Культура толерантности в традициях народов Северного Кавказа

Н.Н. Павелко,
доктор культурологии, профессор,
проректор по учебной работе
Академии маркетинга и социально
информационных технологий, Краснодар

Между разными племенами в Кавказе не было бы других отношений, кроме военных, если бы дружба и гостеприимство не производили между ними частных, но не менее прочных и для человечества полезных связей, кои, отлучая злобу от меча, приглашают вражду к отдохновению.

Хан-Гирей, «Записки о Черкесии».

Юг России – один из древнейших мировых очагов цивилизации и культуры, уникальный многонациональный и поликонфессиональный регион России. На протяжении тысячелетий здесь складывались яркие, самобытные этнические культуры. Носителей этих автохтонных для Северного Кавказа культур – адыгов, балкарцев, осетин, чеченцев, ингушей, карачаевцев, ногайцев, аварцев, даргинцев, лезгин, кумыков и других народов Дагестана – объединяют единые палеокавказские корни и исторические судьбы, что способствует тесному сотрудничеству и культурному взаимообмену.

В ходе сложного и неоднозначного процесса взаимодействия многочисленных народов и народностей, многовекового сосуществования различных языков и диалектов, ислама, христианства, буддизма, иудаизма и традиционных верований сложились кавказская горская цивилизация и общий северокавказский тип культуры. Она охватывает все формы материальной культуры и традиционного производства, обширный круг этнических традиций семейного и общественного быта, наследия духовной культуры горских народов.

Формирование культуры на территории современного Юга России, культурного облика народов региона происходило под влиянием культур древнего Двуречья и Урарту, античной Греции, эллинизма, Рима и Византии, древнего и средневекового Ирана, традиций арабского халифата и хазарского каганата, Османской империи, глубокими были связи с Арменией, Грузией, Азербайджаном, проникало культурное влияние из Китая и Индии.

Особое значение имело постоянно углубляющееся культурное взаимодействие и взаимовлияние со времен восточных славян северокавказской и русской культуры, отразившееся на быте и традициях русских и украинских переселенцев, волжского, терского, кубанского и донского казачества. Северокавказская культура стала одной из жемчужин, органичной частью сложной системы российской культуры.

Толерантность – терпимость, доброжелательное отношение к окружающим, стремление к достойным компромиссам и к преодолению возникающих несогласий и конфликтов, склонность решать проблемы мирным способом – все чаще становится предметом внимания исследователей. И это не случайно. Только на пути толерантности человечество может избежать опасности взаимного истребления.

Толерантность (терпимость) и нетерпимость – качества, видимо, равным образом свойственные каждой личности, каждой культурной общности. Толерантность позволяет налаживать связи и контакты с окружающими людьми и обществами; в то же время нетерпимость к иному, чужому, чуждому, способствуя некоторому обособлению, помогает избежать излишнего внешнего влияния, сохранить собственную самобытность. В настоящее время, когда проблема толерантности стала мировой проблемой, важно изучить опыт сосуществования тенденций толерантности и нетерпимости в конкретных культурах, обществах и регионах. Любое общество, для которого характерны культурная, этническая, религиозная неоднородность, может стабильно существовать только при наличии определенной степени толерантности. По мнению исследователей, толерантность увеличивает способность этноса к адаптации в окружающем мире.

Северный Кавказ – регион сложный и в языковом, и в этническом, и в религиозных отношениях. Здесь на сравнительно небольшой территории издавна, бок о бок проживают народы, отличающиеся друг от друга особенностями хозяйства, быта, традициями повседневной жизни. Подобное разнообразие сформировалось в весьма отдаленные времена и сохраняется на протяжении многих веков.

Особенностью этого горного региона можно считать и то обстоятельство, что многочисленные различия и несходства существовали не только между этносами, но зачастую и внутри одного этноса – нередко отдельные села, общины, группы общин были обособлены друг от друга, что приводило к формированию «своих», локальных традиций и обычаев внутри каждого села.

В особенности это относилось к Дагестану, где зачастую не только отдельные села, но даже тухумы были эндогамны, что в значительной степени ограничивало контакты с окружающим миром. Каждый аул мясо по-своему режет – говорит кумыкская пословица. Локальные этнические традиции присутствовали даже в такой относительно единой по нормам области культуры, как разделение труда между полами. Например, переноска тяжестей на спине в горном Дагестане – дело исключительно женское, а у кумыков – исключительно мужское; мужчина-балкарец за гончарным кругом – ситуация недопустимая, тогда как у даргинцев-сулевкентцев или табасаранцев-джулинцев – обыденная; мужчина, косящий траву косой в Дагестане, – повсеместно обычное дело, у тиндинцев – традиционно недопустимое…

В этих условиях неизбежным становилось формирование представлений о «своих» и «чужих», в свою очередь соотнесенных с представлениями о «своем хорошем» и «чужом не столь хорошем». Характерно для Кавказа существование таких понятий, как «адыгагъэ» (букв. «адыгство»), «апсуара» (букв. «абхазство»), служащих для обозначения кодекса нравственного поведения соответственно адыгов и абхазов. Эти понятия, включающие в себя все мыслимые добродетели, традиции и ценности данных народов, возникли как отражение этноцентриэма – чувства превосходства своего над чужим, противопоставления своего народа всем другим.

