Кидирниязов Даниял Саидахмедович –
заслуженный деятель науки Республики Дагестан,
доктор исторических наук, профессор,
ведущий научный сотрудник ИИАЭ ДНЦ РАН (г. Махачкала)
На протяжении многих веков Северный Кавказ привлекает всех многоликостью края, его полиэтничностью, языковой пестротой, разнообразием обычаев. Северный Кавказ – уникальный регион, отличающийся интенсивностью межнациональных отношений. Здесь сформировалась уникальная модель мирного сосуществования народов. Издавна народы региона поддерживали между собой тесные экономические, политические и культурные связи. В течение многих столетий, живя по соседству и находясь в тесном общении, пройдя в своем культурно-историческом развитии большой и сложный путь, они не могли быть замкнутыми, изолированными друг от друга, оказывая взаимовлияние, взаимообогащаясь различными культурными ценностями, в результате чего у них выработалось много черт региональной общности духовного развития. Общими у них были верования, имелось сходство в обычаях, фольклоре, одежде, вооружении. Многие из местных людей знали языки соседних народов. У них существенное количество одинаковых терминов и слов.
Общность исторического развития, территориальное соседство, постоянное общение друг с другом в течение нескольких веков способствовали активизации процессов взаимопроникновения, взаимовлияния и взаимообогащения ногайской культуры с культурами народов Северного Кавказа.
Важное значение в деле налаживания межэтнических контактов, установления между ними доверия, взаимопонимания и уважения имела торговля. Торгово-экономические взаимоотношения способствовали разрушению хозяйственной замкнутости народов региона, повышению уровня их жизни. Торгово-экономические взаимоотношения ногайцев с народами региона, в частности с казаками и Россией, в рассматриваемый период развивались в русле сложных и противоречивых внутри- и внешнеполитических событий на Северном Кавказе. Их стабильность и неуклонное расширение было обусловлено общностью экономических интересов как народов региона, так и России.
Ногайцы выступали своеобразными монополистами в производстве животноводческой продукции (шкуры, шерсть, войлочные изделия, сыр, масло и др.). Большим спросом у народов региона, в частности казаков, пользовались ногайские деревянные седла, уздечки, хомуты, плетки, потники. Ногайские лошади поставлялись в казачьи войска.
Большую роль играли ногайцы в перевозке товаров. Они на своих арбах перевозили казенные и частные грузы от Серебряковской пристани на Каспии на левый фланг Кавказской линии, из Кизляра в Астрахань, Тифлис, Моздок, другие города и обратно.
Многоязычный Северный Кавказ. Еще в конце XVIII в. академик В.Ф. Миллер подчеркивал: «Кавказский хребет – эта гора языков – представляет капитальный интерес для этнографии. Нет другой местности на земном шаре, где бы на сравнительно небольшом пространстве скучивалась такая масса разноплеменных и разноязычных народов» [1].
Двуязычие как социальное явление было известно издавна. Представители народов Северного Кавказа, удивительно интересного полиэтнического региона, нередко владели вторыми языками, которыми почти до конца XIX в. являлись сначала тюркский, а затем русский.
Следует также подчеркнуть, что народы Северного Кавказа знали не только родной язык, но и тюркский. Тюркский язык, в частности ногайский, являлся для народов Северо-Западного Кавказа языком межнационального общения [2].
Распространению двуязычия способствовал экономический фактор (торговля, отгонное животноводство), а также своеобразие расселения, времени проживания этнической общности среди различных национальностей и т.д.
В русский и другие славянские языки попала часть тюркских слов. Как подчеркивает исследователь И.Х. Тхамокова, «заимствования из кабардинского, чеченского или осетинского языков в терских говорах буквально единичны, тогда как тюркоязычных заимствований можно насчитать десятки, если не сотни» [3].
Лексические заимствования многообразны: это явления природы и географические понятия, животный мир и поселения, одежда и пища.
