История Карачаево-Черкесии на протяжении второй половины XIX – первой трети ХХ вв. складывалась в условиях постоянного взаимодействия различных групп населения: казачества, иногороднего населения и горцев. Общероссийские тенденции государственного развития формировали этапы поступательного экономического, социального и культурного развития, а межэтнические взаимодействия накладывали своеобразный отпечаток на структуру и общий облик этнической среды северокавказского региона.
Н.Г. Соловьева
кандидат исторических наук, старший научный сотрудник отдела истории и археологии
Карачаево-Черкесского ордена «Знак Почёта» института гуманитарных исследований при Правительстве КЧР
История Карачаево-Черкесии на протяжении второй половины XIX – первой трети ХХ вв. складывалась в условиях постоянного взаимодействия различных групп населения: казачества, иногороднего населения и горцев. Общероссийские тенденции государственного развития формировали этапы поступательного экономического, социального и культурного развития, а межэтнические взаимодействия накладывали своеобразный отпечаток на структуру и общий облик этнической среды северокавказского региона.
Культурный диалог развивался по многим направлениям, охватывая как устное народное творчество, в частности фольклор, так и процессы трансформации культурно-бытового уклада, культурных традиций, экономической жизни населения Карачаево-Черкесии.
Начиная со второй половины XIX в. активные социально-экономические изменения не только нашли своё отражение в жанровом изложении фольклора казачьего и горского населения Карачаево-Черкесии, но и привели к отмиранию некоторых из них, на смену которым пришли новые стилевые направления устного творчества.
В иных социальных условиях развития российского общества среди казаков распространялись произведения русской и украинской поэзии, музыкально-песенной и хореографической культуры. Наряду с жанровой, идейно-тематической и художественной перестройкой шел процесс угасания некоторых жанров фольклора казаков. Уже к концу XIX в. во многих станицах не исполняли ряд старинных русско-украинских обычаев, игр, гаданий и других видов обрядности. Прослеживалось некоторое отступление от привычного обряда свадеб.
Фольклор казаков, проживающих на территории Карачаево-Черкесии, являлся продолжением и органической частью общерусского и украинского фольклора, имея в то же время своеобразные черты в рамках так называемого «общеказачьего фольклора». Соседство и общение с горцами сопровождалось у казаков заимствованием некоторых бытовых элементов, обрядов, обычаев, танцев, что не могло не сказаться и на песенном искусстве [1].
Песенная культура терского и кубанского казачества на протяжении второй половины XIX – первой трети ХХ вв. постоянно видоизменялась, составляя неотъемлемую часть их быта. При этом данный процесс имел свои особенности. Среди терского и восточной части кубанского казачества преобладали русские народные песни, а в западной части, в черноморских и отчасти закубанских станицах – украинские песни [2].
Исконно казачье население, как и горцы, в рассматриваемый период часто соприкасалось с переселенцами-крестьянами из центральных районов России, взаимно обогащая свои культуры. Русские крестьяне-переселенцы в это время еще не создали своего фольклора на месте нового проживания, поэтому процесс культурного заимствования был особенно активен.
В казачьем песенном фольклоре, как и в горском, не последнее место отводилось военно-исторической тематике. В нем отражалось тяжелое положение стариков, родителей и беспомощных жен с малыми детьми, оставшихся одинокими в период службы или военных действий служивых казаков.
В песнях часто повествовалось о героизме казаков. События русско-турецкой войны (1877– 1878 гг.) нашли отражение в цикле песен: «Вспомним, братцы», «С Малки, с Терека, с Кубани... в помочь Сербии пришли», «Не за морем было за морюшком» [3]. В казачью среду привносилось много исторических песен.
Значительное культурное взаимообогащение шло через иногородних – русских переселенцев, осевших в большинстве своём в крупных населённых пунктах – станицах.
На песенное творчество казаков заметное влияние оказывала русская литература. Не зная авторов стихотворений, казаки распевали многие русские песни как народные: «Кольцо души-девицы» (на сл. В.А. Жуковского), «Хасбулат удалой, бедна сакля твоя» (на сл. А.Н. Аммосова). Особенностью казачьих песен было то, что разные тексты в них исполнялись на родственные мотивы.