«Свое» могло существовать на разных уровнях – «своя семья», «своя родня», «свои соседи», «свое село», «свой народ». Приоритет «своего» ярко отражен в фольклоре народов Кавказа. Об этом говорят многочисленные пословицы: Наша собственная короткошерстная собака лучше, чем чужой косматый баран (аварская), Лучше свой осел, чем чужой конь (лезгинская)…

Особенно близкими были связи родственников: вне родственного круга жизнь, по народным представлениям, была невозможна: Кто без рода – тот несчастен; Лишних родственников нет; Самый неприятный родственник и самый близкий друг равносильны; Где родни много, там могила просторна – гласят адыгские пословицы.

Соседские отношения у народов Кавказа зачастую приравнивались по значению к родственным. Мнение соседей нельзя было не учитывать, всеми силами стремились избегать конфликтов с соседом, быть с соседями заодно. Сосед считался настолько «своим», что у некоторых народов Кавказа браки с соседями фактически были запрещены. О желательной модели поведения по отношению к соседям говорят пословицы карачаевцев, адыгов. лезгин, вайнахов: Если сосед слепой, жмурь глаз и ты; Плохая собака бросается на соседа; С соседом не враждуют; Если сосед с соседом заодно, то они вместе – как обоюдоострый клинок; Унижая соседа, сам унижаешься; Пища без воды и еда без соседа – грешны; Выбери себе соседа до того, как построишь дом…

Верность своему селу, общине (джамаату) признавалась народами Кавказа величайшей ценностью: Кто не вместе с аулом – тот покойник и без могилы (ногайская пословица); Предавший аул да будет сожжен в ауле (аварская); Где аул больше – там и ума больше (лакская)… Мнение общества ставилось выше мнения отдельного человека. Как говорится в кумыкской пословице: Двое – Аллах для одного. Табасаранцы по этому поводу отмечали: Скажут тебе двое, что ты слеп – хватайся за стену и ходи. Правомерность общего решения не подвергалась сомнению: Если весь аул решил отсечь руку – она не болит (Рука, отрезанная аулом, не болит).

Предпочтение «своего» формировало соответствующее отношение к «чужому». Настороженность к «чужакам» отражена, например, в таком обычае дагестанского аула Урала: здесь запрещалось включать кого-либо, пришедшего со стороны, в число жителей аула, поскольку считалось, что «на чужака не должно распространяться ни добро, ни зло аула». Если же кто-нибудь «приводил чужого человека в селение для житья», с него брали штраф – корову.

Считалось достойным и похвальным защищать достоинство своего селения. Так, в ауле Хотода придерживались правила: если «споря за честь своего аула», сельчанин «убил или ранил кого-либо из другого аула», штраф за убийство и возмещение заранее общество брало на себя, а также помогало «ревнителю чести аула» в пахоте, уборке урожая и в других работах. Согласно обычаям дагестанского аула Асаб, соответствующим штрафом наказывали того, кто клеветал на жителей аула или покинул его с целью ему навредить. Пословицы: Свой Ахтычай – сам величай (лезгинская); Свою речку самим надо возвеличивать (даргинская, лакская) свидетельствуют: репутации своей «малой родины» в народе придавали немалое значение.

По народным представлениям, только на родине, в родном селе человек мог обрести истинное счастье, здесь ему и подобало устраивать свою жизнь. Тот, кто покинул аул отца, не увидит хорошего дня. Лучше быть в своем ауле подошвой, чем на чужбине султаном; Свой край для себя – и есть Багдад; Лучше быть на родине бедняком, чем в Каире царем. Таково единодушное мнение кавказских народов: Не собирайся жить там, где не покоятся твои предки.

