Конец ХIХ – начало ХХ вв. явились определяющим рубежом в истории всего Северного Кавказа. Окончание Кавказской войны и постепенное вхождение Кавказа в систему Российской империи видоизменило социальную и культурную среду региона. Образование этнокультурной общности Северо-Западного Кавказа в начале ХХ в. было сложным и противоречивым. Это вызвано прежде всего политикой существующей власти, мощными потоками миграции из центральных районов страны.
Р.М. Машитлев,
кандидат исторических наук,
доцент кафедры регионоведения и связей с общественностью
Академии маркетинга и социально-информационных технологий – ИМСИТ
Конец ХIХ – начало ХХ вв. явились определяющим рубежом в истории всего Северного Кавказа. Окончание Кавказской войны и постепенное вхождение Кавказа в систему Российской империи видоизменило социальную и культурную среду региона. Образование этнокультурной общности Северо-Западного Кавказа в начале ХХ в. было сложным и противоречивым. Это вызвано прежде всего политикой существующей власти, мощными потоками миграции из центральных районов страны.
Причины миграции были связаны с экономическим благополучием региона – в сравнении с центральными губерниями России в конце ХIХ – начале ХХ вв., и особенно – в период Первой мировой войны, а также политикой переселения, проводимой в эти годы. В таком многонациональном регионе, как Северный Кавказ, было важно, чтобы этнические и административные границы совпадали.
Разрешение аграрного вопроса для горцев связывалось с их переселением с гор на плоскость. По мнению некоторых исследователей, решение аграрного вопроса горцев могло бы разрядить социальную напряженность среди северокавказских народов при поддержке царского правительства (Денисова Г.С., Уланов В.П. Русские на Северном Кавказе: анализ трансформации социокультурного статуса. – Ростов н/Д., 2003. – С. 49.). Однако сложность процесса для адыгов заключалась в том, что они переселялись на «новые» «свои» земли. То есть большинству адыгского населения Северо-Западного Кавказа предоставлялись территории, на которых они жили до завоевания: это – бжедуги, хатукаевцы, темиргоевцы и т.д., «у которых феодализм был наиболее развитым из всех племён адыгов» (ГАКК. Ф. р-411. Оп. 2. Д. 338. Л. 21.).
Острота и запутанность аграрных отношений была вызвана диспропорцией между быстрым разрушением старых форм хозяйства и медленным развитием новых. Это привело к земельной тесноте, аграрному перенаселению. Казачьи станицы на Кубани и Тереке ещё при своем основании располагались с таким расчетом, чтобы лучше контролировать автохтонное население, предотвращать любые проявления протеста с его стороны (Трехбратов Б.А.Северокавказское село в революции 1905–1907 гг. – Ростов н/Д., 1987. – С. 50.). В связи с этим выбор земли для наделов русских переселенцев осуществлялся не по экономическим критериям, а исходя из политической целесообразности.
Наместник Кавказа генерал-адъютант граф И.И. Воронцов-Дашков полностью разделял основную цель российского правительства – увеличение численности русского крестьянского населения как опоры имперского влияния в крае. Он считал необходимым создание русских посёлков в полосе закавказских железных дорог, особенно при железнодорожных станциях. Но и постоянно подчеркивал: при ограниченности площади свободных земель и при важности прочного заселения русскими выделяемых им участков Кавказ нельзя рассматривать как территорию, используемую для решения задач земельной реформы во внутренних губерниях России. Поэтому он настаивал на том, что для освоения Кавказа нужны крестьяне, уже привыкшие к его условиям, и считал наиболее подходящим контингентом кубанских и терских иногородних из казачьих районов Северного Кавказа (Дякин. В.С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (начало ХХ в.) // Вопросы истории. – 1995. – № 9. – С. 45.).
В свою очередь, славянское население региона осторожно относилось к автохтонным народам. Оно неплохо знало традиции горских народов, относилось к ним толерантно и за многие годы совместного проживания восприняло отдельные элементы этих традиций в качестве собственных. Поэтому в ходе межнационального общения поведение русскоязычных жителей Северного Кавказа отличалось большой ответственностью и доброжелательностью по отношению к своим оппонентам, т.е. носило адаптивный характер.
Кроме того, Воронцов-Дашков вынужден был признать: «Посылка на окраины худших элементов, которым нет места в центральной России, должна быть прекращена, т.к. она ведет лишь к падению государственной власти в глазах окраинного населения» (Лихдинский Н. Колониальное развитие горских народов. – Краснодар, 1930. – С. 6.).
В работе И.Г. Кулиша «Адыгея под гнётом царизма» выделены три типа проникновения неказачьего населения (ГАКК. Ф. р-411. Оп. 2. Д. 338. Л. 81.):
Во-первых, в форме организации поселений на казённых землях, не развёрстанных между аулами и не отошедших к казачьим обществам. Это, главным образом, земли, освобождённые от адыгов последним, позднейшим, переселением в Турцию. Это поселения отставных солдат, участвовавших в покорении Кавказа. Таких поселений было семь: из них два – село Белое и Натырбово – крупные селения, образованные по типу казачьих станиц.
