Фундаментальные работы Ф.А. Щербины анализируют социально-экономическую специфику казачества, состоящую в том, что несение военной службы для него было сопряжено с принципом полного самообеспечения (осуществление мечты царизма по созданию «дешевого войска»).
Л.Ф. Логинов,
кандидат исторических наук,
профессор, заведующий кафедрой
истории и права Института
экономики и управления
Кубанского медицинского университета
Фундаментальные работы Ф.А. Щербины анализируют социально-экономическую специфику казачества, состоящую в том, что несение военной службы для него было сопряжено с принципом полного самообеспечения (осуществление мечты царизма по созданию «дешевого войска»). Ратный труд казаков с самого начала был связан с трудом земледельческим. Казак – и воин, и скотовод-землепашец. Это совмещение функций было не только сложным по сути, но и обременительным.
Полноправным собственником всей земли в России официально было государство, которое до революции представлял государь. В соответствии с этим оснополагающим принципом Екатерина II, даруя земли Черноморскому казачеству, в грамоте от 30 июня 1792 г. подчеркивала, что эти земли «пожалованы войску… в вечное владение». Тем самым юридически были определены два важных обстоятельства: во-первых, что земли пожалованы общине (войску), а не отдельным ее частям, во-вторых – что пожалованы именно во владение, а не в собственность.
Это означало, что войско само не имеет права передавать эти земли в собственность (продавать, дарить, отчуждать) не только рядовым казакам, но и высокопоставленным атаманам. Более того, само право внутреннего хозяйственного распоряжения землей у войска с самого начала было ограничено. Войско, например, не могло сдавать эти земли в аренду по своему усмотрению, а делало это только на условиях и с разрешения вышестоящих государственных инстанций. Владельцы земли обязательно должны были принадлежать к коренному (приписному) населению, которое объединялось в административные единицы (станичные общества).
Конкретно принципы землепользования на Кубани длительное время законодательно не были определены. Статус Черноморского казачества в общих чертах был начертан «Порядком общей пользы» (1794) – казак за военную службу получал земельный надел, денежное жалованье и различные льготы (освобождение от налогов, право беспошлинной торговли и др.). Однако размер надела первоначально не определялся, станичный юрт не был поделен на паи, и каждому, как пишет И.Д. Попко, было предоставлено право «пользоваться землей по мере надобности. В первые 10–12 лет новой жизни войска на Кубани, пока земли было слишком много, а оседлого и зажиточного населения слишком мало, отсталая неуместность упомянутого правила не была замечена ни правительством, ни самими казаками, но когда оседлая жизнь в крае утвердилась, население увеличилось и разжилось, тогда заметно стало, какой разгул произволу и насилию открыла пустота, оставленная в вышеназванном поземельном порядке».
Со стороны войсковой старшины начались массовые злоупотребления – войсковая старшина по «праву сильного» ввела в практику принцип «вольной запашки» или «первой заимки», она захватывала лучшие земли и «столько, сколько хотела». Это, естественно, вызвало массовое недовольство рядового казачества – как вопиющее нарушение принципов «казачьего братства».
Позднее правительству пришлось принимать необходимые меры. «Положением о Кавказском линейном войске» (1845) и «Положением о Черноморском казачьем войске» (1842) был определен размер надельной земли: рядовым казакам – по 30 десятин на душу, обер-офицерам – 200, штаб-офицерам – 400, генералам – 1500 десятин. По мере увеличения численности населения размер паевой доли казака становился все меньше и дробление земельных участков стало неизбежным. Эта надельная земля, как и любая форма общинного землепользования, подлежала систематическому переделу. Сроки передела были неодинаковые в разных станицах: в Елизаветинской – 3 года, Пашковской и Динской – 4, Медведовской, Марьинской и Кореновской – 5, Тимашевской – 10 лет и т. д. Паи распределялись по жребию, и владелец пая никогда не мог даже надеяться на то, что при последующей жеребьевке ему снова выпадет тот же участок. Поэтому у него не было заинтересованности улучшать ее плодородие, удобрять, использовать бережно и вообще относиться к ней, как к своей.