Причина формирования подобных воззрений – необходимость единения перед лицом различных угроз и опасностей: нападения врагов, стихийные бедствия, болезни и эпидемии. В одиночку человек ни на что не способен: Удалью одного храбреца крепость не взять: Одно дерево – не сад, один камень – не стена; Кто не с людьми – тот вроде и не родился: Отделившийся от стада получает палку. Только сообща можно решить даже самые сложные задачи; Сабля народа рубит, даже если она из войлока; Если все помогают, то и войлочный кол в землю войдет; Когда все вместе, тогда и Надир-шах глуп; Перед народом и лев склонится; Мясо, сваренное в большом котле, сырым не останется; Общий котел и на льду закипит.

Вместе с тем пословицы отразили и такую сторону жизни, как социальное неравенство, социальные противоречия внутри «своего» общества – богатым и бедным, знатным и незнатным трудно сохранить единство. На воду не опирайся, беку не верь; Про хана можно сказать, что он хорош, только тогда, когда на нем вырастет столько травы, чтобы насытить хотя бы козленка; Не хвали зиму, пока не пройдет, хана – пока не умрет; Ласковому слову князя и зимней ночи – не доверяй; Без ветра нет холода, без богатства – родни; Богатый бедному братом не станет.

Все же в целом принцип доброжелательного, миролюбивого отношения к окружающим признавался необходимым на всех уровнях – от семьи до общины. Старинное аварское изречение гласит: Подбодряй семью, радуй друга, будь ласков с родителями, уживчив с соседями и приветлив к гостю. Семья без согласия, взаимных уступок не может существовать, во всяком случае существовать благополучно – такая мысль звучит не только в пословицах (Раздоры в доме как снег для травы; Лучшее благо – согласие), но и в других произведениях фольклора кавказских народов.

В чеченской сказке «Возвращение благодати» говорится о том, что благодать, рассердившись на хозяина, покинула его дом. Когда тот пошел искать ее и нашел в горной пещере, благодать сказал: «За то, что ты потрудился и пришел ко мне, я дам тебе что-нибудь одно. Хочешь – проси золота или большое хозяйство, хочешь – проси здоровье или что-нибудь другое, но не проси меня вернуться к тебе». По совету жены он попросил у благодати для своей семьи согласия, и благодать сказала: «Перехитрили вы меня. Даю вам согласие. А там, где согласие, должна быть я. Потому возвращаюсь к вам. Благодати не бывает там, где нет согласия».

В качестве примера истинной толерантности, уважительного отношения к чужим традициям можно привести поведение Шамиля в годы его пребывания в Калуге. Шамиль говорил приставу А. Руновскому, сопровождавшему всюду имама: «Хотя государь и позволил мне жить по моим обычаям, но я буду пользоваться этой его милостью только у себя дома. В обществе же, с которым я очень желаю вести знакомство, я не могу, как мне кажется, поступать по моим обычаям, а должен придерживаться ваших обычаев».

Согласно нормам «нохчалла» – своеобразного кодекса чести чеченцев – требовалось проявлять уважение к любому человеку, причем уважение тем большее, чем более далек был этот человек по родству, вере или происхождению. В народе говорят: обида, которую ты нанес мусульманину, может быть прощена, ибо возможна встреча в Судный день; не прощается обида, причиненная человеку иной веры, ибо такой встречи не будет никогда… У дагестанских народов при совершении торговых сделок считалось предосудительным при прочих равных условиях отдавать предпочтение покупателю-мусульманину перед иноверцем.

Этикетные нормы кавказских народов во многом были направлены на то, чтобы создавать благоприятную атмосферу для общения людей, причем не только знакомых, но и случайно встретившихся на пути, в поездке. Для горцев характерно особое внимание к словесным формулам, сопровождавшим различные ситуации общения. Слово нередко считалось более опасной вещью, чем оружие: Рана от сабли заживает, рана от слова – нет, говорили в Дагестане. Аналогичные пословицы есть у всех народов Северного Кавказа: Ревущий бычок вредит стаду, человек грубый на слова – вредит джамаату; Ружье убивает одного, а слово – тысячу человек; Лучше оттолкни рукой, чем словом; Язык расколет камень, если не камень, то голову; Хорошее слово и кинжал отведет; От хорошего слова и камень добреет. В то же время признавалось: От красивого слова может растаять высокая гора: Красивое слово и змею из норы выманит; То, что не в силах разрубить сабля, разрубит благопожелание; Под добрым словом лежит золото.

В преданиях, повествующих о легендарном адыгском мудреце Жабаги Казаноко (XVIII в.), особенно часто приводятся его высказывания о необходимости быть сдержанным во всем, что касается культуры поведения человека, и в первую очередь – быть сдержанным в словах: Гневом подстрекаемый, никуда не ходи; Не оружие вызывает войны, а слово. Народная память сохранила следующий эпизод: Жабаги, задумавшись, долго смотрел в сторону кладбища, и на вопрос о том, почему он так пристально смотрит в ту сторону, ответил: «Смотрю и думаю: как много там лежит навредивших себе несдержанностью в словах... Трудно, когда язык есть, но к нему нет головы. Сколько людей погубили себя из-за слов, которых не стоило высказывать. От болезней умирает меньше, чем гибнет от ненужных слов».