На свадьбах и других празднествах повсеместно исполнялись общеизвестные русские песни: «Вниз по матушке по Волге», «Ой вы, сени, мои сени», «Гуляет по Дону казак молодой». Казаки знали и исполняли песни различных горских народов, проживающих по соседству.
Со второй половины XIX в. в среде казачества стали появляться так называемые «фабричные» песни. Это происходило из-за того, что бедные казаки отправлялись на заработки в город и, возвращаясь обратно в станицы, через песенное искусство рассказывали о своих трудовых буднях. В песнях пелось о тяжелых условиях труда рабочих, взаимоотношениях с фабричной администрацией. В них часто звучал мотив революционного протеста. Следует отметить, что эти песни отличались по содержанию и мелодиям от исконно казачьего песенного творчества. Изменившаяся социально-политическая ситуация создавала условия для усвоения населением этих песен, их быстрого распространения.
В устном творчестве северокавказских казаков нашли своё отражение и былинные сюжеты. В конце XIX в. были записаны первые былины, которые сами казаки называли «старинными», такие, как «Богатыри на часах», «Про Александрюшку Македонского», «Илья Муромец на червленном корабле», «Встреча Ильи Муромца с разбойниками», «Добрыня и Алеша Попович» и др. Герои казацких сказаний повторяют имена известных богатырей русского былинного эпоса, но они заметно «заземлены» и не всегда являлись носителями богатырских достоинств [4].
Среди казаков, проживающих на территории Карачаево-Черкесии, бытовали и многочисленные сказки, пословицы и поговорки. Известные общерусские или украинские сказки излагались в основном мужчинами с вариациями. Преобладали бытовые, юмористические сказки о предприимчивом солдате, ловком цыгане, лукавом казаке, хитром мужике. Герой сказок часто высмеивал попов, дурачил скупую барыню и т.п.
Пословицы и поговорки казаков, как и горцев, были неотъемлемой частью их разговорной речи. Широкое распространение имели пословицы типа: «Слава казачья, а жизнь собачья», «Хлеб да вода казачья еда» и др. Использовались как русские, так и украинские пословицы и поговорки.
Танцы казаков во второй половине XIX в. также отличались своеобразием. Казачья танцевальная культура впитала в себя элементы различных хореографических стилей и традиций. Одновременно активно использовались и некоторые направления современного танцевального искусства. Казачья хореография включала в себя старинные русские и украинские, популярные европейские танцы XIX в. Особое в место танцевально-музыкальной культуре казаков занимали горские танцы, ставшие неотъемлемой ее частью.
Из русских и украинских танцев часто исполняли «русского», казачка, журавля, круговую, метелицу, трепак. Из европейских и танцев прибалтийских народов казаки переняли кадриль и польку. Однако европейские танцы получили слабое распространение, зато во многих станицах почти все – дети и взрослые, танцевали «лезгинку». Исполнялась она на различные мелодии, движения и жесты танцующих (часто с обнаженными кинжалами) были быстрыми и резкими. Несомненно, что сопровождение мелодии «лезгинки» под бубен также было перенято у горцев. Во второй половине XIX в. «лезгинка» была перенята рядовыми казаками почти всех полков, расположенных на Северном Кавказе, и стала отличительным элементом казачьей культуры.
Музыкальные инструменты казачества во второй половине XIX в. были в большинстве своем фабричного изготовления. В некоторых станицах имелись казенные оркестры «со скрипкой и фисгармонией». Широко использовались: гармоники, барабаны, дудки («пищалки», «писчики» из камыша). Казенные оркестры казаков включали и горские музыкальные инструменты – зурну, бубен и др. Скрипки были распространены среди казаков, вышедших из Украины, а также у эстонцев, литовцев и других выходцев из западноевропейской части империи, переселившихся на территорию Карачаево-Черкесии.