Богатейший тюркологический материал (тюркизмы русской лексики) представлен в словаре В.И. Даля. В составе тюркизмов русского языка Северного Кавказа такие слова, как башлык, бурдюк, шаровары, бешмет, буза, айда, казан, каракуль, караул, кенаф, кизяк, курага, майдан, саман, табун, туман, туша, халва, чалма, шайтан, шаль, шатер, ярлык, ясак, кавардак, кайма, камыш, капкан, кушак, сарай, карман (XVII в.), нагайка (плеть), бугай (бык) [4].
Один из путей складывания генеалогических связей между казачеством и народами региона – это принятие представителей народов Северного Кавказа в ряды казачьих войск. Одним из народов, представители которых влились в ряды казачества, были ногайцы. Так, в 1806 г. российским правительством с целью «отвести ногайцев с Кубани, каждому из них предложено было срочно избрать род занятий. Желающие записаться в казаки переселялись к Ейскому укреплению – к берегам Азовского моря… На Тамани осталось примерно 116 мужского и 82 женского пола ногайцев и татар, перешедших в казачье сословие» [5]. Примером такого этнического взаимопроникновения служит наличие среди фамилий казаков Кубани этнонимов ногайского происхождения: Нагой, Ногаевы, Ногайцевы, Карамурзиновы, а также фамилий с основой гирей, солтан, хан и др. [6]. Следует также сказать, что первым атаманом донских казаков был Сары-Озман, из крещенных ногайцев [7].
Самое широкое распространение у всех народов региона имело гостеприимство. В исследуемый период у ногайцев существовал обычай куначества (къонакълыкъ). Любой мужчина из числа соседних народов мог быть кунаком ногайцев. Обидевший гостя подвергался суровому наказанию.
Для приема гостей у ногайцев существовало специально отведенное помещение – кунацкая. Или выделяли одну из лучших комнат жилища, предназначенную для гостей. Ногайцы, даже самые бедные, всегда были рады приезду гостя, считая, что вместе с ним приходит благо.
Много кунаков было у ногайцев и среди казаков близлежащих станиц [8]. Ногайцы, как и другие народы региона, со временем настолько сблизились с казаками, что отлично понимали друг друга, легко находили общий язык, у казаков и русских появились близкие друзья – кунаки в аулах, а у местных народов – в станицах и городах, они делили горе и радость, перенимали друг у друга положительный житейский опыт. Многочисленные архивные источники свидетельствуют о том, что между ногайцами и терско-гребенскими казаками сложились добрососедские отношения. Так, во время неурожайного 1740 г. казаки помогали ногайцам провиантом и другими товарами [9]. Многие казаки и русские выезжали в аулы, где строили дома, мельницы, конюшни, разводили сады и виноградники, делали мебель для зажиточной местной верхушки. Очень часто ногайцы для изучения русского языка отдавали своих детей в казачьи семьи, в которых они жили как равноправные члены семьи. В результате такого длительного тесного повседневного общения ногайцы усваивали русский язык, а многие казаки свободно владели ногайским языком. Влияние ногайцев проявилось в том, что в языке казаков появились заимствованные из тюркского названия домашних животных, степных трав, пастушьей палки, веревки, кибитки (их русские и казаки ставили во время полевых работ), плаща-накидки, сумки, животноводческих продуктов питания. Современники отмечали сходство в одежде казаков и ногайцев [10]. Некоторые элементы праздничной пищи ногайцев (баурсак) получили распространение у русских и казаков. Праздники имели такие общие элементы, как скачки, джигитовки, устройство качелей [11].
С конца XVIII в. на рыбных промыслах русских рыбопромышленников стал широко использоваться труд ногайцев. Работая на рыбных промыслах, они учились у русских способам ловли рыбы, выработанным их многолетней практикой.