Хан-Гирей отмечал: «соблюдение вежливости в обращении есть непременная обязанность каждого черкеса. Не только князья и дворяне, которые по всей строгости подчинены закону благопристойности, но даже простой народ между собою следует этому прекрасному правилу, облагораживающему человека».

Как отмечает Б.Х. Бгажноков, у адыгских народов «благожелательность стоит в одном ряду с такими принципами поведения, как гостеприимство, почитание старших, почитание женщин, скромность. Мало того, она – условие реализации каждого из названных принципов». Благожелательное поведение ассоциируется с этикетным, социально одобренным поведением, хотя, конечно, всегда существовала и существует разница между представлением об идеале коммуникативного поведения и реальным поведением конкретных индивидов. Одна из социальных функций благожелательного поведения у адыгов – интеграция этноса (симптом «адыгства», адыгской чести и совести – «адыгэ нэмыс»). Показательно, что всю сферу благожелательности именуют «адыгэбзэ» – «адыгский язык».

Необходимость сосуществования в условиях культурного, социального, этнического многообразия способствовала возникновению у народов Кавказа институтов, назначением которых было преодолевать существующее обособление и отчуждение этнических и социальных миров, с помощью которых удавалось налаживать связи и контакты, устанавливать пути взаимного общения и доверия между разными народами и разными группами одного народа. Этой цели служили такие традиционные институты, как гостеприимство, куначество, аталычество, побратимство и другие, чрезвычайно многообразные на Кавказе формы заключения искусственного родства.

Важная предпосылка для взаимопроникновения культур – и горские обычаи: гостеприимство, куначество, аталычество. Чеченские обычаи гостеприимства предполагали, например, что гостю не только давались кров и пища, но и оказывалось содействие в его делах, а также вооруженная защита в случае необходимости.

Гостеприимством у чеченцев мог воспользоваться человек любой расы и вероисповедания. Куначество способствовало как безопасности контактов, так и постоянной дружбе между представителями разных национальностей. По определению Л.Н. Толстого, куначество у чеченцев состояло в следующем: «Чтобы стать кунаком, то есть другом, по обычаю нужно, во-первых, обменяться подарками и затем принять пищу в доме кунака. И тогда по древнему обычаю этого народа (который сохраняется по традиции), становятся друзьями на живот и на смерть, и о чем бы я не попросил его – деньги, …его оружие, все то, что у него есть самого драгоценного, он должен мне отдать, и, равно, я ни в чем не могу отказать ему».

Взаимообогащению культур, укреплению дружеских связей горцев и казаков, содействовал обычай аталычества – обмена детьми между семьями. Между казаками и чеченцами было принято отдавать детей на воспитание из станиц в аулы и наоборот, что давало им знание чужого языка, грамоты (соотв. – русской или арабской), обычаев и т.д.

Все исследователи терско-гребенского казачьего быта единодушно отмечают влияние горцев на казачество в строительстве жилищ. Сакля, построенная казаком, ничем не отличалась по наружному виду от «туземной». Внутреннюю обстановку жилищ казаки также переняли у горцев. Влияние чеченцев на своих русских соседей проявилось и в одежде: казаки носили черкеску, бешмет, кавказскую меховую шапку, ноговицы; женщины одевались так же, как горянки. Казачество переняло у своих соседей все виды холодного оружия; особенно они ценили шашки «терс-маймал» и «калдан», в первую очередь – шашки, изготовленные в ауле Атаги; они воспеты даже в казачьих песнях.

В свою очередь, в чеченском быту стали широко использоваться русские мануфактурные изделия: ткани, посуда, качественное железо, огнестрельное оружие.

Политические, экономические и культурные взаимоотношения казаков и горцев не могли развиваться без взаимного, хотя бы элементарного знания языка. Казачество знакомилось с горскими языками, усваивая язык в бытовом общении. Одновременно русское правительство занималось обучением русскому языку горских аманатов (заложников), содержащихся в Кизляре.

Близкое соседство с горцами, родственные отношения с ними способствовали перениманию танцев, музыки, музыкальных инструментов. Горские танцы прочно вошли в быт гребенских казаков. Изменился характер казачьих свадеб, они справлялись «по-чеченски», народные русские песни, исполняемые во время свадебного торжества, заканчивались лезгинкой.