Таким образом, фольклор и искусство казачества Карачаево-Черкесии, начиная со второй половины XIX в., изменялись под довольно активным воздействием общероссийской культурной традиции, сохраняя, однако, в основе своей то своеобразие, которое сформировалось в процессе взаимодействия с горскими народами.
Возникновение городов на Северном Кавказе, в том числе и на территории Карачаево-Черкесии в конце XIX – начале ХХ вв., посредством административных преобразований, в частности станиц, в городские поселения, привело к активизации процесса взаимодействия казачества с горцами и их культурному диалогу.
Станица Баталпашинская приобрела статус города в советский период. До революции её население было казачьим. По данным переписи 1897 г., основными жителями Баталпашинска были русские (в основном казаки) 10,5 тыс. чел. Из общего числа жителей – 11,5 тыс. чел., 0,5 тыс. составляли украинцы, 0,2 тыс. – армяне [5]. С установлением советской власти приток не- казачьего, в том числе и горского населения, увеличился, что содействовало их взаимодействию.
Население городов постоянно росло. Их состав, как и прежде, оставался многонациональным, но доля русских в нем оставалась значительной. Увеличивалась численность интеллигенции (учителей, врачей и т.д.), расширялась просветительская деятельность, стали формироваться научные общества. Города включились в общероссийский процесс развития капитализма.
Города и отчасти станицы являлись центрами торговли и обмена товарами местного и привозного производства, культурными центрами региона. В городах увеличивались обороты торговли, продолжало развиваться ремесло, увеличивалось число промышленных предприятий. Казаки приобретали сукно, а также готовую одежду (бурки, свиты) у горцев. Адыгейские сукна неизменно пользовались большим спросом у кубанских казаков [6]. Во второй половине ХIХ в. в результате переселения, в частности украинского населения, на Северном Кавказе появились самопрялки и ткацкие станки. Ткачество получило новый импульс своего развития. Местные казачки переняли у украинских переселенцев технологию изготовления сукна. «Нить прядётся большей частью самопрялками и уваливание сукна производится нередко водяною силою, особо приспособленными для этого ступами». Также отмечалось, что «подготовка шерсти у казачек менее тщательна, нежели у горцев и в основу пришивается косица» [7]. Активное развитие городов и станиц на территории нынешней Карачаево-Черкесии оказывало разностороннее влияние на культурное развитие народов, проживающих здесь, вносило в него новые черты, отражающие общие сдвиги, которые происходили в российском общекультурном процессе.
В 60-70-е гг. XIX в. и в годы первой русской революции 1905 – 1907 гг. в культурной жизни городов обозначились общие тенденции культурного демократического развития России. Стали нарождаться элементы пролетарской культуры, которые проникали и на отдалённые окраины страны, в том числе и на Северный Кавказ.
Продолжалось взаимное обогащение культур. Культура северокавказского казачества впитывала в себя элементы местных национальных традиций. В свою очередь, культура горских народов испытывала влияние передовой русской демократической культуры. Русская демократическая и пролетарская литература содействовали становлению местных литератур, а русский театр – национальных театров. Светские школы являлись источниками знаний. Знакомство горских народов с русской и мировой культурой происходило в городах – культурных центрах России и Кавказа.
Подъем культурного уровня населения привел к объединению интеллигенции. Стали создаваться различные научные общества. В пореформенный период возникли медицинские общества, в частности – первое в России Бальнеологическое общество в Пятигорске. Общества историков и этнографов занимались сбором материалов и публикациями статей по истории, культуре и быту народов Северного Кавказа.
Расслоение крестьянства, обострение классовой борьбы в городе и деревне, быстрые темпы развития промышленности и рост рабочего класса, втягивание всех народов России в борьбу против царизма создавали условия для дальнейшего развития общественно-политической мысли на Северном Кавказе, в том числе и на территории Карачаево-Черкесии.
В начале XX в. в регион проникла марксистская литература. Русские революционеры-большевики: С. Киров, А. Шевченко и др. были инициаторами создания социал-демократических и первых большевистских организаций. Новый этап развития общественно-политической мысли народов Северного Кавказа характеризовался усилением влияния социал-демократической идеологии.
