О.В. Матвеев
(г. Краснодар)
В самобытном многоцветье славянского мира Кубани наименее изученными остаются история и культура болгар. Архивные документы о болгарах Кубани отрывочны, дают лишь фрагменты свидетельств об обстоятельствах и местах расселения, традиционных занятиях и общественной активности [1].
Условно для себя мы выделили 3 этапа в истории болгар Кубани: 1) 70-е годы XIX в.– 1916 г; 2) 1920–1944; 3) 1956 – по настоящее время. В данном материале речь пойдёт о болгарах Кубани третьей волны, крымских болгарах, высланных в 1944 г. в Азиатскую часть СССР и осевших в крае в 1956 г., поскольку на родину возвращение их было тогда запрещено. Основу доклада составили полевые материалы Кубанской ыольклорно этнографической экспедиции, которая работала в 2004 г. в Темрюкском районе Краснодарского края. За две недели пребывания в районе помимо основной работы с казачьим населением Ахтанизовской, Запорожской и Вышестеблиевской станиц автору удалось посетить места компактного проживания болгар – посёлки Виноградный и Красноармейский. Часть семей проживает в станице Запорожской. В самом крупном, по словам информаторов, месте сосредоточения болгар Темрюкского района – посёлке Сенном, к сожалению, побывать не удалось, это задача будущих поездок. Всего за летний сезон прошлого года удалось побеседовать с 16-ю информаторами, записать 9 аудиокассет по 90 минут. Полевые материалы представляют собой информацию об обстоятельствах выселения из Крыма, жизни в Сибири, переезда на Кубань, различных аспектов традиционной культуры: народный костюм, традиционная система питания, степень родства и соционормативная культура. Записано много песен, в основном лирического характера. Но в данной статье акцент сделан на исторической памяти болгар, избирательность которой позволила выделять народному сознанию наиболее значимые эпохи и события.
Представители старшего поколения, с которыми довелось беседовать, это в основном 1916–1935 г. рождения, хранят в своей памяти светлый образ родины своего детства и юности. В посёлке Виноградном сосредоточились в основном выходцы из деревни Марфовка Приморского района Крымской области. Кроме того, есть выходцы из деревень Узун-Аяк, Туйгуч и Желябовка. Глубина исторической памяти восходит ко временам турецкого ига и обстоятельствам поселения в Крыму. Григорий Алексеевич Бараков, 1925 г. житель ст. Запорожской рассказывал: «Это когда болгары с турком, ушли оттуда, сбежали от турков, тогда русские им дали землю. А там жил богач-татарин на зтой территории. И эту территорию, русское правительство дало им деньги, и они купили у этого богача. Крымский татарин – Узун-Аяк. Когда турки резали болгар, заставляли их принимать мусульманскую веру, а они не хотели, они спасались» [2]. А.П. Чебышева, С. Д. Нешева и К.И. Ралдугина исполнили песню о турецком иге:
Дер на луге, иси луга
Уднага стан на море бял Дунав
Турчин кристин на море биша и т.д.
Александроа Петровна Чебышева так пересказала песню по русски: «Турок в Болгарии брал жёны, забирал, издевался. Вот вы смотрели «Герои Шипки», когда таскали ихние жёны? Вот она поёт: «Бедные мои дети! Вечером с матерью легли, утром без матери остались. С той стороны Белого Дуная турок христиан уничтожал» [3]. Прасковья Ивановна Дровалева, уроженка Туйгуча, 1931 г.р., сейчас жительница пос. Виноградный спела песню:
Ой, Ягу, Ягу, пусни ми, Ягу
Права та ръка, да си накична
Първа та рожба и т.д.
И так пересказала: «Как турок захватил женщину и связал её сзади за лошадью и бьёт её по белым пяткам. Она ему говорит: отпусти меня, мол, дескать. А у ней ещё на руках сынишка. Отпусти хоть руку правую, чтобы я накормила своего младенца» [4]. Акулина Сергеевна Нешева из пос. Красноармейский: «Турки угнетали, их (болгар. – О.М.) заставляли штоб принимать турецкую веру. А они не соглашались и их […] гоняли, это женщины изнасилованные, мужиков забирали и вот они тогда убегали, это через море, через проливы. Екатерина их тогда приняла и разрешила, и они, кто могли, это все переправились» [5]. Варвара Тимофеевна Калина: «Бежали от турок. Это в тысячу шестьсот тридцать третьем году было, монголо-татарское иго, я уже забыла, и вот гнали то ли турков из Крыма, а здесь поселились болгары, одни с Украины приехали, тоже там болгары были. Наверное, это было при Екатерине» [6].
По преданию, чётко сохраняющемуся в народной памяти, землю в Крыму болгарам дала Екатерина II. На самом деле первые поселения болгар в Крыму относятся к началу XIX в., однако имя императрицы Екатерины пользовалось огромной популярностью в болгарском фольклоре, т.к. она открыто провозгласила освобождение балканских христиан в качестве своей непосредственной внешнеполитической задачи [7]. Участник русско-турецкой войны 1806–1812 г. А.Г. Краснокутский по дороге в Стамбул в 108 г. остановился на отдых в крестьянском доме недалеко от г. Сливен. Каково же было его удивление, когда хозяин и члены его семьи, узнав на русских монетах изображение Екатерины II, принялись с восторгом покрывать его поцелуями. При этом они приговаривали, что давно слышали об этой великой государыне, которая хотела спасти их от жестокого ига [8]. Имя этой императрицы прочно увязалось с борьбой за освобождение славян, присоединением Крыма и продолжает сохраняться в народной памяти. Схожее предание кишлавских болгар приводит в своей книге о болгарах Крыма И.А. Носкова [9].