Серьезной проблемой со временем становилось хуторское хозяйство. Стремление «обособиться» от общины, выделиться на хутор («подальше от чужих глаз») было свойственно многим. Как отмечает И.Д. Попко, «раздробление, особничество или, как сами казаки говорят, «показанщина (от «казан» – котел, Л.Л.) составляют отличительную черту характера черноморцев. Им все как-то тесно, и в самом куренном поселении они отодвигаются сколько можно дальше один от другого».
Но реализовать это желание выделиться на хутор в условиях общины было трудно, особенно беднякам. Однако власть имущая казачья старшина и чиновные члены войскового общества уже вскоре после переселения на Кубань «обособились от своих сочленов и водворились хуторами в одиночку по глухим степным займищам». Они заводили там большие стада скота, конские заводы, распахивали поля и на глазах богатели.
Выделение хуторов ослабляло общину и в экономическом, и в военном отношениях, отвлекало казаков от несения военной службы. Это вызывало недовольство и рядовых казаков, и офицеров. Поэтому администрация войска с начала ХIХ в. неоднократно предпринимала попытки воспрепятствовать росту числа хуторских хозяйств, в том числе – и путем принятия решений о запрещении офицерским семьям и малоимущим казакам обзаводиться хутором. На какое-то время эти меры имели свое воздействие, позднее же все начиналось по новой.
Несмотря ни на что, количество хуторов росло. Со временем они стали пристанищем для беглых, их разыскивали правительственные войска, владельцы хуторов укрывали их, прятали и путем посулов или угроз удерживали на хуторах. Попытки заполучить хутор и обрести самостоятельность предпринимали и малообеспеченные казаки, но наталкивались на противодействие казачьей старшины, т.к. это препятствовало их обогащению; однако такие попытки не прекращались. Постоянная угроза их закрытия, ущемление со стороны казачьей старшины, слабая защищенность от набегов горцев способствовали тому, что на них не заводились основательные сооружения и постройки, сдерживалось разведение больших стад скота и лошадей (хотя пастбищ было достаточно), не культивировались землепашество и садоводство.
Другую картину представляли собой хутора казачьей верхушки и чиновников войскового управления, а также зажиточной части казачества. Они строили капитальные дома, скотные дворы, мельницы, постройки для работных людей, разводили сады, виноградники, распахивали целину. Хозяйства, специализирующиеся на скотоводстве и коневодстве, а позднее и на возделывании пшеницы, свеклы и подсолнечника, все более приобретали товарный вид и основывали производство на вольнонаемном труде, открывая возможность развития рыночных отношений.
Процесс социально-экономического расслоения казачества все более углублялся.
Строгий порядок явки казаков на службу – со справным конем, надлежащим оружием и обмундированием – дорого стоил казацким семьям. Как отмечает М.И. Лукомец, экипировка одного конного казака включала в себя мундир, бешмет, шаровары, сапоги, черкеску, папаху, бурку, башлык, патронташ, шашку, портупею, кинжал, пояс, полушубок, седло, плеть, торбу для овса, подковы, белье, портянки – и многое другое на 180 рублей, а главное – справную лошадь, которая стоила на рынке 200 р., итого 380 р. В сражениях и походах много коней выходило из строя, погибало от эпидемий. Оставшиеся без коней обычно просили перевести их в пешую службу, но разрешалось это не многим, самым бедным, а остальные должны были приобретать новых коней. Стоимость снаряжения одного пешего казака была, конечно, меньше, но тоже немаленькой – 122 р.
Чтобы полностью снарядить конного казака, семья должна была вырастить и продать 350 пудов пшеницы или 490 пудов ржи (жита). При средней урожайности в 40–60 пудов с десятины для этого требовалась площадь посева в 8–12 десятин. Собрать такую сумму малоземельный казачий двор мог только в течение нескольких лет, а в крепких казачьих семьях было не по одному сыну…
Кроме того, казаки несли и другие повинности. Но главное – огромные тяготы и лишения неустроенного походного быта и постоянный риск, а иногда и расплата жизнью за весьма ограниченные привилегии, – главным образом – пользование землей. В этих условиях казак должен был добывать свой достаток горбом, неустанным, каждодневным трудом всей семьи.