В исследуемый период эволюция северокавказских городов происходила по-разному. Расположенные вблизи транспортных артерий, в частности около железных дорог, города и ряд станиц быстро превращались в торговые центры. Другие, вблизи которых были обнаружены полезные ископаемые, становились очагами добывающей промышленности.
Некоторые старые городские центры (Георгиевск, Моздок и др.) приходили в упадок, оказавшись в стороне от торговых путей. Не исключением был и Ставрополь. Изначально Ростово-Владикавказская железная дорога проходила, минуя его. Только после того, как была проведена дополнительная железнодорожная ветка от станции Кавказской до Ставрополя, экономическое и культурное развитие города активизировалось.
Курорты Кавказских Минеральных Вод также испытывали значительные неудобства из-за удаленности от железных путей. Прокладка в конце XIX в. железной дороги оживила строительство и благоустройство Пятигорска и Кисловодска. Это благоприятно повлияло на демографическую ситуацию – началось увеличение числа жителей и приезжих, пользовавшихся водолечением.
Облик городов активно изменялся. Крупные города благоустраивались, приобретая современные черты: мостились булыжником улицы, центр освещался при помощи керосиновых фонарей, а в конце XIX в. – электрических. Электрическое освещение появилось в Пятигорске, Ставрополе, Кисловодске и других городах [8].
Центральные улицы благоустроенных городов застраивались красивыми каменными одно- и двухэтажными домами. На них размещались здания как светского (гимназии, театры, торговые точки – «торговые ряды», административные учреждения), так и церковного (церкви, соборы, часовни) назначения.
Однако городские поселения на территории Карачаево-Черкесии, так же, как и на большей части России, сохраняли облик слободы с небольшими по площади домами, огородами и садами, не мощеными улицами без фонарей.
В развитии крупных городов Северного Кавказа наблюдалась особенность, заключающаяся в том, что центр городов с быстрорастущей промышленностью в основном включал казачье население, а окраины – горцев. При этом на окраинах не было ни электричества, ни трамвайного сообщения.
Наиболее активно благоустраивались города-курорты. В Пятигорске были построены Новосабанеевские ванны и Лермонтовская галерея с эстрадой, Ермоловские ванны, гостиницы. В Кисловодске по проекту архитектора С.И. Уптона было расширено здание Нарзанной галереи, построен курзал. Главные ванны возведены под руководством и по проекту архитектора А.Н. Клепинина. В Железноводске (архитектор П.Ю. Сюзор), Пятигорске (архитектор М.М. Перетяткович) и Ессентуках (архитектор Е.Ф. Шреттер) были построены грязелечебницы, последняя из которых до настоящего времени является удачным подражанием древнегреческим образцам [9].
Связь между городами Северного Кавказа, а также с Москвой и Тифлисом осуществлялась по телеграфу. Телефонная сеть внутри городов стала осуществляться с конца XIX в., но число её абонентов было незначительным.
Города являлись центрами школьного образования. Общее число учебных заведений на Северном Кавказе было невелико. Во многих из них (в гимназиях и кадетских корпусах) могли учиться лишь дети зажиточных родителей. Гимназии были открыты в Баталпашинске, Владикавказе, Грозном, Екатеринодаре и др. городах Северного Кавказа.
В казачьих населённых пунктах (станицах) на территории Карачаево-Черкесии также имелась разветвлённая сеть учебно-образовательных учреждений. В 1901 г. в станице Баталпашинской было 2 мужских училища, в которых обучалось 509 мальчиков, 1 женское, в котором обучалось 108 девочек; в станице Кардоникской было 2 школы, в которых обучались 103 мальчика и 60 девочек; в школе станицы Зеленчукской обучалось 52 мальчика и 20 девочек и в церковно-приходской – 26 мальчиков и 12 девочек; в станице Преградной в мужской школе обучалось 44 мальчика (в том же году открыто женское училище); в станице Усть-Джегутинской в 2 школах обучалось 68 мальчиков и 19 девочек [10]. Образованные казаки и горцы были наиболее открыты для культурного диалога, часто инициировали его и успешно решали возникающие социально-экономические и хозяйственно-бытовые проблемы.