Мифологема происхождения – «исхода» реализуется в известном мотиве «выезда» предков из метрополии, который выражен в современных текстах как приход на место, считающееся родиной. С указания на появление предков в результате перемещения начинается едва ли не большинство семейных биографий [10]. Оформление сюжета переселения связано с персонажем первопредка, а также соединением ононимических мотивов с топонимическими. Выстраивается логическая последовательность: местность – поселение – фамилия [11]. Калина Сергеевна Нешева (в девичестве Ургарчева) рассказывала: «Почему Марфовка называется? Это наши родители, што в Марфовке родились, они нам рассказывали. Это когда болгары, когда турецкая война, чи шо. Турция гоняла болгар. И кто ихние родители, отец. Пригнали его, годика три было, наша фамилия там в Болгарии была Москатовы. А сюда когда пригн, он запомнил только, что село Ургаря было, называлось это село в Болгарии. И вот его так и записали Ургарчевы, и стали Ургарчевы. А потом, када уже были наши, строились болгары в Марфовке, и какой-то богач построил церкву. И в ету церкву крестилась женщина первая, назвали Марфа, и ето село назвали Марфовка по названию. Екатерина приняла и дала им место Крым, и это заселялись, кто где. И вот, сколько лет мы жили в Крыму, а потом. Родители ихние родителей привезли трёхлетнего мальчика, потом родители родились там, и потом мы родились там, потом. Это пятое поколение уже идёт наверное» [12]. Екатерина Романовна Голякова, 1916 г.р.: «Как нам рассказывали. Когда церкву сделали в деревне, и крестилась одна девочка. Её называли Марфа. Ну и так и крестили» [13].
Мотив приобретения земли реализуется в создании топонима в честь известного лица. В.Т. Калина рассказывала о происхождении названия «Желябовка»: «Там был революционер. Желябов Андрей. Это наш далёкий, далёкий родственник. Это был революционер и он прятался у нас. В доме на горище, потом у Беличенко через дорогу там. Называлась Чая, а потом Андреевка, а после Андреевки уже стала Желябовка. Почему Андреевка, не скажу. А вот Желябовка, там у нас опытная станция была, и там жили помещики Соневы. Они даже этого Желябова прятали у себя. Несмотря на то, што они были помещики. Такие хорошие были очень люди» [14].
Воспоминания детства и юности – это драматичное во многом колхозное строительство в Крыму: «Болгарская деревня была. Там жило очень много национальностей: и армяне, и греки, грузины много жило, и немцы, и евреи были. Но в основном населяли наше село (Желябовку. – О.М.) болгары. И мы жили в округе болгарской, впереди у нас болгары, сзади болгары, по бокам болгары, по бокам болгары были. Папа у меня метис, значит моя прабабушка гречанка, а дедушка был болгарином. И вот они, прадедушка был болгарин.
Я. А отца как звали?
Варвара Тимофеевна. Тимофей Дмитриевич. Дучев. Он считался болгарин. А мы уже, как дети, считались почему-то русскими. Мама украинка была из Полтавы […]. Большинство болгар (в деревне. – О.М.) Там такая церковь у нас была, что со всей округи приезжали к нам в церковь, очень красивая церковь была. А потом в тридцать девятом или сороковом году её развалили. Разломали эту церковь, там такие купола были, ой, вообще, знаете, это была сказка, не церковь, очень красивая была. Колхоз имени Желябова. У нас в поле и кукурузу, и пшеницу, ячмень, всё, всё, всё садили в поле.Каждый себе во дворе перец, помидоры. Баклажаны, самая любимая еда у болгар – это перец. Перец и баклажаны, это основное, национальное блюдо» [15]. Акулина Сергеевна Нешева: «Хлебоводством занимались. Огородниками. Как раз в двадцатых годах коллективизация. Я только чуть запомнила, когда ходил красный обоз, собирал семена, ходили зерно брали, вот такое. Объявили, вроде, должны были зайти все в колхоз. Мы, родители долго не было, потом уже тоже зашли. Самовольно и работали в колхозе до высылки […]. Церковь в Марфовке была. Большая церковь была, потом её разрушили. При нас уже её разрушили, а потом построили, уже когда румыны (пришли в оккупацию. – О.М.). […]. Актвисты, когда коллективизация, много людей забирали. Этих людей арестовывали. Нашей деревни примерно восемьдесят человек самые такие, что рабочие, хозяева хорошие. Если кто пойдёт хоть одну слову сбрешет, сказал так против власти, и его фьють, забирали – правда. неправда. Это восемьдесят душ, кажется, было, двое как-то вернулися, а те все невернулися».
Я. Повысылали?
Акулина Сергеевна. Поубивали их. Порасстреляли. Ни слуху, ни духу [16]. Вспоминает Екатерина Романовна Голякова: «В Крыму жили мы как середняки. Вокруг нас татары. Через два километра было полно татар. Отец у нас очень любил татарский язык и научился по-татарски. Прямо как родные братья. Татарин, звали Рамазан. А отца нашего Роман. И вот у них он был объездчиком, этот Рамазан. А брат, пасли лошадей ночью, собралось ребят. А они, лошади, попали в посев. И этот Рамазан пошёл их забрать. А брат ему кричит: «Э, Рамазан, дай мои кони, я сын Роман». Сперва учили нас по-болгарски. Был болгарский. Я помню, в третьем классе училась, била болгарка. Ну, не наша болгарка. Это болгары уже другие. Мы болгары, в Одессе другие болгары. Уже язык наш не такой, как у них. А потом уже не стали, стали по-русски учить. Сперва работал каждый себе единоличником. Уже в двадцать девятом году накчались колхозы. Брат был единоличник. А отец колхозник. Вот мы работали, но жили очень дружно» [17]. Григорий Алексеевич Бараков: «Наполовину болгар было. Потому шо у нас была деревня. А если ту деревню взять, которая, русские и украинцы напополам. В основном овцеводство, ну, конешно, и землепашество там. Огородничество было, но мало. А частников я что-то не помню. Мало, мало.