Традиции гостеприимства, отличавшиеся у отдельных народов некоторыми чертами своеобразия, повсеместно имели сакральное обоснование: Гость – посланник бога; Гость от бога… – общераспространенная на Кавказе пословица. Кто не оказал почета гостю – у того поле не заколосится – так говорили в Дагестане.

Пословицы вайнахов говорят об этом следующее: С тем, кто не считается с гостем, не будет считаться и бог; Дом, куда не приходит гость, могила; В дом, куда не приходит гость, не приходит в изобилие; Куда не заглянет гость – не заглянет добро… Поэтизация и художественная идеализация этого явления прослеживаются в фольклоре горцев: легендарный пращур чеченцев родился с куском железа в одной руке (символ воинственности) и с куском сыра в другой (символ гостеприимства).

У осетин тот, кто не соблюдал законов гостеприимства, навлекал позор и на свою семью, и на родственников, и на ближайших однофамильцев. Свидетельством готовности оказать гостеприимство любому путнику в прошлом считалось наличие во дворе коновязи.

Правила гостеприимства, безусловно, распространялись на людей иной веры и иной национальности. Строгое соблюдение адыгами обычая гостеприимства отмечено в сборниках адатов, составленных в первой половине XIX в.: «Гостеприимство у черкес считается первейшей добродетелью, и гость у них, кто бы он ни был, есть особа неприкосновенная». Как отмечают исследователи, сосредоточение в кунацкой адыга всего лучшего (оружие, ковры, посуда и т.д.), что есть в доме, имело целью не только украсить помещение, но и подчеркнуть, что все в доме принадлежит гостю. Обычай также предписывал хозяину защищать гостя в случае нанесения ему обиды и всячески помогать ему в его делах, даже если это был преступник или кровник.

Применительно к карачаевцам В.М. Сысоев писал: «Гость у карачаевцев, как и у других горцев, считается священной и неприкосновенной особой, даже если он находится в неприязненных отношениях к хозяину». По мнению исследователей, чувство гостеприимства – одна из основных черт этнической психологии горских народов.

В традиционно-бытовой культуре народов Кавказа институт гостеприимства осуществлял важную социальную функцию: он позволял поддерживать интенсивные связи и контакты не только внутри одного этноса, но и между представителями разных народов. Как отмечает Б.Х. Бгажноков, исследовавший традиции адыгов, гостеприимство, «будучи своего рода эпицентром национальных и межнациональных контактов», играло важнейшую роль в «интенсификации, оптимизации общения внутри этноса и за его пределами».

Автор начала XX в. писал о Дагестане: «Можно смело утверждать, что только священный обычай гостеприимства дает возможность проникнуть в эту почти недоступную страну». Характерно, что у большинства народов существовала пословица: Дальний гость почетней ближнего. Именно в силу подобного убеждения с наибольшей пышностью и вниманием встречали на Кавказе путешественников-иностранцев, которые и оставили нам многочисленные восторженные отзывы о гостеприимстве кавказских народов.

У кабардинцев «дальние гости» в свою очередь также подразделились на несколько категорий в зависимости от отдаленности места, из которого они прибыли: наиболее почетными считались «гости из других стран», затем – «гости, переехавшие через три реки (пять, семь, девять рек)» и «гости из других селений». При прочих равных условиях более почетным считался гость, прибывший из мест, лежащих в верховьях реки (по представлениям кабардинцев, верховье реки считалось более почетной страной, чем низовье).

С особым уважением относились к гостям – чужестранцам и в Дагестане, независимо от их национальности и религии. При госте, если он не знал языка сельчан, говорил на понятном ему языке. Обычай предписывал дагестанским горцам быть более внимательными и снисходительными к человеку другой национальности, иного языка, волею судьбы оказавшемуся в чужом селе. Обычно ему прощали невольные промахи в поведении, происходившие от незнания местных порядков, которые «своему» никогда бы не простили.

С обычаем гостеприимства был тесно связан институт куначества, повсеместно распространенный на Северном Кавказе. Он близок по содержанию и к институту побратимства (посестримства). Куначество, по сути, было дальнейшим развитием обычая гостеприимства: частое гостеванье одного человека в семье другого сближало их и в конце концов могло сделать их кунаками. Если обычный гость оказывался под покровительством хозяина лишь на тот период, пока он находился в его доме, то кунаки были связаны между собой постоянными и нерушимыми узами дружбы, которой они должны были быть верны при любых обстоятельствах.

Исследователи справедливо подчеркивают, что одно из основных значений обычаев гостеприимства и куначества – их роль в установлении добрососедских отношений и сохранения мирных отношений между народами, общинами.