Активизация дальнейших социально-экономических, культурных преобразований на территории Карачаево-Черкесии во второй половине XIX – первой трети ХХ вв. осуществлялась благодаря культурному диалогу русских и горцев. Благотворное влияние на этот процесс оказывала передовая русская демократическая культура.
Передовые деятели горских народов Карачаево-Черкесии, в частности, И. Крымшамхалов (Карачай) и мн. др., указывали на прогрессивное значение русской культуры и русского языка в развитии горцев. Они выступали за широкое распространение грамотности, а русский язык играл при этом важную роль в экономическом и духовном развитии народов Северного Кавказа.
Образованные горцы знакомили своих соотечественников с произведениями русских писателей. Они переводили на местные языки творения И.А. Крылова, М.Ю. Лермонтова, А.С. Пушкина, К.Д. Ушинского и др.
Русский язык не только приобщал горцев к богатой русской культуре и раскрывал перед ними достижения мировой цивилизации, но и играл выдающуюся роль в интернациональном сплочении революционных сил Кавказа.
Таким образом, влияние русской культуры на культуры горских народов Карачаево-Черкесии во второй половине XIX в. было значительным и являлось главным формирующим элементом их прогрессивного развития. Строительство школ, относительная доступность светского образования, появление культурно-просветительских учреждений способствовали не только приобщению горцев к достижениям русской культуры, но и формированию национальной интеллигенции. Одновременно изменялись в этот период фольклор и искусство русского населения Северного Кавказа, которые имели определенные отличия от фольклора центральных областей России. Несомненно, что оформление такой специфики явилось результатом взаимодействия и взаимовлияния казачества и горских народов.
Горские народы заимствовали многое у представителей русской культуры. Распространение городского образа жизни на селе (ауле) привело к изменениям в быту, а порой и ломке некоторых семейных традиций горского общества. Начиная с жилых построек (активное строительство двух- и трехэтажных домов) и заканчивая использованием промышленных товаров в быту (тканей, утвари и т.п.), горцы тесно взаимодействовали с соседними народами и, в первую очередь, с казаками. Так, в рационе горцев появились не свойственные им ранее блюда из дикорастущих растений (различные варенья, сушеные плоды яблок, груш и др., используемых в дальнейшем для приготовления компотов и начинок к пирогам). Казачеством же дикорастущие растения (терн, вишня, смородина, алыча, яблоки, груши, орехи, шиповник) употреблялись повсеместно в разных блюдах [10]. При этом происходило эффективное взаимообогащение культур. В общении русские часто использовали знание языков местных народов.
Экономические и культурные контакты приводили к заимствованию многих черт материальной культуры, семейного и общественного быта. Л.Н. Толстой указывал на то, что «казаки... усвоили себе обычаи жизни и нравы их» (горцев – С.Н.). В частности, военный быт казачества формировался на примере традиционного горского, так как находился и развивался под непосредственным его влиянием.
Обычай аталычества был характерен как для горцев, так и для казаков. По окончании воспитания «приемных» детей в аталыческих семьях юноши приобретали навыки хорошего воина, традиционно воспитанного человека. Они умели владеть собой, приобретали быстроту, ловкость, гибкость, в совершенстве владели оружием: кинжалом, шашкой, приобретали прекрасные навыки в джигитовке [12]. Аталычество в казачьих и горских семьях способствовало взаимному изучению языков, традиций быта, культуры.
Наряду с аталычеством между казаками и горцами широкое распространение получило куначество, близкое по содержанию с обычаем гостеприимства и побратимства. Кунаки совместно решали экономические и культурные вопросы, проблемы взаимоотношений между родами и семьями. Они совместно проводили национальные, религиозные и семейные праздники.