Баракова Мария Васильевна. Там в Крыму, в Коктебеле, там да. А у нас почва не позволяла.
Григорий Алексеевич. У нас (в Туйгуче. – О.М.) не было (церкви. – О.М.). Мы ездили в русскую церковь, километров двадцать от нас. А я знаю, папа. Утром рано, и мама встают, запрягают лошадей, садят нас на бричку. А у них (кивает на жену) в Марфовке была»[18].
О различиях среди болгарского населения Крыма А.С. Нешева говорила: «У болгар, как и у русских, кажный район, край – по-другому немножко. Вот украинцы, кацапы, хохлы – все считались русскими, а каждый разговор по-другому. Так и у нас. Вот болгары в Крыму, там в Одессе есть болгары, но уже разговаривают по другому. Я не знаю, они откудова, или просто российские болгары?» [19]. Е.Р. Голякова: «Наша сестра в Коктебеле жила, и вот они уже опять там по другому. Я поехала. Дяденька приехал, зерно у отца. Ну и забрали меня. А тётка мне говорит: «Катя, иди принеси сметник». А по нашему лопату. А я не поняла. Я пошла, постояла на веранду, стою, стою. А она догадалась, что я не поняла. Я не поняла, што мне сказали. А здесь уже по другому разговаривали» [20].
Переломной эпохой явилась в народном сознании крымских болгар Великая Отечественная война и связанные с ней партизанское движение, оккупация и высылка 1944 года. «Войну прожили, – рассказывала А.С. Нешева. – Сколько нас немцы гоняли. Три раза мы переходили из рук в руки. А потом, када освободили уже, нас разбомбили. В наш дом попала бомба, помню, одинадцать метров глубина, на весь двор ширина, нельзя было пройти. Потом ходили мы по дворам, кто у кого нас пустил. Только где приблизительно знали, кое-что откапывали там. Ни фотокарточки, ни документов, ничего там, такая крыша вот так свалилась. Мы, кагда бомбили, так смотрела: семь мессершмидтов. Восемь бомбардировщиков, земля вот так дрожала. Там на кладбище. За бугром стояли зенитки наши русские, и немцы бомбили всё время наш край […]. Все кто куда, и я пошла до соседей, спрашивать, где будем прятаться, и как раз в то время загудели самолёты. Я побежала с ребёнком голым. Замужем уже, двадцать один год мне было, или двадцать два, годовой ребёнок как раз. И ми спрятались в окопе у соседа […]. А муж был в поле. Болгар не брали сперва на фронт. Потому что болгары немцам делали (Болгария была союзником Германии. – О.М.). А потом уже, когда освободили, его забрали (в армию. – О.М.)» [21]. Прасковья Ивановна Дровалева: «Был повешен мамин брат немцами. Когда были оккупированы. Были у нас немцы, были румыны. Нам было поскольку лет в сорок втором году, запомнилось впечатление, что мы с двоюродным братом, ходили мы в Марфовку, узнавали, как там немцы, прятались у нас партизаны, а мы ходили узнавать, как там немцы. Где они стоят, где что. Придем, скажем старшим. Наших сестёр двоих забрали, чтобы копали окопы и собирались их отправить в Германию. А там были австрийцы, вот они им помогали через колючую проволку, вот они приехали все разорванные, сбежали» [22]. Среди тех несчастных, кого немцы выслали в Германию, оказалась Варвара Тимофеевнв Калина. Она вспоминала: «Меня в Германию забрали. Я была в концлагере тридцать два месяца. В городе Бремене. Трудно вспоминать. Работала на заводе. Я была у тёти покойной, когда облава была. И Добров Иван, отчество забыла я этого полицейского. Фамилия Добров. Он, значит, делал облаву. А мне крёстная говорит, ты должна в ларце спрятаться у меня. Я у неё спряталась. И они пришли к нам, и я в окно выскочила. Уже был вечер, часов наверное десять. Это был сорок второй год. И я вокно выбежала, и через речку прибежала домой. А сестру уже держат: «Что я, где я?». Сестра должна сказать. Она говорит: «Я не знаю». Но когда меня полицейский тянет к себе, а сестра меня тянет к себе, и один из них выстрелил в стену, чтобы как испугались что-ли, ну всё равно меня забрали в Германию. Не только меня одну, нас тогда было очень много девочек. И Карова Аня, и Попова Зина, и Мутева Маруся. Она, Она, по-моему, сейчас в Голландии живёт. Мутева Мария Кирилловна. Теперь, Михаева Дуся, Дучева Аня, умерла уже. На Украине жила. В общем много нас. Шестнадцать лет было полных. А двадцать второго августа забрали. И увезли нас в Германию, и сразу в город Бремен, это на севере. И сразу нас распределили на этот завод. И там мы работали. Гоняли нас строем, человек триста, полицейские по обеим сторонам. Приведут нас на пирс, и там пароходик приходил, нас переправляли. Там, по-моему, река Рейн. Вот переправляли нас на ту сторону, и сразу на завод. Проверят нас, общупают, ничего ли у нас нет, ведут к станкам токарным. А мы-то не умели работать, работали немцы. Ну знаете. Были среди них очень хорошие. Даст кусочек хлеба. Мы такие радые были, просто вообще. Так один раз укусишь его (хлеб. – О.