Важную роль в хозяйстве ногайцев играло рыболовство. Основными районами рыбной ловли на Каспийском море служили устья р. Терека, Сулака, Кумы и Прорвы.
Большую роль в переходе ногайцев от скотоводства к земледелию сыграла близость русских поселенцев и местных соседних народов. Близкие отношения с русскими и соседними народами давали возможность ногайцам постепенно перенимать у них новые хозяйственные навыки. Благодаря общению с русскими поселенцами ногайцы узнали такие культуры, как картофель, капуста и др.
Народы Северо-Восточного Кавказа оказывали влияние на материальную культуру русского населения на Тереке. Влияние это не было односторонним. Русское население в свою очередь оказывало известное влияние на материальную культуру местных народов. Восприняв у местного населения приемы культивирования винограда, казаки стали заниматься виноградарством и виноделием. Казаки научились у местных жителей сбору марены, которая произрастала в Терском округе [12].
Заимствовали ногайцы у русских и типы жилищ, строительную технику [13]. У ногайцев появились современные европейского типа строения – жилища с русской печкой, деревянные кровати заменили нары, появились столы, стулья, стали разводить овощные культуры, ногайский стол стал более разнообразным и т.д.
Важным шагом в развитии русско-кавказских культурных связей было открытие в Моздоке первой школы «для осетинских, ингушских и прочих горских народов детей». 27 сентября 1764 г. был издан указ «О заведении при урочище Моздок, где из новокрещенных горских народов селение заводится, для осетинских и ингушских и протчих горских детей школы, и о употреблении на содержание такой школы из тамошних доходов или из процентных Астраханского банка…» [14].
По своему назначению это учебное заведение должно было служить интересам царизма: готовить из детей привилегированных сословий местных народов, в том числе и ногайцев, преданных российскому правительству людей – активных проводников политики царизма в регионе. Поэтому в школу принимались дети старшин и местных землевладельцев [15].
Следует отметить, что г. Ставрополь также сыграл большую роль в культурной жизни народов региона. Так, 18 октября 1838 г. была открыта Ставропольская мужская гимназия (как Кавказская областная). Первые гимназисты из местных народов появились здесь в 1849 г., и с этого времени учились представители всех народов северокавказского региона. Число их было довольно значительным. Если в 1857 г. в Ставропольской гимназии обучалось 65 представителей местных народов, то в последней четверти XIX в. им ежегодно отводилось 85–100 мест, в том числе для Терской области 20–25 мест. Изучались в ней история, статистика, география, языки русский, французский, ногайский, арабский и др. [16]. Так, в 1883 г. в пансионате учились 20 осетин, 4 аварца, 5 кумыков, 2 ногайца, 5 лезгин, 3 ингуша, 1 чеченец и др. [17].
Взаимоотношения ногайцев с народами региона (в том числе с русскими и казаками) исследуемого периода приводили к большому влиянию их друг на друга.
Заметно изменился быт ногайцев, они восприняли очень многие стороны быта соседних народов – устройство жилища, одежду и пищу. В свою очередь и местные народы, жившие на Тереке, Куме, Сулаке, переняли у ногайцев многое, например, конское снаряжение (сбрую, короткие стремена и др.), пищу, в частности ногайский чай.
Такие национальные блюда ногайцев, как кумыс, йогурт, айран, встречались у многих народов Северного Кавказа, а некоторые блюда соседних народов, например кумыков, русских, казаков, вошли в быт ногайцев.
Ногайцы, как и другие местные народы, ездили на двухколесной арбе, запряженной быками.
Ногайцы переняли от горцев и русских методы ведения хозяйства, характер жилища, многие черты материальной и духовной культуры. Так, ногайцы переняли у горцев способ хранения зимой кукурузы в плетенках из хвороста [18].
Сближение ногайцев с народами Северного Кавказа, в том числе с казаками, оказало влияние на духовную культуру ногайцев. В свою очередь и духовная культура народов региона также испытывала влияние ногайской культуры. Это творческое взаимодействие хорошо прослеживается в устном народном творчестве, в танцах, музыке.