И.Ф. Бларамберг так описывает эту сторону гостеприимства: «Если один кунак гостит у другого, его угощают самым наилучшим образом, в его распоряжение предоставляется все что только есть у хозяев... посредством этих индивидуальных связей все самые различные народы сближены. Часто случается, что знакомство, вытекающее из обязательств гостеприимства, перерастает в дружбу. Русские, живущие в пограничных с Кавказом районах, и особенно казаки на линии, имеют кунаков среди черкесов, чеченцев и других народностей, с которыми они поддерживают дружеские отношения».

Хан-Гирей (XIX в.) отмечал относительно адыгов, что «каждый старается иметь кунака в отдаленной стране и прибегает к нему в случае нужды, а посредством связей, каковые каждый имеет в чуждой земле, сближаются между собою все народы или по крайней мере есть возможность к взаимному их сообщению. Лучший и весьма употребительный способ обеспечить себя от разбоев на случай переезда из одного места в другое внутри гор, состоит в приискании надежного кунака, каковые охотно нанимаются в провожатые за умеренную плату и отвечают за ценность особы и пожитки путешественника. Частные люди и купцы не иначе ездят из Моздока в Грузию и из Кизляра в Дербент и Баку, как под покровительством кунаков».

Как видно из приведенных выше описаний, этнические и религиозные различия не препятствовали установлению куначеских отношений. Напротив, это в каком-то смысле даже способствовало их возникновению, поскольку только став кунаком, человек иной веры или иной этнической принадлежности мог с уверенностью рассчитывать на безопасность своего путешествия и успех своей деятельности.

Так, И.Ш. Анисимов пишет относительно дагестанских горских евреев, живших в окружении мусульман: «Каждый горец-еврей имеет в других аулах своих кунаков, еврея или мусульманина, у которых он останавливается; также и каждый мусульманин. Армяне (черкесогаи), издавна жившие в Черкесии, осуществляя свою торговую деятельность, старались иметь кунаков среди адыгов. Грузины Тушети имели кунаков в Дагестане, в селении Хварши. По рассказам стариков, в сезон свадеб все взрослое мужское население находилось в Тушети, приглашенное на празднества. Когда у хваршинца рождался сын, тушинец преподносил своему кунаку в подарок ружье, кинжал или коня. Исследователи осетинской культуры отмечают, что куначество сыграло положительную роль в общении осетин с другими народами – русскими поселенцами на Тереке, грузинами, кабардинцами, ингушами и чеченцами, балкарцами, карачаевцами.

Грузины Горной Рачи, жившие по соседству с карачаевцами и балкарцами, заинтересованные в установлении тесных хозяйственных контактов с регионом Северного Кавказа, вступали в куначеские отношения с горцами соседних балкарских и карачаевских сел.

Нередко куначеские отношения становились наследственными, передавались из поколения в поколение в течение десятилетий. Так, Михаил Лобжанидзе из с. Геби Онского района Грузии в конце XIX в. стал кунаком балкарской семьи Шаваевых, поскольку часто бывал в их селе по своим торговым делам – закупал молодняк мелкого рогатого скота в с. Верхний Чегем, растил его и продавал. Трое его сыновей – Георгий, Лука и Серго – также часто бывали у балкарских кунаков, а Лука жил у них в течение года, чтобы выучить язык. Когда в 1944 г. балкарцев выселяли, Шаваевы оставили своим кунакам на хранение кое-что из имущества, в том числе бочонок меда. Вернувшись через 13 лет домой, Шаваевы получили все обратно в целости и сохранности.

Установление куначеских отношений между представителями различных народов Дагестана (или представителями различных общин одного народа) зачастую было обусловлено развитием торговых связей: мастера-ремесленники, сбывая свой товар, объезжали самые отдаленные аулы. По установившемуся обычаю, когда, например, балкарец приезжал торговать посудой в аул, где у него не было кунака, первый встретившийся обязан был пригласить торговца к себе в гости и оповестить о его приезде сельчан. Он же сопровождал торговца по селу, пока тот не продавал весь товар. Так же происходила торговля различными фруктами и другими товарами.

В Дагестане, как и в других районах Северного Кавказа, было распространено наследственное куначество, когда тесные дружеские отношения поддерживались семьями на протяжении нескольких поколений. Семья, имевшая много кунаков, пользовалась уважением в селе, поэтому каждый по возможности старался иметь своего кунака в других селах, особенно – среди представителей соседних народов. Эта форма личных связей помогала не только решать проблемы повседневной жизни, но и улаживать межобщинные распри и конфликты.