М.) и всё. А меня ещё потом забирала одна женщина, когда мы с работы шли. Шоб я у неё работала. Я вечером до одинадцати у неё работала всегда. Так у неё была пекарня. И она мне говорит: «Кушай всё, што ты хочешь». А мне стыдно было, я голодная, я бы, наверное, ела, ела и не переставала есть, но мне было стыдно. И вот она меня спустит в подвал, там я заметаю, убираю там, у них там пекарня была в этом подвале. И эти пироги там разные, франзольки. В общем, столько было всяких этих яств. Она всегда меня, бывало, покормит, эта женщина, фрау Берта […]. Полдвенадцатого ведёт домой, в концлагерь. А там этот, уже полицейские стоят. Один был хороший полицейский, маленький такой, толстенький, мы его называли Онкель. А один, мы его называли Ванька Усик, он такой худущий, высокий, у него такие усы, это был зверь. Немец. Это был зверь, не человек. Ну, в общем, они приведут меня, я пошла в комнату. По двадцать человек в одной комнате было […]. Девятого мая нас освободили. Мы и пешком шли, мы и ехали. Американцы освободили. Бомбёжки эти были, Боже мой! Вот, говорят, Ленинград блокадный. А там, наверное, ещё хуже было. Как блокада. Кормили нас очень плохо. Брюква и вот эти, знаете, лягушки или моллюски. А когда-то на Новый год я у этой фрау Берты уворовала муки и вы знаете, я так испугалась, ну там же карают за это строго […]. А в этот раз нас не проверили и я отстояла смену около этого станка, и вы знаете, просто Бог сохранил. И вечером пришли мы домой, а пришёл к нам коммендант, такой был хороший дяденька, вообще чудо немец. И наша переводчица. Маруся зовут её, звали, она вышла за него замуж. Он пришёл и говорит: «Завтра праздник». Принес нам манки, манной крупы, и принёс семечек. И говорит: «Сталинский шоколад вам принёс». Мы, конечно, очень обрадовались, а у нас в комнате большая такая печка стояла, очень большая, и на эту печку мы поставили или казан, или чашку, не знаю, стали варить эту манку и ещё принесла муки. Так у нас такой был праздник, даже этот немец-коммендант попробовал чуть-чуть с нами этой нашей баланды. Говорит: «Очень вкусно». Домой вернулись всяко. И поездом ехала, и пешком шла. Проверяли, особенно в Запорожье, ужас, выщербили всё, что можно […]. У меня были часики […] подарили мне. И часики забрали. Это всё ерунда. Факт тот, што я приехала домой. А из Запорожья я поехала домой, знаете, этот поезд товарный. […]. Гондолы назывались эти вагоны. Одна половина была открыта. Меня, видимо, сильно продуло, и я приехала домой и сразу как заболела, меня парализовало, и я парализованная была» [23].
А.С. Нешева так рассказывала об оккупации Марфовки: «Немцы зашли, каждый двор проверяют, ищут партизан […].У нас в Марфовке двоих расстреляли. Когда облава, комсомольцев двоих забрали […]. А потом, когда зашли второй раз, эти эсэсовцы не знали чем придраться, чем напугать людей, нашли эти ботинки, и сказали, что он (сосед. – О.М.) их украл. И забрали этого соседа […]. Повесили посреди деревни. […]. И тогда вечером, опять бомбёжки, опять стрельба, и наши вечером подходят через Керчь, через пролив. Вошли, и они (немцы. – О.М.) стали убегать. А перед этим нас всех собрали и погнали копать там, где турецкий вал, и хотели всех расстреливать. Уже кончали окопы, а уже стрельба такая, что суматоха такая была. И подъехал один румын, генерал что-ли какой-то большой […], И сказал: «Идите домой». Румын этот распустил нас. Вечером зашли наши. Четвёртый (раз. – О.М.) нас освободили. И через месяц нас выслали, уже в сорок четвёртом» [24].
Депортация предстаёт в рассказах болгар Темрюкского района определённым рубежом, эпохальным трагическим событием народной истории. Обида за несправедливость, выпавшие тяжёлые испытания сохраняется до сих пор: «Одно интересно, зачем? Главное дело, нас уже в сорок четвёртом годку, война уже заканчивается, а мы попали в это – нас выслали. За кого мы отвечали, даже не знаем, обидно было» [25]. А.С. Нешева говорила: «Татары жили в Крыму, вроде показывали их (немцам. – О.М.), где партизаны прятались». А болгары, по словам Акулины Сергеевны, были в партизанах, и 18 человек-партизан немцы расстреляли. Особенно кощунственным выглядело то, что высылка произошла на следующий день после перезахоронения болгарских партизан: «У нас тоже били эти мальчишки, эти все партизаны и врачиха, и они тоже соединялись и ходили до крымских партизан. И вот их позабирали, кто-то их указал […]. Их порасстреляли всех и позакопали. Восемнадцать человек, болгары, русские и смешанные: отец болгарин, мать русская. И ми тагда, кагда их привезли, косили в ручную хлеб, хотели пшеницу уже начинать. И к вечеру, в тот день, который хоронить привезли, пришли много машин и солдат. И такое страшное, а там гудела деревня, привезли восемнадцать снопов, их нельзя было открывать. Там разрыли и по одёже их узнавали, положили на кладбище. И там рядом все, и у врачихи двое детей, она всё прятал их, а эти партизаны давала справки, что у них тиф, или, как там называется. Страшная болезнь, штобы они (немцы. – О.М.) не заходили. И вот её тоже забрали (на высылку. – О.М.), у ней двое детей, муж был в армии, причём когда освободили, её не было, когда их привезли он волосы на себе рвал. С кожей сдирал […]. А наутро рано нам объявили, шоб ходили сдавать косы, вилы грабли, всё сдавать, мол, солдаты пришли хлеб убирать. А они (энкавэдэшники. – О.М.) боялись, что будем сражаться. Вечером объявили, а утром в четыре часа по дворам, и стучат. Приходили к каждому двору. И выгоняют. С собой што возьмёшь на себе, и мы порастерялись все, ну што с собой возьмёшь?. Ничего на знали, татары то знали уже. А мы не верили, мы такого вроде не заслужили, это мы с солдатами вместе ели, пили, помогали и партизани же похоронили, и это такое не думали» [26].