Земля и постоянная работа на ней были для казаков мерилом богатства и залогом материального благополучия. Связь казаков с землей, которую они отстаивали и защищали в течение столетий, носила не только социальный и экономический характер, но и чисто психологический, эмоциональный. Они любовно обращались с ней, называли ее ласково «Земля-матушка», «Земля-кормилица».
Такое отношение столетиями формировало и принципы трудовой этики казачества: трудолюбие, усердие, максимальное напряжение моральных и физических сил были фундаментальными основами образа жизни. Лень, праздность, бесхозяйственность, иждивенчество, расточительность, мотовство казаки не терпели. Эти пороки осуждались не только на бытовом уровне – в семье, соседями, станичниками, но и официально – атаманом, станичным правлением, на станичном сходе.
Участие всей семьи в трудовом процессе лучше всего, пожалуй, показывают полевые работы. На них семья, если участок находился далеко от станицы, выезжала в полном составе, за исключением малолетних детей и немощных стариков, остававшихся «хозяевать» дома. Даже беременность женщины не освобождала ее от соучастия в них: ей поручали на поле более легкую работу; очень часто женщины рожали и на меже.
Выезжая в поле, семья забирала с собой крупный рогатый скот, лошадей и овец. На участке сооружали балаган, в нём и жили до конца уборки урожая. В поте лица работали все домочадцы. Мальчики – погонычами тягловой силы на пахоте, пастухами, а девочки – няньками и помощницами матери в приготовлении пищи. Гребли сено, вязали снопы… Такое совместное участие всех членов семьи было не разовым и даже не сезонным, а постоянным.
И это естественно – у казаков и земли-то было значительно больше, чем у других семей. Накануне революции казачеству, составлявшему 45,8 % населения, принадлежало 75 % земель Кубанской области. Поэтому в целом казачество жило зажиточно и не имело желания пойти на общее «поровнение земли» с другими поселянами. В этом и состояла причина извечного антагонизма казаков с крестьянами-поселенцами и иногородними.
Степень зажиточности была разной в степных и предгорных станицах; в степных, естественно, выше. Как показали исследования В.Н. Ратушняка, доходы кубанских казаков относительно страны в целом были значительно выше, в том числе – в сравнении с жизненным уровнем крестьян черноземной зоны.
Представление о зажиточности казачества южных регионов дают материалы Донского Статистического комитета. По его данным, в конце ХIХ в. бедным на Дону считался казак, имеющий в своем хозяйстве лошадь, пару волов, пять голов гулевого скота и несколько овец. Зажиточные казаки могли владеть пятью – шестью парами волов, десятком лошадей, полусотней голов гулевого скота и сотней овец.
Конечно, уход за таким количеством скота требовал большого ежедневного труда. Забота о быках и лошадях была подчас более емкой, чем забота о себе и домочадцах. В голодные годы хозяева делали все возможное, чтобы спасти скот, прекрасно понимая, что от этого зависит благополучие семьи.
В течение длительного времени главной проблемой хозяйственного освоения Кубани был человеческий фактор, острый дефицит людей как боевой и рабочей силы. Уже после строительства Азово-Моздокской линии 1777–1778 гг. заселение пограничных районов осуществлялось как переводом казачьих полков с Дона и Волги, так и переселением и последующим зачислением государственных крестьян-переселенцев из внутренних губерний России в казачье сословие. Дефицит был настолько острым, что войсковые атаманы неоднократно обращались к царю с просьбой о принятии мер для организованного переселения на Кубань из внутренних губерний России. Было организовано три массовых переселения крестьян: в 1809–1811 гг. – 25 тыс. в 1821–1825 гг. – 50 тыс., в 1848–1849 гг.–12 тыс.
Систематически росло и число стихийно пришлого населения из числа беглых крестьян российских губерний. Это вызывало недовольство помещиков внутренних губерний. Под их давлением Сенат неоднократно принимал законы о противодействии этому. Однако острая нужда в людях для освоения края заставляла местные власти отступать от выполнения «запретительных законов». Наметившуюся диспропорцию полов, в частности – перевес мужского населения над женским, власти (министр внутренних дел) решали изданием циркуляров с рекомендацией из числа предполагаемых переселенцев «предпочитать те, где более девок и вдов, в брак еще вступить могущих».
