информаторов, которые единодушно заверяли, что на всю жизнь «кумами и оставались» (Ф.М. Новикова, д. Романово Панкрушихинского р-на АК и др.). В верховьях Тартаса «куряне» при кумлении, крестились, целовались и со словами «Я твоя кума», обменивались предметами одежды (О.Т. Седнева, пос. Северное НСО). Нами не зафиксирован обычай делать «кукушку» из травы в форме птицы, подобно описанному для Курской губернии в рукописях Архива ИРГО [13]. Но куряне Сузунского района Новосибирской области до сих пор при проведении массовых гуляний на Троицу демонстрируют как «хоронили кукушку» - куклу, спуская гроб, в котором она лежала, в реку.
В отличие от представителей многих других этнографических групп, куряне начинали купаться с Троицы (не со дня Купалы). До этого праздника вода в водоемах считалась холодной, опасной для купания. Именно к этому дню было приурочены моления о дожде, которые включали также изготовление «обыдённой» рубахи. «На Троицу все — старые и молодые льна нажмут, сделают обыдённую рубаху. Наденут на молоденькую девочку и та ходит по полям» (О.Т. Седнева, пос. Северное НСО). В некоторых селах на Троицу устраивались крестные ходы с иконами (д. Гражданцево, Северного р-на НСО; О.Т. Седнева, пос. Северное НСО).
Тульские переселенцы три дня в доме устраивали «сад» из расставленных березовых веток, настеленных по полу травы и цветов (кукушкиных слезок, огоньков, незабудок и пр.). Вокруг избы напротив окон, рядом с дверью ставились молодые березовые деревца. Девушки собирались на Троицу в лесу, где плели венки, «заламывали березки». Венки вешали на березы, бросали в реку с загадыванием «на исполнение или неисполнение» заветных желаний. Сплетали в виде кос три веточки рядом стоящих берез, которые затем соединяли; использовали эти ветви также в качестве «качюли» (Е.Е. Ефремова, д. Спирино Ордынского р-на НСО). Бытовало поверье, что на Троицу начинает «к’укать» кукушка, которую просили: «Кукушка, кукушка, сколь мне лет жить?». Однако какого-то рокового значение подобным предсказаниям не придавалось. В среде «туляков» не зафиксированы обычаи «кумления», купальные запреты на троицкой неделе.
Отличительной чертой тамбовских переселенцев было то, что они убирали дома и усадьбы не только березовыми, но и черемуховыми ветками (называлось «садить»). Как и прочие переселенцы южнорусского происхождения, «тамбаши» имели «заведение» разбрасывать по полу траву. Троицкие травы, цветы являлись первой сорванной летней зеленью, поскольку существовал запрет рвать что-либо ранее Троицы. В отношении содержательности этого обычая преданий не сохранилось, обычным можно считать ответ: «Такое поверье было. Считалось это хорошо». По истечении недели троицкую траву разбрасывали по огороду.
В чтимый Троицкий родительский день, который приходился на субботу, поминали умерших родственников; при этом клали на могильные холмы крашеные или некрашеные яйца (как крошеные, так и целые); кроме яиц, сыпали пшено, «сеяли» пшеницу. Как свидетельствуют информаторы, ранее не принято было устраивать на могилах трапезу. Когда в воскресенье девушки плели березовые венки, то также подходили к кладбищу и вешали венки на кресты своих родственников; но «это молодежь, а старухи приходили просто поклониться» (А.Е. Задонская, д. Крахалевка Коченевского р-на НСО). Приносили атрибуты праздника в виде букетов, отдельные цветы из которых втыкали в землю. Информаторы вспоминали, что с могилок ничего не разрешалось брать, даже при условии произрастания на них съедобных ягод; пожилые люди всегда запрещали это делать, мотивируя это «принадлежностью» похороненному человеку.
Тамбовским детям не разрешали купаться до Троицы, в качестве причины выдвигалось появление русалок. Еще на памяти пожилых людей то, что в некоторых селах к Троице делали из тряпок «куклы», которые также звались «кукушками». Кукла была простейшего вида с головкой и идущей прямо от головки широкой юбкой, без рук и ног. Юбка в этом случае шилась из льна и была белого цвета (Е.Д. Васильева, с. Рогалево Ордынского р-на НСО).
Очень популярными на Троицу были игры «Сосед соседку любит?», которая по-тамбовски называлась «В шлепанку», а также «Бить-бежать», «Номера». Как и в ряде других этнографических групп, тамбовские переселенцы называли понедельник троицкой недели Духовым днем и отмечали день Земли-именинницы.