Екатерина Романовна Голякова: «Ну как высылали? Например, никто ничего не знал. И вот вечер, у нас восемнадцать человек партизан было, и все ребята на выбор. Мы жили на квартиру, а там стояли немцы. Там у них был штаб. Утром встали, провода порезаны. И уже на нас косо стали смотреть. В чём дело? А потом уже поняли, что там партизаны. Но 6нас они не трогали. А потом их било много. Поймали только одного. И он всех переказал. И они их всех нашли и всех поймали. И всех руки били завязаны проволокой. Вот так вниз головой лежали убитые. Вот конда тот день хороший, уже когда наши пришли, пошли пораскопали, привезли. Все в один гроб их положили, и мы пошли домой. Сели посидели. А у моей сестры, золовки тоже син и его убили тоже. Сестра говорит: «А я приду к вам. А я уже жила у самой старшей сестры на квартире, жили вместе. И мои дети били там. А днём, ещё в субботу, когда ми косили косами, приходят два солдата, говорят: «Девчата, берите свои косы, сегодня приехали военные, будут косить». А мы говорим: «Чёрта с два оставыим свои косы». Пошли домой. Вечером, уже после кладбища приходят два самых молодых ребят, говрят: «У вас нету молока попить?» Я говорю: «Почему, есть». «А сметана?». «И сметана!». Банки тада не били. Кринки такие. Я набрала кринку молока, сметаны литр взяли. Он вытаскиевает двадцать пять рублей. Ложит мне на стол. Я говорю: «Ребята, нам не надо, вам понадобится. А ми на месте. Нам ничего не надо». А он засмеялся и говорит: «А может и вам понадобится». Он уже знал, что они приехали выселять […]. Приходит напротив нас парень. У него отец немцы его застрелили […]. И говорит: «Вставайте, что ви думаете, –говорит, – нас выселяют». […]. Вот заходят два мужика-солдата. «Здравствуйте! Вы знаете. Что вам предстоит высылка. 20 килограмм на руки берите с собой». Двое душ детей. Взяла чемоданчик. И ушли без ничего. И нету ни денег, нету ни хлеба, нет ничего […]. Татарам разрешили всё брать. Их на месяц раньше выслали. Они всё брали. А нам по двадцать килограмм!» [27].
Мария Васильевна Баракова вспоминала: «В четыре часа утра пришли военные: собирайтесь на высылку. Ну, собрали мы, что было там, чемоданчик такой чёрный был. Ждали нас чуть-чуть. И всё. Всё бросили, что было всё бросили. И что могли в руки взять. Привели нас, среди села такая площадь была, там всех собрали туда […]. Приходит милиционер, берёт мой чемодан, высыпает се мои вещи, выбросил всё до кучи. Так осталась я голой, было мне шестнадцать лет, нечем было даже переодеться […]. Подогнали машины, погрузили нас и привезли нас до поезда. Посадили нас в телячьих вагонах и едем» [28]. В.Т. Калина: «Желябовцев всех выслали. Никто не остался. Дома были пустые, как-то страшно было. Я вернулась в сорок пятом гаду домой, страшно. Мама говорит: «Из Тамбова живут люди» [29]. Эти эмоционально-содержательные рассказы о пережитом поверяются свидетельствами непосредственных исполнителей депортации. А.Веснин, который в 1944 г. служил в войсках НКВД, писал в своих воспоминаниях: «А через месяц с небольшим (после выселения крымских татар. – О.М.), в ночь на 24 июня, мы вновь двинулись из Керчи в поход. И к утру прибыли в прибрежное село Марфовку, между Керчью и Феодосией, населённую болгарами. Нам было объявлено, что мы будем выселять жителей этого села, и по всему Крыму в этот день выселяются кроме болгар греки, армяне. Караимы, цыгане. Людям мы должны говорить, что прибыли помогать косить сено. Так мы и поступили. Разойдясь по выделенным нам участкам, мы. Как будущие6 шефы, радостно были встречены хозяевами, не поскупившимися на выпивку и угощение для бескорыстных помошников. В назначенное же время, когда в село въехали автомашины, мы объявили хозяевам: «Именем Советской власти!». Татар, оказывается, мы выселяли гуманно, как я уже говорил, 2 часа на сборы и 200 кг груза на семью, а тут 20 минут на сборы и груза. Что унесёшь в руках. К тому же было организовано соревнование между группами, кто раньше закончит свой участок. На деле вышло, что люди хватали не самое необходимое, а что попало под руку и тут же выталкивались прикладами. Выселения в том виде, как они проводились, эти акции, по своей гнусности, по физическим и моральным мукам ни с чем не сравнимые. Те, кто в своей жизни не подвергался этому, не может, пожалуй, в должной мере представить весь трагизм» [30].
Следование к месту ссылки также занимает в народной истории темрюкских болгар особый пласт драматических воспоминаний. А.С. Нешева: «В вагонах этих телячьих, в три ряда. Верхние кричат, писают, какают там. Они наверху, средние и нижние, и страшно, под охраной. И три месяца. И ни на двор, ни это. Кто, остановится поезд, повыскакиваем все рядом – мужчины, женщины, возле вагона садимся, оправляемся, уже безразлично было всё. И так мы ехали и потом по частям, некоторые попали по городам, некоторые попали в тайгу» [31]. А.П. Чебышева: «Я песню спою, как высылали, мы в Сибири выдумали:
Идёт птица с Крыма прямо в Казахстан
Он везёт болгаров, греков и армян.