Второй «тип колонизации выражался в форме образования поселений мелко-хуторского, крупно-хуторского и крупно-поселкового характера на землях русских и адыгских помещиков, на основе покупки их через крестьянский поземельный банк – земельными товариществами, единоличными покупателями из среды русского и армяно-черкесского купечества (черкесо-гайского – М.Р.), группами мелких покупателей, при содействии или без содействия поземельного банка, и крупными сельскими обществами и станицами» (Там же.).
Наконец, третий тип колонизационного проникновения, по преимуществу наиболее поздний и особенно относящийся к западной части адыгской территории, в форме плантаторского типа табаководного хозяйства, организованного на общинных и частновладельческих землях на основе длительной аренды (Там же. Л. 82.).
При обсуждении земельного устройства в Совете министров представитель Наместника напомнил, что при присоединении Кавказа его народам было обещано сохранить право собственности на находившиеся в их владении земли, причём горцы считали земли своими и совершали сделки купли-продажи. Но большинство министров отвергало ссылки на давние обещания, преследовавшие «главным образом политические цели», и утверждало, что, поскольку русские крестьяне платили выкупные платежи, следует взыскать их и с горских народов, которые сравнительно недавно вошли в состав населения империи (Дякин В.С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (начало XX в.) // Вопросы истории. – 1995. – № 9. – С. 45.).
В годы войны горское население обязано было вместо службы в армии вносить денежный налог, нести военно-конную и обозную повинности (Гакаев Ж.Ж. Большевистские организации Дона и Северного Кавказа в борьбе за войско в трех Российских революциях: Дис… канд. ист. наук. – Грозный – Ростов н/Д., 1989. – С. 73.). По закону 1866 г. об «Обложении горцев поселённой податью» основным государственным налогом была «подымная подать», т.е. налог на «дым» – подомовое обложение. Налог был связан с наличием домашнего хозяйства. Размер подымной подати был установлен для 8819 дымов – по 3 рубля, для 2542 дымов – по 4,5 руб. С 1901 г. подымная подать заменена оброчной податью, которую платили также и поселившиеся на Кавказе крестьянские общества, образованные на казённых землях, в частности – сельские общества, которые образовывались на адыгейской территории из отставных солдат после переселения адыгов в Турцию в 1890–1895 гг. Оброчная подать определялась по доходности земли путём качественной оценки этой земли.
В 1900 г. был установлен государственный поземельный налог, жители аулов Кубанской области выплачивали 90 тыс. руб. Особенностью Северного Кавказа была концентрация основного земельного фонда в общем пользовании. Фактически все земли (92,9 %) (Почешхов Н.А. Гражданская война в Адыгее: причины эскалации (1917–1920 гг.). – Майкоп, 1998. – С. 26.) в Кубанской области принадлежали казачеству. В Черноморской губернии свыше 80 % всех земель принадлежало казне, царской фамилии, крупным и средним землесобственникам (Сивков С.М. Начальный период Гражданской войны на Кубани и Черноморье (1917–1919 гг.): Дисс. канд. ист. наук. – Ростов н/Д., 1998. – С. 45.). Вследствие этого адыги, живя на своих исконных территориях, не имели своей земли и арендовали её у казны и Кубанского казачества. При этом большинством исследователей указывалось, что казачьему сословию, и прежде всего так называемому домовитому казачеству, принадлежали наиболее плодородные и удобные для обработки земли (Занин В.А. Ленинское учение о революционно-демократической диктатуре и Советы. – 1975. – С. 82; Куценко И.Я. Кубанское казачество. – Краснодар, 1993. – С. 227; Почешхов Н.А. Указ. соч. – С. 26; Сивков С.М. Начальный период Гражданской войны на Кубани и Черноморье (1917–1919 гг.): Дисс. канд. ист. наук. – Ростов н/Д., 1998. – С. 46 и др.).
Аульские земли по своему качеству уступали частновладельческим. Например, удобная земля Псекупского округа Кубани составляла всего 82985 десятин, т.е. лишь 7,7 десятины на душу населения, в то время как средняя обеспеченность землевладельцев исчислялась в 200 и более десятин (Хубулова С.А. Борьба крестьянства национальных районов Северного Кавказа за землю накануне и в ходе Октябрьской революции: Дис… канд. ист. наук. – Ростов н/Д., 1984. – С. 48.). В начале ХХ в. 72,3 % прикубанских земель оказались в руках казачьего войска, 11,9 % – дворян и «новых господ», купивших земли. Надельные же крестьянские земли составляли 1,9 %. Горским аулам принадлежало 5,11 % земли (Занин В.А. Ленинское учение о революционно-демократической диктатуре и Советы. – 1975. – С. 82.).