Отслужившие срочную службу нижние чины регулярных войск, не желающие возвращаться во внутренние губернии, женились на казачьих вдовах (а таких в условиях военных действий было не мало) или девицах казачьего происхождения, «обзаводились домовностью, имея рабочий и гулевой скот».
По мере расширения Кавказской войны и еще большего обострения людского дефицита в войске десятки различных поселений были переведены в разряд казачьих станиц.
Продолжалось и переселение, резко возросшее после отмены крепостного права в 1861 г. и окончания Кавказской войны, когда многолетняя военная колонизация сменилась мирным освоением края. Положение от 10 мая 1862 г. о заселении предгорий Кавказского хребта предусматривало переселение так называемых «охотников» – желающих переселяться добровольно из числа казаков Кубанского, Донского, Уральского и Терского казачьих войск. Однако желающих добровольно переселяться оказалось немного. Тогда было принято решение о переселении казаков по жребию или по решению станичных сходов как наказание за антиобщественные проступки. Но и эти меры не решили проблемы, тем более что среди уже переселившихся в предгорья семей, непривычных к новым климатическим условиям, начались болезни с летальным исходом.
Проблема переселения еще более обострилась. Были приняты беспрецедентные меры: переселенцы-неказаки сразу после переселения на Кубань зачислялись в казачье сословие, а главное – всем переселенцам земля предоставлялась в частную собственность. Кроме того, им назначались подъемные из государственной казны и войска. После этого процесс заселения предгорий принял более динамичный характер, в короткий срок было основано 76 станиц.
После отмены крепостного права крестьяне хлынули на рынок труда, став основным источником формирования пролетариата. Определенная часть их «рванула» на Кубань. Первоначально это были сезонные сельскохозяйственные рабочие, прибывающие на лето для уборки хлеба и сена. Они вереницей тянулись на Кубань с косами и серпами, зарабатывая вполне приличные деньги. Многие из них, проведя разведку опытом, переселялись на Кубань.
Население Кубани быстро росло. По данным Б.М. Городецкого, численность казаков выросла с 516 642 чел. в 1878 г. до 875 218 в 1900 г. и 1 182 823 в 1910 г. Особенно бурным был рост числа неказаков, которых называли «иногородними»: со 112 000 в 1878 г. до 1 085 583 в 1900 г. и 1 514 944 человек в 1910 г. Иногородними в станицах называли тех, кто, не будучи приписан к казачьему сословию, жил, однако, на войсковой территории – либо постоянно в качестве домовладельцев, либо временно в качестве пришлых рабочих Но они были ограничены в правах.
Поскольку переселенческий процесс все более возрастал, возникала настоятельная необходимость как-то регулировать возникающие проблемы и с юридической стороны. После отмены крепостного права последовал ряд законоположений, фактически открывавших возможности официального водворения иногородних на войсковой земле. Одним из них было Положение от 10 мая 1862 г. о заселении предгорий Кавказа. В рескрипте Александра II к данному положению было сказано: «Я признаю за благо предоставить людям стороннего для войска звания приобретать в собственность дома, сады, заводы, магазины, лавки и вновь возводить всякие из означенных строений в г. Екатеринодаре …, станицах.
Это «Положение» стало 1-м законодательным актом, дававшим иногородним возможность селиться на Кубани с правом оседлости. Право владения купленной усадьбой распространялось и на пользование общим выгоном для домашнего скота (не более 15 крупного и 30 мелкого). Устанавливался и налог на землю под усадьбой – «посаженная плата», т. е. за каждую сажень.
При этом земли по-прежнему оставались собственностью войска. Такие иногородние стали называться «иногородними, имеющими оседлость» (в 1910 г. – 46 % от числа всех иногородних). Другая часть иногородних, которая со временем была устроена на войсковых и казенных землях или приобрела свои участки при содействии Крестьянского поземельного банка, получила название «коренные жители невойскового сословия» (24 %). Со временем они создали целые поселения, которые – в отличие от казачьих станиц – назывались «селениями».