Он везёт на гибель в станцию Макат,
Тысячи детишек и несчастных баб
Она длинная. Я дальше не помню. Как умирали дети, как хоронили по сорок человек в день. И Крым вспоминали: если ветер подует с Крыма, так такое радостное, что с Крыма ветер подул. Она длинная. Запрещённая песня» [32].
Следующая сюжетно-тематическая группа – описания самой ссылки. М.В. Баракова: «Нас в Катки, Кемеровская область, город Катки. Туда привезли нас и начали раскидывать по посёлкам, сёла такие запущенные. Привезли нас. Разгрузили, а потом сделали нам нары в телятниках. Чем занимались? Как раз уборка у них там, картошка, огороды, стали у местных наниматься, они нам то картошечку, совхоз был. Отмечались каждый месяц. Надзор был у комменданта».
Г.А. Бараков: «Я как помню: на базар не имел права сходить без разрешения».
М.В. Баракова: «Кагда нас привезли туда, все от нас отбегали и говорили: «Привезут вам врагов народа, вы смотрите на них». Чтобы они следили за нами. Чтобы они нас не принимали. Чтоб боялись. Враги народа. Потом, кагда познакомились, когда увидели, что мы такие рабочие, что мы такие дружные, такими друзьями стали» [33]. А вот как воспринимала сибиряков П.И. Дровалева: «Нас привезли на станцию Анжеро-Сунженская. Кемеровской. Когда мы приехали, нас встретили на лошадях. Тележки, или, как их назвать? Матерились они очень много, были подвязаны кушаком, обзывали нас, говорили, что мы приехали с врагами […]. Жизнь была очень тяжёлая, особенно тем болгарам, которые попали на лесоповал, к такому климату не привыкли, мерли. Карточная система. Ели, как говорится, сверху были люди, снизу кони, так называли – овсяные были супы и каши. Очень пережили. Двенадцать лет мы были. До пятьдесят шестого года. Отмечались, как высланные» [34].
Е.Р. Голякова: «И повезли нас в тайгу, даже неба не видно. В сибирь. В Кемеровской область, Троицкий район, посёлок Майский. Лесоповал. Только было два барака, перегорожены. А один только, на два сарая с одной стороны четыре семьи, с другой стороны четыре семьи. А те уже были перегорожены, кажная семья – трое, четверо душ отдельно. Мы жили вместе четыре семьи, потом и нам дали маленькую комнату, мы перешли […]. Спенрва работали сами, вручную, эта, штабеля делали, руками катали. Пять-шесть человек стоит и накатываешь три-четыре яруса. А уже после стали туда запрягать лошади, ребята. А они не хочут идти. А они их бьют, пока многие копаются там. Пережили хорошо. Когда нас уже выслали, после пришёл приказ не высылать.. А уже за два-три дня телячьи вагоны уже заняли. Только станешь, ждёшь. Там давали одна помойка. Поставишь два кирпича: только закипит вода, там затируху делаешь детям: «По вагонам». Садись и езжай. Отмечалися. В три часа нас военные поднимали, холодно, не холодно, идём. Идёшь, по тропинке пошёл, уже тропинки не видно. Идёт одна, первая. На плечо держит пилу, топор, идёт. Меняемся, пока дойдём до лесоповала. Придёшь, там ещё темно. Ничего не видно. Сидим там, мёрзнем. Ну, костёр делали» [35].
А.С. Нешева: «Нас разгрузили старые деревни были […]. Им говорили, што будут ехать какие-то страшные люди, штоб не выходили, не давали им ничего, и вот, враги народа страшные. И кагда ми ехали по деревне, все закрытые, дети воду хочут, это не воды нету, ничего и самыя крайняя дом, женщина на калитке стояла, и у ней попросили воды, она нам вынесла, напоили детей и поехали дальше. Разместили нас в Майске, там посёлок Краснояр. А нас поместили там, где била зона, где заключённые, наши бараки такие с нарами, и мы летом там работали, там косили. А потом на зиму выбирали у кого больше рабочих таких и попали в Гуптыри на лесозаготовку. И это тогда нас погрузили тоже туда. И там заключённых вывели из бараков, а нас туда. В четыре часа утра с патрулём выгоняли на работу, и после этого уже три года в тайге были. Лес валяли. Женщины, ноги обмороженные такие. Которые с семьёй – подсобные считались. Я поваром была. С золовкой мы всё время вместе жили. И там землянки себе выкопали, по две-три семьи в одной землянке. Там били немцы, там били армяне и греки, и ми и все. И три года. Потом забрали, болгары хорошо работали, забрали нас назад в Майском, посёлок там под зоной. И наших мужиков поставили патрулём, штобы караулить эти. Сами под конвоем и конвоировали. Ставили себе хатки. Старики повымирали там, опухали с голода, с холода, молодёжь тоже не могли ходить, голодные там. Хлеб давали, кто норму выполнял, девятьсот грамм, иждивенцам двести грамм, а старикам по сто пятьдесят, а детям по двести. Поопухали, а потом, когда нас вернули на Майский, шоб мы хозяйством, там картошка эта. А старики поумирали с голода, с холода. Родители там их позакопали, и потом нас убрали оттудова. Отец умер, брат и муж работали на заготовке. И пошли, им сказали, што отец умер, а их не пускают похоронить И эту, сына пускают, зятя не пускают» [36].