Орловские переселенцы, подобно другим южным русским, хорошо сохранили многие троицкие обычаи, еще в 1920-1930-е гг. помнили их приуроченность к конкретным дням праздника. Можно и сегодня услышать от местных селян применение к березе эпитета «божественная». Некоторые информаторы даже вспоминали народное название Троицы как «день березки». Подобно другим выходцам из южнорусских губерний накануне Троицы, в четверг-«Семик», завивали на березах венки, загибая веточки кольцами (А.П. Данченко, д. Верх-Красноярка Северного р-на НСО). В день Троицы девушки вплетали в венки цветы и носили их во время прогулок по роще; использовали березовые венки для гаданий «на судьбу». При этом исполнялись троицкие песни: «Как на этой долинке, на широкой луговинке, на желтой траве…» (А.П. Данченко, д. Верх-Красноярка Северного р-на НСО).
Соблюдались обычаи украшения дворов и домов березами, березовыми ветками, а также разбрасывания трав по полу, прежде всего так называемой «богородской» (чабрец). Березы и травы сохранялись в усадьбе три дня. Троицкими вениками парились в бане. После праздника стоявшие во дворе березки сжигали в огороде, а подоткнутые за окна — бросали в печь. В среде потомков орловских крестьян до сих пор бытуют рассказы об активизации русалок на троицкой неделе. «Русалки были в Ударнике. Сама видела русалку в реке. В полночь летом — голова клином, острая, длинные черные волосы. Видела по грудь, волосы все закрывают. Но у лица волосы вроде бы короче. Русалка поднималась и опускалась над водой, шлепалась не то телом, не то хвостом. Мыла радиатор у реки в лесу и услыхала хлопанье русалок…» ( Е.А. Нихаева, д. Новая Курья Карасукского р-на НСО).
Культурно-бытовые особенности календаря южнорусских переселенцев позволяют говорить о том, что их духовные ценности, выражавшиеся в верованиях, обычаях, обрядах, длительное время были окрашены спецификой мест и времени выхода. Южнорусские переселенцы сохраняли многие троицкие обычаи и обряды, например, выделялись из окружавшего старожильческого населения следованием запретам рвать травы, цветы до праздника Троицы, когда природа еще не вошла в полную силу. В южнорусской среде до настоящего времени можно наблюдать сохранение некоторых обычаев, например, расстилания скошенных, особенно пахучих трав по полу.
Примечания
1. Большаков М.А. Современное переселение. – М., 1924. – С. 7.
2. Переселение в Сибирь. Прямое и обратное движение переселенцев семейных, одиноких, на заработки и ходоков. – Спб.: Издание переселенческого управления, 1906. – Вып. XVIII. – С. 41.
3. Переселение в Алтайский округ. – Барнаул: Изд-во Управления Алтайского округа, 1912. – С. 8-9.
4. Переселение в Сибирь. Прямое и обратное движение переселенцев…, С. 13; Крестьянство Сибири в эпоху капитализма. – Новосибирск: Наука, 1983. – С. 234; Фурсова Е.Ф. История «чалдонской» д. Огурцово Новосибирского сельского района и области (применение метода интеграции архивно-этнографических источников). Материалы Всероссийской научно-практической краеведческой конференции//Словцовские чтения – 2002. – Тюмень: Изд-во Тюменского государственного ун-та, 2002. – С. 155 – 157.
5. Переселение в Сибирь. Прямое и обратное движение переселенцев… С. 15.
6. ГАТО, фонд 239, оп. 16; ЦХАФ АК, фонд 233, оп. 1; ГАНО, фонд 38, оп. 1.
7. Ядринцев Н.М. Поездка по Западной Сибири и в Горный Алтайский округ//Записки ЗСО ИРГО. – Кн. II. – 1880. – С. 125, 129.
8. Переселение в Сибирь. Прямое и обратное движение переселенцев… С. 15.
9. Ваганов Н.А. Хозяйственно-статистическое описание Алтайского горного округа. – СПб., 1883. С. 19, 68, 103.; Анкеты ВСП по с. Панкрушихинскому Александровской волости Барнаульского уезда, 1917 гг. ЦХАФ АК, фонд 233, оп. 1, д. 75, св. 8, 537 л.
10. Швецов С.П. Материалы по исследованию мест водворения переселенцев в Алтайском округе. Результаты статистического исследования в 1894 г. – Вып. II. Описание переселенческих поселков. – Барнаул, 1899. №№ 14, 16, 20 и т. д.
11. Ваганов Н.А. Хозяйственно-статистическое описание… С. 104.
12. Там же. С. 29, 106.
13. Зеленин Д.К. Описание рукописей Ученого архива. Пг., 1915. – Вып 2. – С. 659.
Материал опубликован в том виде, как был предоставлен организатором конференции - Научно-исследовательским центром традиционной культуры ГБНТУ «Кубанский казачий хор».
Оставить свои комментарии или задать вопросы авторам докладов Вы можете с 29.11.2013 г. по 29.12.2013 г. по электронной почте slavika1@rambler.ru
«Этнокультурное пространство Юга России (XVIII – XXI вв.». Всероссийская научно-практическая интернет-конференция на официальном сайте Кубанского казачьего войска http://slavakubani.ru/.
Краснодар, ноябрь-декабрь 2013 г.