Наряду с русскими у казаков были в ходу местные музыкальные инструменты: зурна, свирель, двухструнная балалайка, барабан. На всех этих инструментах играли мужчины, на гармонике – обычно женщины, как и у местных народов.
Следует отметить, что полиэтничный и поликонфессинальный состав Терско-Кизлярского войска способствовал тому, что оно не привлекалось к охранной и сторожевой службе, но из него поставлялись лучшие разведчики, проводники, переводчики. Для выполнения различных поручений они направлялись в Крым, Иран, на Кубань, а также к местным владетелям. Причем знание языков и нравов соседних и других народов демонстрировали не только казаки, но и «русские», о чем свидетельствуют многочисленные документы [19]. По мнению исследователей, чем больше факторов (язык, религия, территория, враждебное окружение и пр.) задействовано, тем быстрее идет процесс консолидации [20].
Как ранее указывалось, веками общаясь между собой, казаки и местные народы все время пополняли свой словарный запас за счет русских, кавказских и тюркских слов. О разговорном языке терских казаков можно судить по ст-це Наурской (Чечня). «Язык наурцев, – писал в начале XX в. П. Востриков, – довольно своеобразный. Их великорусский язык подвергался влиянию всевозможных народностей: то ногайцев, то калмыков, то лезгин, чеченцев и других горцев, не говоря уже о сильном влиянии малорусского наречия. От всех народностей, с которыми соприкасались казаки, они переняли много слов и оборотов» [21].
В статье «Говор гребенских казаков» Н.А. Караулов насчитал более 100 слов, заимствованных казаками у горцев и ногайцев [22].
Лексические заимствования очень многообразны: это явления природы и географические понятия, животный мир и поселения, одежда и пища.
По архивным источникам известны оставшиеся в гребенских станицах ногайцы, «ясыри» кабардинских, брагунских и других владетелей [23]. Принимая крещение, они вливались в состав гребенцов. И в XIX в. многие казачьи роды помнили о своем происхождении. О том, что в состав гребенского и кизлярского казачества вошли представители разных народов, свидетельствуют прозвища и фамилии казаков: Аука, Басман, Тарывердый, Хаджаев, Велиев, Казиев, Бетапов, Шергипов, Кайтемиров, Татаров и др. [24]. Не случайно знаток казачества Ф.С. Гребенец писал, что «в каждом новогладковском казаке течет кровь чеченца, кабардинца или ногайца и многих других народностей Кавказа» [25]. Таким образом, дореволюционные историки не случайно писали о гребенских казаках, как о конгломерате местных народов, спаянных русской кровью и объединенных общей судьбой.
Исследователи отмечали заимствования, не только вытеснившие прежние элементы материальной и духовной культуры гребенских казаков, но и сосуществовавшие с ними (бревенчатая изба и сакля, сусек и сапетка в одном дворе, складни в киоте и оружие по стенам, трепак и лезгинка, стойкость в пешем бою, присущая русским, и лихое кавказское наездничество [26]. Наблюдалось смешение русских, кавказских, тюркских культурных компонентов и выработка на этой основе инноваций (одежда, свадебная обрядность и др.)) [27].
У гребенских казаков под влиянием тюркской среды шло также формирование военно-социальных структур (атаман, есаул и др.), не земледельческие занятия выступили на первый план [28]. Переход к иному хозяйственно-культурному типу (в данном случае не кочевническому, а военно-промысловому), происходивший под влиянием, соседних этносов (по документам известны казаки-половцы, ногайцы и пр.), сопровождается многими заимствованиями, с этим типом связанными.