Несмотря на сложные природно-географические условия, даже самые отдаленные дагестанские аулы никогда не были изолированы от окружающего мира. Русский путешественник, побывавший в Дагестане в конце XIX в., с удивлением отмечал: «Здесь всякий переход из аула в аул, от общества к обществу – своего рода подвиг, риск и во всяком случае большой труд. И однако люди общаются здесь не в пример легче, чем, например, живущие в наших равнинах».

Для народов Кавказа характерно особое отношение к дружбе, особенно дружбе мужской. Престиж верности дружбе, ее ценности отражен в многочисленных пословицах (Оставшийся без друзей споткнется тысячу раз; Сто друзей – мало, один враг – много; Если у тебя есть друг, следи, чтобы тропа к его дому не заросла травой; Шуба хороша новая, а друг – старый; У кого хорошие друзья, у того родник любви не иссякнет). Хан-Гирей, замечая, «сколь много производит дружба между горцами Кавказа спасительных связей», в то же время указывал на случаи «коварной измены» и на тех преступников, которые становились в результате этого «предметом народного презрения»: «Честные люди теряют к ним уважение и гнушаются их сообществом..., а в прежние времена подобные изверги вовсе были изгоняемы из общества людей чтимых». Черкесы, «желая память изменников коварных предать проклятию потомства», говорили: «Бог дружбы да накажет злодея!».

Фольклорные произведения народов Кавказа изобилуют красочными описаниями того, как полагается кунакам, побратимам, в том числе и представителям разных народов, вести себя по и отношению друг к другу. Героические фольклорные произведения вайнахов «Илли» содержат массу примеров благородного поведения вайнахов по отношению, например, к своим кабардинским побратимам.

Как отмечают исследователи, «чечено-ингушский фольклор с большой художественной глубиной воспевает героев-побратимов чеченцев, ингушей, русских, грузин, кабардинцев, кумыков, представителей других народов. На протяжении всей истории, живя в постоянных контактах с другими народами, знакомясь с их бытом, традициями, культурой и образом их жизни, народ мудро видел, что счастье не на пути вражды и зла к другим народам, а на пути добра и братства».

Родственным гостеприимству и куначеству можно считать известный у ряда народов Кавказа институт покровительства, связывавший или различные группы одного народа (например, у адыгов) или разные народы (абхазов и грузин, грузин ибалкарцев и т.д.). Хан-Гирей так характеризует этот институт: «По введенному в Черкесии обыкновению слабый человек, находя свое положение опасным, ограждает себя посредством покровительства могущественной особы». Лицо, принятое под защиту, «поступает уже под покров гостеприимства на правах гостя».

Такие гости-кунаки жили или в селах своих покровителей, или оставались на родине в своих селах, или даже жили «в других племенах». Если покровительствуемому лицу наносилась обида или он попадал в плен, то покровитель помогал своему кунаку и заступался за него как за своего гостя. В условиях частных войн и феодальных усобиц своих покровителей в среде разных народов имели также купцы. Как сообщает Хан-Гирей. «они, нередко потерпев бедствия от разбоев, впоследствии посредством своих покровителей не только освобождаются от плена, но даже и всю потерю свою получают обратно».

Грузинские торговцы, приходившие из сел Горной Рачи (Геби, Чиора) в Карачай и Балкарию, вынуждены были поступать под покровительство местных таубиев и одаривать их товарами в обмен на защиту. Когда семьи таубиев разрастались и разделялись, они «делили» между собой и торговцев, находящихся у них под покровительством.

Кроме денежных выплат (в соответствии с количеством товаров у купцов), торговцы, находившиеся под покровительством таубиев, обязаны были ежегодно привозить им определенное число железных лемехов для плугов и больших медных котлов. Когда же балкарцы пригоняли лошадей и крупный рогатый скот в Закавказье, то лица, находящиеся под их покровительством, должны были сопровождать их в поездках в качестве переводчиков и прислуги. Существовал и такой обычай: молодые таубии после женитьбы отправлялись в селения Геби и Чиора со своей свитой, где им устраивалось торжественное угощение и преподносились подарки.

Аталычество – обычай обязательного воспитания детей вне родительской семьи, приводивший к установлению искусственного родства – был известен практически всем народам Северного Кавказа, но в классической, наиболее яркой форме аталычество наблюдалось у адыгов, относительно которых Хан-Гирей в первой половине XIX в. писал: «Не видано в Черкесии примера, чтобы дети человека значительного воспитывались в родительском доме, под надзором родителей; напротив, по рождению младенца немедленно отдают его на воспитание в чужие руки».