В период с 60-х г. ХIХ в. и до 1917 г. власти тянули с разработкой вопроса о земельном устройстве горцев нагорной полосы. Было создано много комиссий и комитетов, так и не решивших этой проблемы. С 1887 по 1905 гг. проводилась хозяйственно-межевая съёмка территорий, с 1887 по 1908 гг. работала специальная «Абрамовская» комиссия по исследованию положения землепользования и землевладения, которая и должна была закончить разработку необходимых материалов. Лишь в 1911 г. наместником Кавказа был послан в центр проект закона о землеустройстве – который, впрочем, так и не был утверждён до самой революции (Лихдинский Н.Указ. соч. – С. 7.).
До начала 20-х гг. ХХ в. у адыгов Северо-Западного Кавказа продолжал существовать сословный строй. Сословия фактически не изменились, общество состояло из дворянства, тфокотлей и некогда бывших крепостных пшитлей и унаутов (ГАКК. Ф. р-411. Оп. 2. Д. 339. Л. 55–57.). Этот факт вносил существенные коррективы во внутренний уклад адыгов и безусловно отразился и на разделе земель.
Из состава «высочайше пожалованных» земель можно отметить участки таких представителей знати, как полковник Урус-Бей Могокуров в Екатеринодарском отделе – 855 десятин, генерал-майор Пшекуй Давлет-Гирей Могокуров – в этом же отделе 1140 десятин, генерал-майор Султан Адиль-Гирей в Кавказском отделе – 13000 десятин, полковник Адиль-Гирей Капланов в Лабинском отделе – 5295 десятин и др. (Там же. Л. 13.).
Кроме того, царская администрация, желая всячески приблизить к себе элиту адыгского общества, наделяла её правами и полномочиями, но самое главное – землями. Основное количество участков, до 200 десятин, было получено юнкерами, аульными старшинами, всадниками милиции, муллами. Так, всадник милиции Асламбек Дошуков получил 107 десятин, урядник Исмаил Шеуджен – 103 десятины, унтер-офицер Докумов – 81 десятину, юнкер Алхас Унароков – 160 десятин, эфенди Алмахсид Нагоев – 103 десятины, Пшимаф Мишинов с тремя сыновьями получил 192 десятины и т.д. (Там же. Л. 15.).
Братья Султан и Давлет Гирей из аула Тлюстенхабль вели через управляющих крупное скотоводческое хозяйство и посев на 35 десятинах. Остальная земля – 46 десятин – находилась под естественным сенокосом, 30 десятин – под лесом. Дворянин Хаджимуков Мешвез имел хутор в юрте аула Хачемзий. Собственная наследственная земля составляла 155 десятин. Он сдавал в аренду 30 десятин по 20 руб. и 12 – по 45 руб., под посевом было всего 63 десятины, имел лошадей – 8, 19 – крупного рогатого скота, 430 овец (Там же. Л. 92.).
Из крупных промышленников единственным исключением явился адыг из пшитлей Лю Нахлюхович Трахов. В 1900 г. он владел крупным кирпично-черепичным заводом в черте Екатеринодара. Исключительного обогащения добился на основе казённых поставок шпал для строительства железнодорожной ветки Тихорецкая – Екатеринодар. В период империалистической войны Трахов держал в своих руках многочисленные предприятия – торговые дома в Екатеринодаре, гостиницы, постоялые дворы – общей стоимостью (по оценке 1912 г.) в 443 тыс. руб. (ГАКК. Ф. р-411. Оп. 2. Д. 338. Л. 108.). Трахов был неординарной личностью, широко известной в регионе. Он активно вёл деятельность в различных сферах – торговле, промышленности, ирригации, культуре, политической жизни.
В основном адыги проживали в сельской местности, лишь небольшая их часть жила в городах. По имеющимся данным, в начале ХХ в. большая часть адыгских семей жила в бедности: 6,5 % адыгских семей были батрацкими; 7 % семей на иждивении родственников, опекунов и т.д.; 46 % бедняцко-середняцких хозяйств, имевших посевы, не имели пахотного инвентаря; 21 % бедняцко-середняцких хозяйств не имели тягла; 24,6 % не имели коров (Киселева Н.М. Советский народ и малые народности. Исследование проблемы на материале Адыгейской автономной области: Дис… канд. ист. наук. – Ростов н/Д., 1969. – С. 35.).
Быстрое экономическое и политическое развитие Северо-Западного Кавказа началось с конца ХIХ в., когда российский капитализм перерастал в империалистическую стадию, усиленно втягивал «в водоворот мирового хозяйства» всё новые районы и области, приступал к экономическому «завоеванию» уже политически покорённого Кавказа.
Конференция «Ф.А.Щербина, казачество и народы Северного Кавказа в исторической ретроспективе», 2007 год, декабрь, г. Краснодар