Гребенские казаки верили в лабасту, страшную нагую женщину с отвислыми грудями, закинутыми на спину, которая живет в водоемах или лесах (русалка). У гребенцов под влиянием соседей-ногайцев образ русалок стал именоваться лабастой (от ногайского албаслы – злой демон женского пола) [29]. В дореформенный период, несмотря на военные действия, часть казаков и русских сохраняла среди местных народов кунаков и родственников. Конфликт, в который они были вовлечены, порождал своеобразные формы межэтнического взаимодействия. В ходе него происходило сопоставление – противопоставление по ряду направлений (хозяйственно-культурный тип, языковая, конфессиональная принадлежность и пр.), при этом выяснялись многие общие черты материальной и духовной культуры. В условиях противостояния некоторые из русских и казаков колебались между двумя культурами, демонстрируя признаки маргинальной этнической идентичности [30].
В этой связи иную трактовку может получить известное «Дело Атарщикова». Семен Атарщиков родился в терской ст-це Наурской. Ребенком был отдан в кумыкское село, где научился тюркскому, чеченскому и некоторым другим языкам. Позднее сам Атарщиков отмечал: «Я невольно сроднился с бытом, нравами и обычаями горцев» [31]. В 16 лет Атарщиков стал переводчиком в Моздокском казачьем полку. Во время Кавказской войны в 1840-х гг. он дважды бежал в горы. Во время второго пребывания в горах Атарщиков принял мусульманство, женился на дочери закубанского ногайского узденя и стал принимать участие в сражениях на стороне горцев [32].
По мнению М.О. Косвена, этот случай показывает, что «воспитание в горском ауле, приобретенные навыки горского вольного быта, позднейшее общение с горцами, дружба С. Атарщикова с отдельными представителями горских народов и, наконец, его побег в горы, все это… звенья одной цепи» [33].
Следует отметить, что подобный случай не был единственным в своем роде. Подобная этническая прослойка в русских станицах служила своеобразным передаточным механизмом, звеном, соединяющим местные народы с гребенскими казачеством [34]. Многочисленные материалы свидетельствуют о том, что глубокое проникновение в другую культуру могло происходить в результате как межэтнических браков, так и различных форм искусственного родства и дружественных отношений, которые позволяют воспринимать чужую культуру как свою.
У казаков и местных народов много было общих взглядов на народную медицину. Так, в конце XIX – начале XX в. в регионе был известный ногайский лекарь – костоправ Нури. Н.И. Пирогов пристально изучал народную медицину и привлекал лекарей к лечению солдат в военных лазаретах. Известный хирург подарил набор хирургических инструментов народному лекарю в Дагестане [35].
Среди ногайцев были такие люди, которые занимались лечением людей и животных. Так, народный лекарь Аюб лечил великого русского писателя Л.Н. Толстого.
Рассматривая разнообразные формы межэтнического сближения, трудно переоценить огромную роль повседневного производственного сотрудничества ногайцев с их соседями. Отметим, что рыбный промысел, земледелие, торговля и отходничество, помимо их очевидного хозяйственного эффекта, оказывались еще и мощными факторами межэтнического сближения, создавая для него наиболее оптимальные условия.
Опыт разведения скота ногайцами на огромных степных просторах Северо-Восточного Кавказа способствовал развитию навыков скотоводства среди соседних народов и русского населения Притеречья. Так, русские и украинские переселенцы, хотя и не кочевали со своими стадами, подобно ногайцам, но почти не занимались заготовкой кормов и содержали обычно скот в течение года на подножном корму, перегоняя его с места на место на большие расстояния. Это было типичное степное животноводство, сохранявшее на протяжении всего дореформенного периода экстенсивный характер. Казаки перенимали у местных народов породы скота, более приспособленные к местным условиям [36].
Формированию российского самосознания способствовало участие ногайцев в общероссийских событиях. Уже в XVIII в. ногайцы выставляли караулы и разъезды. Путешественник А. Павлов в ногайском ауле встретил лиц, награжденных за подвиги в Отечественной войне 1812 г. (ногайцы сражались в отряде донских казаков М.И. Платова).