Связи воспитанника с семьей аталыка на протяжении всей его жизни были очень тесными, аталык по обычаю считался главным советчиком и руководителем воспитанника. Аталык (формально – второй отец) нередко был даже ближе воспитаннику, чем родной отец. Жена аталыка считалась приемной матерью воспитанника, дети аталыка – братьями и сестрами. Родственные связи, устанавливавшиеся между аталыком и его семьей, с одной стороны, и воспитанником, с другой, не только приравнивались к кровным, но фактически были сильнее их. Близкородственный характер аталыческих связей подчеркивался обязательным взаимным участием обеих семей в кровной мести, затрагивавшей одну из этих семей, а также в запрещении браков между членами этих двух семей, В условиях феодального Кавказа аталычество служило главным образом целям укрепления сюзеренно-вассальных отношений.

Обратим внимание на одну из социальных функции аталычества – установление тесных связей между фамилиями и даже целыми народами. В XIX в. у адыгов детям нередко давали имена по названиям племен, в которых они воспитывались: Убых, Бесленей и др. Среди адыгов воспитывались наследники Крымских ханов, которые, в случае необходимости, всегда находили убежище в Черкесии.

Западноадыгские князья нередко имели несколько аталыков. Так, Асланбек, сын темиргоевского князя Джамбулата Болотокова, имел трех аталыков: первым был кабардинский первостепенный уздень Куденетов, вторым – абадзехский старшина Аджи Аджимоков, третьим – убыхский дворянин Хаджи Берзек, который был аталыком и самого князя Джамбулата.

У кабардинцев были аталыческие связи с другими группами адыгов, а также со многими соседними народами: с балкарцами, осетинами-дигорцами, карачаевцами, абазинами, убыхами. Так, владетельный князь Абхазии Михаил Шервашидзе воспитывался в известной убыхской фамилии Берзеков и впоследствии пользовался в этом племени большим влиянием. В трудные годы он помогал убыхам продовольствием и даже учредил в пользу убыхов особый налог (по пять кошелок кукурузы с дыма).

Значительное развитие получил институт аталычества у карачаевцев и балкарцев. Одно из первых упоминаний о воспитании балкарцами представителей иного этноса можно найти и историко-героической песне конца XVI в. «Баксанук» – здесь говорится о том, что в семье безенгиевских таубиев Суюнчевых был воспитан кабардинский князь Таусултанов. В балкаро-карачаевском фольклорном произведении «Гошаях и Каншаубий» речь идет о том, что в начале XVII в. карачаевский князь Камгут Крым-Шамхалов воспитывался в доме абазинского князя Бибердова, а его родной брат Каншаубий – в семье кабардинцев Атажукиных. Аталыческие связи карачаевцы и балкарцы поддерживали также со сванами и осетинами.

Царское правительство, стремясь ослабить влияние кабардинских феодалов на соседние народы, предприняло попытку запретить этот обычай. В 1822 г. А.П. Ермолов издал прокламацию на уничтожение аталыческих взаимоотношений между кабардинскими феодалами и соседними народами Кавказа: «Отныне впредь воспрещается всем кабардинским владельцам и узденям отдавать детей своих на воспитание к чужим народам, то есть: к закубанцам, карачаевцам и вообще горским народам, но воспитывать их в Кабарде. Тех, кои отданы прежде, тотчас возвратить».

Тем не менее, отдача детей на воспитание продолжалось, хотя и в значительно меньших масштабах, и в последующие годы. Причиной этого исследователи считают то обстоятельство, что установление аталыческих связей было выгодно обеим сторонам: «даже в условиях глубокого кризиса традиционного общества и утраты политической самостоятельности воспроизводились механизмы поддержания упорядоченных регулируемых по понятным правилам, а потому мирных межэтнических отношений».

Повсеместно было распространено молочное родство: оно возникало и как следствие действительного кормления грудью чужого ребенка (при отсутствии молока у матери), и как стремление примирить кровников или обрести покровительство того или иного человека – когда взрослый человек символически касался губами груди женщины. Побратимство (а у некоторых народов и посестримство), оформлявшиеся различными способами (питье из общей чаши, обмен оружием или подарками), – также известно всем северокавказским народам.

Особой формой искусственного родства были присяжные, или клятвенные братства, которые в зависимости от местных условий и конкретных ситуаций оформлялись или как индивидуальное или коллективное усыновление, или как побратимство.

Даже краткий обзор традиций, определявших межэтническое сотрудничество народов Кавказа, свидетельствует об их богатстве и многообразии. Народы этого региона накопили богатейший опыт взаимной терпимости, разумного приспособления, достойных компромиссов, разностороннего сотрудничества.

Такого рода предания, нормы, представления – отражение ценностных ориентации представителей народов Кавказа, ориентации на толерантность.

Конференция  «Ф.А.Щербина, казачество и народы Юга России», 2007 год, февраль, г. Краснодар