Однако, начиная с 20-30-х гг. ХХ в. в стране был взят курс на стирание этнических особенностей. Данный процесс затронул и территорию Карачаево-Черкесии. В большей степени это отразилось на культурном развитии её народов. Культурный диалог в период советских реформ – индустриализации и коллективизации нивелировал национальные общности в общую структуру советского общества. Однако некоторым элементам самобытной культуры казачества и горцев всё же удалось сохраниться, определив свою этническую принадлежность для будущих поколений. Одним из элементов традиционной культуры, соблюдавшимся как во второй половине XIX в., так и в первой трети ХХ в. (негласно) было заключение брака. Ограничения, связанные со вступлением в брак, в основном касались религиозной и национальной принадлежности сторон. Браки между православными и мусульманами законами Российской империи не допускались и могли заключаться лишь в том случае, если мусульманин переходил в христианство. Общественным мнением не одобрялись и национально-смешанные браки между мусульманами. Многие историки указывают, что сложнее всего обстояло дело в тех случаях, когда заключению брака одновременно препятствовали и национальные и религиозные предрассудки[13]. Поэтому, хотя во многих районах Северного Кавказа, в том числе и Карачаево-Черкесии, местное население тесно соседствовало или жило вперемежку с казаками и украинцами, браки между ними были очень редки. И в период советской власти динамика увеличения браков между казаками и горцами была незначительна.
Таким образом, культурный диалог казачества и горского населения Карачаево-Черкесии во второй половине XIX – первой трети ХХ вв. происходил в рамках общероссийских процессов. Тенденции общего развития культур всех народов, проживающих в регионе, имели не только базовую общность материального культурного пласта, но и содействовали формированию общих направлений прогрессивного развития, которое возможно было только в консенсусе интересов и идей.
Исследуемый период был полон противоречивых исторических событий (реформы, революции, гражданская война, этапы становления советской власти), непоследовательных решений, приведших к социально-экономическому и культурному кризисам (НЭП, «раскулачивание» и др.). Культурный диалог, состоявшийся на фоне этих исторических событий, привел к возникновению устойчивой культурной сплочённости казачества и горского населения Карачаево-Черкесии, ярко проявившейся в совместном социально-экономическом и культурном развитии региона.
Примечания:
1. Фарфоровский С. Из фольклора терских казаков // Зап. ТОЛКС. 1914. № 3. С. 72.
2. История народов Северного Кавказа (конец ХVIII в. – 1917 г.). М., 1988. С. 351.
3. Там же.
4. Там же. С. 352.
5. Волкова Н.Г. Основные демографические процессы // Культура и быт народов Северного Кавказа (1917-1967 гг.). М., 1968. С. 78.
6. Лавров Л.И. Станица Пашковская // Историко-этнографические очерки Кавказа. Л., 1978. С. 88.
7. Материальная культура Кубанского казачества: В 2 т. / Н.А. Гангур; ред. Б.А. Трехбратов, В.И. Лях. Краснодар, 2009. Т. 2. С. 135.
8. Куприянова Л.В. Города Северного Кавказа во второй половине ХIХ в. (К проблеме развития капитализма вширь). М., 1981. С. 121.
9. История народов Северного Кавказа... С. 494-495.
10. Народы Карачаево-Черкесии: история и культура. Черкесск, 1998. С. 191.
11. Сизенко А.Г. Казачество России. Казачьи войска. Знаменитые атаманы. Уклад жизни. Ростов-н/Д., 2010. С. 380.
12. Казачество: традиции, обряды и календарные праздники. Ставрополь, 2009. С. 231.
13. Смирнова Я.С. Семья и семейный быт // Культура и быт народов Северного Кавказа (1917 – 1967 гг.). М., 1968. С. 190-191.
Вопросы казачьей истории и культуры: Выпуск 7 / М.Е. Галецкий, Н.Н. Денисова, Г.Б. Луганская; Кубанская ассоциация «Региональный фестиваль казачьей культуры»; отдел славяно-адыгских культурных связей Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований им. Т. Керашева. – Майкоп: Изд-во «Магарин О.Г.», 2011.