Крымская война 1853–1856 гг. оказала большое влияние на ход происходивших на Северном Кавказе событий. Эта война возникла в результате обострившихся международных противоречий на Балканах, в Малой Азии и на Кавказе между Россией и западными державами – Англией и Францией.
В военных планах западноевропейских стран Северному Кавказу придавалось чрезвычайно важное значение, поскольку регион имел огромное стратегическое значение. Турция и западные державы пытались установить связи с руководителями движения горцев, использовать народы региона в борьбе против России.
Однако народы Северного Кавказа в этой Крымской войне были на стороне России. Патриотический порыв охватил народы региона. Кабардинцы, осетины, абазины, ногайцы, балкарцы, карачаевцы и др. изъявили добровольное желание вступить в ряды горских ополчений для участия в Крымской войне.
В состав Отдельного Кавказского корпуса российской армии входили иррегулярные воинские части и подразделения, укомплектованные народами Дагестана и всего Северного Кавказа. Так, в состав Кавказского корпуса входили: 5-сотенная охранная стража из местного населения Терской области и 6-сотенный конно-иррегулярный полк, состоящий из осетин, ногайцев, кабардинцев, чеченцев и ингушей, живущих на землях по обе стороны р. Терек [37].
Народы Северного Кавказа в этой войне действовали всегда «в передовом полку», показывая героизм и доблесть. Только в самом начале Крымской войны за боевые отличия и проявленную храбрость в сражениях многие северокавказские ополченцы были награждены российским командованием боевыми орденами, золотыми и серебряными медалями. В частности, боевыми российскими орденами были награждены ногайцы генерал-майор Султан Казы-Гирей, Магомед Мансуров, караногаец Савкат Даутов [38]. Особо следует сказать о славном сыне ногайского народа Султане Казы-Гирее, о котором восторженно писали А.С. Пушкин и Л.Н. Толстой. Султан Казы-Гирей прослужил в российской армии более 37 лет. Он участвовал в военных действиях российской армии в 1827 г., 1830–1831 гг., 1843–1845 гг., 1854–1855 гг. За проявленное мужество и храбрость он был удостоен орденов Св. Владимира 4-й степени, Св. Анны 2-й степени, получил золотую шашку с надписью «За храбрость» [39].
Кроме того, общие черты прослеживаются в мифологии ногайцев и казаков: представления о земли (лежит на китах, большой рыбе), небе (состоит из 7 небес), вихре (танец, свадьба нечистого), затмение (недоброе предзнаменование).
Таким образом, тесные взаимоотношения между ногайцами и терскими казаками, прежде всего в хозяйственной сфере, не прошли бесследно для каждой из взаимодействующих культур. Прав известный историк-кавказовед В.И. Марковин, который пишет: «Культура любого народа создается в результате контактов с соседними народами» [40].
Библиографические ссылки
1. Миллер В.Ф. В горах Осетии // Русская мысль. М., 1881. Кн. 9. С. 69.
2. Очерки истории Карачаево-Черкесии. Ставрополь, 1967. Т. 1. С. 240.
3. Тхамокова И.Х. Русское и украинское население Кабардино-Балкарии. Нальчик, 2000. С. 185.
4. Тюркизмы в восточнославянских языках: Сб. ст. М., 1974. С. 149.
5. Алиева С.И. Ногайцы Северо-Западного Кавказа после Ясского договора 1791 г. // Археология, этнография и краеведение Кубани: Матер. VIII краевой межвуз. конф. Краснодар, 2000. С. 37.
6. Керейтов Р.Х. Некоторые вопросы этногенетических и историко-культурных связей кубанских ногайцев с народами Северного Кавказа // Историческое регионоведение – вузу и школе: Матер. V регион. конф. Славянск-на-Кубани, 1997. С. 35.
7. Там же. С. 36.