Следующая крупная сюжетная линия и эпоха – переезд на Кубань. В устной истории болгар причины переселения на Кубань связываются с тем, что в 1956 г. в Крым им вернуться не разрешили. А.П. Чебышева: «Приняли тут людей. Ну это ж не Крым. Они: «Везде живите, только не в Крыму. Первые приехали, думали, что пустят в Крым. А не пустили – прописки нет. А теперь делать нечего там – Марфовка не Марфовка» [37]. Екатерина Николаевна Воронцова: «Сестра моя старшая, она тут была за болгарином замужем и его родители, они в Крым поехали, им не разрешили. Они посоветовались, сюда поближе. Ближе к родне. И они сюда приехали. И потом вот они написали, и родители наши сюда приехали, мы дядя, дядя наш сюда приехал, ну, в общем, близких сюда пригласили. Они приезжали» [38]. По словам болгар, система существовавших у них родственных связей помогла им не только выжить в Сибири, но и компактно обосноваться на Кубани. Вера Александровна Языкова, 1959 г.р. говорила нам: «Родство очень сильное. Роднятся как-бы двоюродные, троюродные и так далее, все очень роднятся. Свадьба какая, горе какое, все собираются и поддерживают свзь, не теряют связь. И вот здесь стали обосновываться, на Кубани. А ещё есть посёлок тут Сенная, там вообще болгар очень много, все время называли её Варна. Вообще на Кубани не было болгар до приезда нашего. У нас основные наши – Марфовка. Кешлаусцы – это, знаете, где их много – Крымск. Там их очень много, с Коктебеля, с Кешлава». Об устрой стве на новом месте: «Работали. Сперва на винограднике. А потом уже стала учиться заочно. Работала в бухгалтерии».
Я. Как вас кубанцы встретили?
Вера Александровна. Кубанцы были как хохлы. Мы когда приехали, ту вовсю были одни бараки, а домов не было ни одного Вот это уже всё при нашей бытности все эти улицы.
Я. Думали сначала, что тут временно?
Дровалева Прасковья Васильевна. Да нет, когда мы приехали, уже деваться некуда, хотелось, может быть, и вернуться обратно… И потом стали обосновываться. Чубуками топили. Как идёшь на работу, виноград режешь, потом нарежешь чубучки. Вечером протапливали. А потом уже стали подстраиваться» [39].
А вот версия Акулины Сергеевны Нешевой: «Когда освободили, стали разъезжаться. Маленков тогда, налоги сняли. И после этого освободили и сказали: «Ехать можете, куда хотите, только не в Крым. В Крым не пускали нас. Потому шо там поселили в хате своей, боялись, наверное, што получится война и в Крым не пускали. И тогда разъехались наши люди везде, кто есть, и в Молдавии есть, и на Украине есть, везде. Кто куда, нашёл место».
Я. Почему выбрали Кубань?
Акулина Сергеевна. Сперва перехал брат на Кубань. Он в Сенной, брат. А моя сестра, мы попали в Сибирои, а они попали на Урале […]. Они говорили нас, штобы переехать туда […]. И дети все вм есте росли на Кубани, и дети, и мы. И они. Только туда и приехали до них, два месяца жили там. Они тоже в бараке, в одну комнату. А у меня четверо детей, и нас двое […]. Работы нету, квартиры нету. Тода он (муж – О.М.) пошёл, устроился в Школьный совхоз […]. И вот тут уже живём сорок восемь лет. Сперва был колхоз, потом совхоз. Сейчас осталось уже мало (болгар. – О.М.) в Красноармейской. Баба Дора Москатова. Баба Настя Москатова. Москатовы трое поумирали. Кихаевы, Юрка в Краснодаре, работает в Кубанском хоре. В Сенном у меня брат родной, он тоже был в Майском. Есть двоюродная сестра. И в Виноградном, и в Сенной. В Фанагории там Нешевы тоже двоюродный брат наш есть. Нешев, вот молодой парень в Фанагории, тоже болгарин. Они порасходились. В Армавире мои родственники живут, сестра жила, померла, а племянники все там и эти, и в Крымской есть болгары.
Я. Вы не ездили, когда праздник устраивали в Крымске болгары?
Акулина Сергеевна. Я ездила, делали в своём доме хороводы, песни пели.
Я. Общество было болгарское?
Акулина Сергеевна. Болгарское общество. Что-то распалось… В Керчи было болгарское общество, мы ездили в Керчи, там пели песни и эта, премия нам била.
Я. А в Крымске кто руководил этим обществом, не помните?
Акулина Сергеевна. Если попадёте там в Крымской, как её сейчас фамилия, она всё одевалась в болгарские эти одёжи?. Ургарчев Георгий Стефанович. Он мои года. Я не знаю, он ещё живой и сестры его. Он там варил баранину […]. А одна делала такой пирог болгарский, зельник называется. В общем, участвовали. Они пели песни. А сейчас не собираются уже давно. Года три наверное было. Первый раз я не била, второй раз била, а третий раз собирались. Собирались три года подряд.
Я. Это с начала девяностых?
Акулина Сергеевна. Где-то да. А сейчас чё-то не слышно. Все уже постарели [40].
Болгар соседи-местные жители в Виноградном, Запорожской, Красноармейском считают великими тружениками, по словам коренных жителей, болгары работают всегда, даже на сильном солнцепёке. Отношение к ним самое уважительное. Ограниченный объём публикации позволил нам остановится лишь на некоторых наиболее значимых для кубанских болгар блоках устной истории: турецкое иго, поселение и жизнь в Крыму, депортация, обоснование на Кубани. Историческая память болгар хранит значительный комплекс знаний о прошлом и настоящем, поэтому в ней, в конечном счёте объективируется этническое самосознание. Пока это первые материалы и наблюдения, необходимы дальнейшие полевые исследования в Крымске, в пос. Сенном, в Приморск-Ахтарском районе, где ещё живы носители уникальной исторической памяти болгарского народа, нашедшие наконец после долгих мытарств пристанище в нашем крае.