Те переселенцы, которые не имели ни земли, ни домовладений, а снимали квартиры, стали именоваться «иногородними, не имеющими оседлости» (30 % от числа всех иногородних).
Иногородние сыграли значительную роль в развитии сельского хозяйства, ремесла, а позднее – и фабрично-заводской промышленности. Казачье население длительное время по многим причинам, в том числе и в силу постоянного отвлечения от хозяйства для несения военной службы, мало занималось земледелием, предпочитая скотоводство. Оно не имело возможности профессионально заниматься ремеслом и торговлей. Тонкий аналитик казачьего быта И.Д. Попко писал: «Ремесла большей частью отправляются сторонними руками… Казак… никогда не любил и не уважал торгового дела… Торговля черноморского края находится в руках иногородних людей… Свободно дышит черноморец в военной засаде, но за прилавком он не в своих санях: скуп на слова и не способен… показать товар лицом».
Благодаря многообразной деятельности иногородних резко возросли доходы городов, станиц и хуторских обществ от аренды земли, степных угодий, торговых помещений, рыбных и соляных промыслов, нефтяных источников и др. Существенным был вклад иногородних и в развитие культуры Кубани.
Кроме казачества и иногородних, значительную социальную группу землепашцев-пахарей составляло крестьянство. Оно было представлено бывшими государственными крестьянами, переселенными из внутренних губерний; «дворовыми людьми» дворянских и офицерских семей, получившими свободу после отмены крепостного права, а также колониями переселенцев иноязычного происхождения. Такие колонии создавали по различному поводу: переселенные из внутренних губерний России поляки и эстонцы; бывшие турецкоподданные молдаване, греки, армяне после очередных русско-турецких войн; колонии протестантских сектантов из прибалтийских регионов; немцы из Бессарабии и Таврической губернии в связи с Крымской войной; армяне и греки, бежавшие из Турции в связи с религиозными преследованиями, и др.
Большинство из них были наделены землей из казенных и войсковых участков. Их называли «коренными жителями». Часть вновь образованных крестьянских хозяйств составляли пришлые – бывшие сезонные работники или батраки, заработавшие необходимую сумму и купившие землю за наличный расчет. Удельный вес таких хозяйств был мал. Чаще землю за наличный расчет приобретали купцы, предприниматели, мещане. Покупали земли и крестьянские товарищества, т. е. крестьяне, объединившиеся в товарищества для приобретения земли с помощью кредита Крестьянского поземельного банка.
Большинство иногородних не имели земли. Они могли вести хозяйство только на покупной и арендованной у казаков земле. Но при этом обязаны были отбывать земские повинности: подводную (предоставление подвод и лошадей), постойную (постой воинских частей), по содержанию мостов и переправ, вносить плату за землю под усадьбой, за выпас скота на общественном пастбище и др. Иногородние, первоначально приютившиеся на землях казаков в качестве арендаторов, в условиях дефицита земли станичных обществ, не желающих более сдавать землю в аренду, вынуждены были скитаться в поисках подходящей земли, перебиваясь случайными заработками.
Казачьи власти не допускали иногородних к участию в органах станичного управления, не разрешали их детям посещать станичные школы, содержащиеся на средства станичных общин, демонстрировали по отношению к ним растущее пренебрежение, всячески подчеркивая свою исключительность.
За два века после переселения запорожцев на Кубань произошли существенные перемены, и прежде всего изменился демографический баланс сил – казачество уже не составляло большинства населения. В начале ХХ в. казаки составляли 45,8 %, иногородние – 39, коренные крестьяне – 13,3, горцы –1,9 %. Социально-экономическое ущемление иногородних создавало предпосылки для серьезного межсословного противостояния.
В результате в драматические события предстоящих революций и Гражданской войны казачество вступало без надежных союзников, что в значительной степени предопределило его трагедию.
Конференция «Ф.А. Щербина и народы Юга России. История и современность», 2006 г., февраль, Краснодар