Важной вехой российского продвижения на Кавказ явился 1783 год, когда было присоединено к России Крымское ханство и заключен Георгиевский трактат о протекторате над Восточной Грузией (Картли — Кахетинским царством). Расширение российских владений на Северном Кавказе, обязанность помогать Грузии в отражении внешних вторжений диктовали увеличение численности войск в регионе.
Важной вехой российского продвижения на Кавказ явился 1783 год, когда было присоединено к России Крымское ханство и заключен Георгиевский трактат о протекторате над Восточной Грузией (Картли — Кахетинским царством). Расширение российских владений на Северном Кавказе, обязанность помогать Грузии в отражении внешних вторжений диктовали увеличение численности войск в регионе. Неспокойная обстановка в Кабарде после введения там "родовых судов" и "расправ", практически повсеместные и постоянные факты набеговой экспансии горцев, формально подданных России, также требовали мер военного характера. Однако в конце XVIII — начале XIX в. Россия, обремененная многими внешними войнами, не могла держать на Кавказе большую армию. Поэтому в значительной степени российское присутствие и защита рубежей связывались с казачеством. Для этого в 1792 году низовья Кубани заселяются "черноморскими" казаками (бывшими запорожцами), в эти же примерно сроки происходит переселение части донских казаков на Среднюю Кубань. Пополнение казачьего населения происходило и на Тереке.
Г.Н. Малахова не без оснований утверждает, что главной тенденцией колонизационной политики России на Северном Кавказе в конце XVIII — начале XIX в. стало наращивание сил казачества, превращение его за короткое время в основное население Предкавказья (Малахова Г.Н., 2001).
Вместе с тем общеизвестно, что взаимоотношения российского государства и казачества складывались не без сложностей даже тогда, когда "вольность" казаков осталась в прошлом. Волнениями ознаменовалось заселение донцами Средней Кубани (1792—1794 г.г.), затем уже при императоре Павле I в 1797 г. происходит т. н. "персидский бунт" в Черноморском войске. В обоих случаях имело место вооруженное подавление казачьих выступлений.
Небеспроблемной была и ситуация на Тереке: гребенцы, являясь старообрядцами, без особых восторгов воспринимали создание государством "православных" казачьих войск рядом с ними и особенно расселение в своих станицах российских регулярных войск. Еще Л.Н. Толстой в "Казаках" отмечал,
что горец был более понятен и близок гребенцу, чем русский солдат, прокуривший его хату.
Именно в конце XVIII —начале XIX в. происходило полное подчинение "кавказского казачества" государством. И каждая из сторон имела свою систему ценностей, складывавшуюся многие десятилетия.
Довольно долго в обыденном историческом сознании последних поколений формировался образ казака — воина и земледельца. Последние исследования Н.Н. Великой достаточно аргументировано доказывают, что у казаков Восточного Предкавказья внедряемый государством земледельческий хозяйственно-культурный тип в конце XVIII — начале XIX в. приживался с большим трудом. Преобладали нередко присваивающие отрасли хозяйства, вплоть до тех же набегов за "барантой"; что вполне соответствовало
менталитету казаков, для которых тяжелые земледельческие работы ассоциировались с уделом "мужичья" (Великая Н.Н., 2001).
Представляется, что на Кубани ситуация не была диаметрально противоположной, ведь черноморцы земледельческой традиции тоже не имели. На протяжении нескольких десятилетий российские власти пытались провести размежевание земель между казаками на Тереке и Кубани, чтобы привлечь их к регулярному земледельческому труду. Для правительства это было важно хотя бы и потому, что казачество было "дотационным" в обеспечении продовольствием.
Но культура земледелия утверждалась весьма трудно и медленно (Бондарь Н.И., 2000). Происходило это еще и потому, что на Северном Кавказе (по крайней мере, в некоторых районах) происходили боевые действия т. н. "Кавказской войны". Заметим, что точные хронологические рамки последней и ее социальная сущность еще не выявлены до конца. Однако бесспорно то, что и терские, и черноморские, и "линейные", и донские казаки широко привлекались к ближним и дальним военным походам, постоянно участвовали в отражении горских набегов, происходивших и в тех районах, которые не были охвачены мюридизмом, газаватом, не входили в имамат Шамиля.
Не в последнюю очередь именно поэтому сохранение приоритета военного уклада и соответствующей системы ценностей тормозило развитие земледелия, на которое, справедливости ради заметим, у мужчин — казаков и времени практически не оставалось. Ведь именно казачьи части считались наиболее боеспособными против горцев в силу знания местных условий, схожести военной тактики и уклада жизни (Дегоев В.В., 2001).
Только по окончании т. н. "Кавказской войны" столь желанное для властей хлебопашество начинает широко распространяться у казаков, и это сопровождалось некоторым "ментальным изломом", особенно у казаков — старообрядцев.
Следует признать, что важным инструментом "приручения" казачества государством являлось предоставление дворянского достоинства казачьей верхушке. Число дворянских казачьих родов множилось в начале XIX в. год от года, а значит увеличивалась и степень лояльности государства и казачества друг к другу.
Так или иначе, казачество явилось мощным, важным фактором для освоения Россией Северного Кавказа. Наряду с крестьянской колонизацией оно обусловило "российскость" этого региона, ведь не может быть "российскости" без русских людей среди полиэтничного северокавказского населения.
Опубликовано в сборнике «Казачество России: история и современность». Краснодар, 2002. С. 37 – 40.