8. Калмыков И.Х., Керейтов Р.Х., Сикалиев А.И. Ногайцы. Черкесск, 1988. С.153.
9. ЦГА РД. Ф. 379. Оп. 1. Д. 45. Л. 10, 35–36 об., 105, 135.
10. Заседателева Л.Б. Терские казаки (середина XVI – начало ХХ в.). М., 1974. С. 39.
11. Великая Н.Н. К истории взаимоотношений народов Восточного Предкавказья в XVIII–XIX вв. Армавир, 2001. С. 125.
12. История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. М., 1988. С. 358–359.
13. Там же. С.27.
14. Материалы по истории осетинского народа. Орджоникидзе, 1942. Т. 5. С. 34.
15. Там же. С. 199.
16. Зульпукарова Э.М.-Г. Интеллигенция Дагестана на рубеже XIX–XX веков: пути формирования и практическая деятельность: Автореф. дис. … д-ра ист. наук. Махачкала, 2004. С. 45.
17. Ставрополь – врата Кавказа. Ставрополь, 2002. С. 264.
18. Керейтов Р.Х. Общетюркские элементы в этнической истории и бытовой культуре ногайцев: Автореф. дис …. д-ра ист. наук. М., 2002. С. 25.
19. Омельченко И.Л. Терское казачество. Владикавказ, 1991. С. 71–72.
20. Панеш Э.Х. Этническая психология и межнациональные отношения. Взаимодействие и особенности эволюции (на примере Западного Кавказа). СПб., 1996. С. 142.
21. Востриков П. Поверья, приметы и суеверные обычаи наурцев // Сборник материалов по описанию местностей и племен Кавказа (СМОМПК). Тифлис, 1907. Вып. 37. С. 64.
22. Караулов Н.А. Говор гребенских казаков // Там же. С. 108–109.
23. Кабардино-русские отношения в XVI–XVIII вв. М., 1957. Т. 2. С. 64, 221; Русско-дагестанские отношения в XVIII – начале XIX века. М., 1988. С. 33.
24. ГАСК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 105. Л. 30.
25. Гребенец Ф.С. Новогладковская станица в прошлом и настоящем // СМОМПК. Тифлис, 1915. Вып. 44. С. 97.
26. Караулов М.А. Терское казачество в прошлом и настоящем. Владикавказ, 1912. С. 111.
27. Великая Н.Н. Казаки Восточного Предкавказья в XVIII–XIX вв. Ростов н/Д, 2001. С. 63.
28. Там же. С. 107–108.
29. Великая Н.Н. Казаки Восточного Предкавказья в XVIII–XIX вв. С. 35–36.
30. Там же. С. 225–226.
31. Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. М., 1961. С. 255.
32. Великая Н.Н. Казаки Восточного Предкавказья в XVIII–XIX вв. С. 226.
33. Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. М., 1961. С. 258.
34. Великая Н.Н. Казаки Восточного Предкавказья в XVIII–XIX вв. С. 226.
35. Там же. С. 146.
36. ЦГА РД Ф. 379. Оп. 1. Д. 45. Л. 10, 35, 36, 105, 135.
37. Ибрагимбейли Х.-М. Страницы истории боевого содружества русского и кавказских народов (1853–1856 гг.). Баку, 1970. С. 53.
38. Он же. Указ. соч. С. 53; ГАКК. Ф. 574. Оп. 1. Д. 2961. Л. 8.
39. Керейтов Р.Х. Новое о Казы-Гирее // Половецкая луна. Черкесск, 1991. № 1. С. 90–97; Отчет Нарышкиных // Изв. Русского археологического общества. СПб., 1877. Т. 8. Вып. 4. С. 357.
40. Марковин В.И. В ущельях Аргуна и Фортанги. М., 1965. С. 110.
Источник: Казачество и народы России: пути сотрудничества и служба России: материалы заочной научно-практической конференции. Краснодар: Кубанский государственный университет, 2008