Примечания
1. См.: Матвеев О.В. К истории болгарских переселенцев на Кубани. Часть I (70-е годы XIX в. – 1916 г.) // Итоги фольклорно-этнографических исследований этнических культур Северного Кавказа за 2002 год. Дикаревские чтения (9). С. 150–158.
2. Полевые материалы Кубанской фольклорно-этнографической экспедиции 2004 года (ПМКФЭЭ-2004). Станица (Ст.) Запорожская Темрюкского района (р-на) Краснодарского края (кр.). Аудиокассета (А/к) № 3173. Информатор (Инф.). Бараков Григорий Алексеевич, 1925 года рождения (г.р.).
3. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Виноградный Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3128. Инф. Чебышева Александра Петровна, 1921 г.р. Ралдугина Ксения Ивановна, 1925 г.р., Нешева Степанида Дмитриевна, 1925 г.р., Москатов Степан Ларионович, 1940 г.р.
4. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Виноградный Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3127. Инф. Дровалева Прасковья Ивановна, 1931 г.р.
5. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Красноармейский Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3131. Инф. Нешева Акулина Сергеевна, 1920 г.р.
6. ПМ КФЭЭ-2004. Ст. Ахтанизовская. А/к № 3143. Инф. Калина Варвара Тимофеевна, 1925 г.р.
7. Славянские народы Юго-Восточной Европы и Россия в XVIII в. М., 2003. С. 111.
8. Макарова И.Ф. Русский царь в народных представлениях болгар // Славяноведение. 2003. № 5. С. 30.
9. Носкова И.А. Крымские болгары в XIX – начале XX в.: история и культура. Симферополь, 2002. С. 19.
10. Разумова И.А. Потаённое знание современной русской семьи. Быт. Фольклор. История. М., 2001. С. 191.
11. Там же. С. 206.
12. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Красноармейский Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3133. Инф. Нешева Акулина Сергеевна, 1920 г.р.
13. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Виноградный Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3129. Инф. Голякова Екатерина Романовна, 1916 г.р.
14. ПМ КФЭЭ-2004. Ст. Ахтанизовская Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3143. Инф. Калина Варвара Тимофеевна, 1925 г.р.
15. Там же.
16. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Красноармейский Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3133. Инф. Нешева Акулина Сергеевна, 1920 г.р.
17. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Виноградный Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3129. Инф. Голякова Екатерина Романовна, 1916 г.р.
18. ПМ КФЭЭ-2004. Ст. Запорожская Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к №3173. Инф. Бараков Григорий Алексеевич, 1925 г.р. Баракова Мария Васильевна, 1929 г.р.
19. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Красноармейский Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3131. Инф. Нешева Акулина Сергеевна, 1920 г.р.
20. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Виноградный Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3129. Инф. Голякова Екатерина Романовна, 1916 г.р.
21. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Красноармейский Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3133. Инф. Нешева Акулина Сергеевна, 1920 г.р.
22. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Виноградный Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3127. Инф. Дровалева Прасковья Ивановна, 1931 г.р.
23. ПМ КФЭЭ-2004. Ст. Ахтанизовская Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3143. Инф. Калина Варвара Тимофеевна, 1925 г.р.
24. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Красноармейский Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3132. Инф. Нешева Акулина Сергеевна, 1920 г.р.
25. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Виноградный Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3127. Инф. Дровалева Прасковья Ивановна, 1931 г.р.
26. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Красноармейский Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3132. Инф. Нешева Акулина Сергеевна, 1920 г.р.
27. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Виноградный Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3129. Инф. Голякова Екатерина Романовна, 1916 г.р.
28. ПМ КФЭЭ-2004. Ст. Запорожская Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к №3173. Инф. Бараков Григорий Алексеевич, 1925 г.р. Баракова Мария Васильевна, 1929 г.р.
29. ПМ КФЭЭ-2004. Ст. Ахтанизовская Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3143. Инф. Калина Варвара Тимофеевна, 1925 г.р.
30. Веснин А. Выполняя приказ // Юность. 1989. № 8.
31. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Красноармейский Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3132. Инф. Нешева Акулина Сергеевна, 1920 г.р.
32. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Виноградный Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3128. Инф. Чебышева Александра Петровна, 1921 г.р. Ралдугина Ксения Ивановна, 1925 г.р., Нешева Степанида Дмитриевна, 1925 г.р., Москатов Степан Ларионович, 1940 г.р.
33. ПМ КФЭЭ-2004. Ст. Запорожская Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к №3173. Инф. Бараков Григорий Алексеевич, 1925 г.р. Баракова Мария Васильевна, 1929 г.р.
34. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Виноградный Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3127. Инф. Дровалева Прасковья Ивановна, 1931 г.р.
35. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Виноградный Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3129. Инф. Голякова Екатерина Романовна, 1916 г.р.
36. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Красноармейский Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3132. Инф. Нешева Акулина Сергеевна, 1920 г.р.
37. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Виноградный Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3128. Инф. Чебышева Александра Петровна, 1921 г.р. Ралдугина Ксения Ивановна, 1925 г.р., Нешева Степанида Дмитриевна, 1925 г.р., Москатов Степан Ларионович, 1940 г.р.
38. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Виноградный Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3126. Инф. Воронцова Екатерина Николаевна, 1938 г.р.
39. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Виноградный Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3127. Инф. Дровалева Прасковья Ивановна, 1931 г.р., Языкова Вера Александровна, 1959 г.р.
40. ПМ КФЭЭ-2004. Пос. Красноармейский Темрюкского р-на Краснодарского кр. А/к № 3132. Инф. Нешева Акулина Сергеевна, 1920 г.р.