Процессы национально-территориального размежевания и государственного строительства на Северном Кавказе принадлежат к тем сюжетам отечественной историографии, изучение которых, по образному выражению современного исследователя, олицетворяло собою «живое воплощение пролетарского интернационализма».
Т. П. Хлынина
Процессы национально-территориального размежевания и государственного строительства на Северном Кавказе принадлежат к тем сюжетам отечественной историографии, изучение которых, по образному выражению современного исследователя, олицетворяло собою «живое воплощение пролетарского интернационализма» (Дзидзоев В. Д. Национальные отношения на Кавказе. Изд-е третье. Владикавказ, 2000. С.39.). Именно его идеологическому обаянию историческая наука обязана своим пониманием национальной политики советского государства как «осуществления на практике самоопределения народов и ликвидации их многовековой отсталости». В этом отчасти верном представлении практически не нашлось места для объяснения тех конкретных мотивов, которыми руководствовалась советская власть при оказании тем или иным народам определенной экономической, организационной и политической поддержки.
Так, одной из действенных форм укрепления и развития нерусских народов стало предоставление им собственной государственности, обретение которой требовало, помимо всего прочего, и установления твердых административно-территориальных границ. Такая практика полностью противоречила предшествовавшему административному устройству северокавказских народов, которое ориентировалось на отсутствие границ между ними. До 1920-х гг. ни один из северокавказских народов их не имел. Более того, сложившиеся в регионе традиции землепользования и аренды пастбищных угодий нуждались в наличии подвижной и прозрачной этнической границы.
Национально-территориальное размежевание на Северном Кавказе происходило в условиях «критической нехватки земли в горских округах». Разрешение земельной проблемы сопровождалось всевозможными прирезками земельных участков за счет «благополучных» в этом отношении соседей. Возникавшие на этой почве территориальные неурядицы и конфликты становились основными причинами обострения отношений между народами на Северном Кавказе. Многие конфликты того времени оказались тесно связаны и с так называемым «казачьим вопросом», существо и содержание которого нередко сводились к «проблеме земельной обеспеченности привилегированного в прошлом сословия» (Русские на Северном Кавказе. 20 – 30-е годы. Документы, факты, комментарии. Нальчик, 1995. С.23.).
По свидетельству партийных документов, его возникновение относилось к дореволюционному прошлому и «исключительно важное значение приобрело в связи с активизацией работы партии в деревне». В данной связи Кубанский окружком ВКП(б) в принятой в 1925 г. резолюции «О вовлечении казачества в общественную работу» отмечал: «Казачий вопрос существует потому, что корни (земельные отношения), коими определялись отношения казачьего и иногороднего населения, еще не вполне и вряд ли в ближайшее время будут изжиты» (Там же. С.24.). Обращалось внимание на сохранявшееся в области неравномерное распределение земельного фонда между основными группами населения и более выгодное в этом отношении положение казачества. В качестве первоочередных мер по разрешению сложившейся ситуации рекомендовалось «скорейшее проведение землеустройства и расслоение казачества» (Там же. С.28.).
На «чрезмерную» обеспеченность землей казачьего сословия неоднократно обращали внимание и представители национальных автономий. В частности, при характеристике населения Кизлярского района Дагестанской АССР официальные представители Чеченской области в 1929 г. указывали: «Благодаря особым привилегиям, установленным царской властью для казачьего населения, все станичные общества от Николаевской до Александровской были наделены неимоверно большими земельными участками». В то же время скотоводческие и овцеводческие хозяйства чеченцев «для развития этого рода хозяйства из-за недостатков у себя земли, находили и находят спасение в зимовках своих животных только путем аренды земельных участков казачьих станиц Кизлярского и Моздокского районов» (Там же. С.43 – 44.). На этом основании Чеченский областной исполнительный комитет обратился с ходатайством в Президиум ВЦИК, обосновывавшим «необходимость присоединения к Чечне малоиспользуемых земель Дагестанской республики, политически и экономически тяготевших к Чечне». Среди них перечислялись и притеречные станицы Кизлярского района – Николаевская, Червленая, Щедринская, Новогладская, Старогладская, Курдюковская и Бороздинская.
Основным мотивом подобного ходатайства являлось убеждение областного исполкома в экономической, политической и административной целесообразности включения в состав Чеченской автономной области перечисленных казачьих станиц Кизлярского района: «Поднимая вопрос о необходимости нового районирования и расширения земельных границ Чечни за счет ДССР, Чечоблисполком не может не отметить давнего тяготения станиц Кизлярского округа, расположенных по левому берегу р. Терека против чеченских и частью кумыкских аулов» (Там же. С.49.).
Со схожими просьбами к центральной власти обращались и представители других национальных автономий. Практически в каждой из них подчеркивались не только хозяйственные преимущества получения «избыточных» земель казачества, но и значительные политические выгоды, связанные с его социалистическим перевоспитанием. Новое землеустройство казачьего населения края призвано было способствовать «наиболее успешному вовлечению казачьих трудовых масс в активное советское строительство и общественную работу». По этому поводу уже в 1924 г. в циркулярном письме «Всем окружным и областным исполкомам Северо-Кавказского края» отмечалось: «Казачество должно твердо знать и в практике работы государственных органов видеть, что советская власть стремится к уничтожению не казачества как такового, а пережитков тех причин, которые привели его к невольной службе у царя, против рабочих, иногородних и горцев» (Там же. С.89.). Такими причинами все чаще назывались особые земельные привилегии, «породившие непригодные для советских условий традиции и привычки казачества».
Следует заметить, что развернувшееся на Северном Кавказе по окончании Гражданской войны национально-государственное строительство совпало с административно-хозяйственным районированием края. В его ходе создавались крупные экономические объединения, требовавшие не только концентрации производственных усилий различных народов, но и перераспределения их материально-технических ресурсов. Оно, в свою очередь, повлекло за собою и пересмотр устоявшихся административных границ, и выделение новых территориальных образований. Основу районирования должны были составить принципы экономической целесообразности в организации новых территорий. Однако последовательная их реализация вступала в противоречия с национально-территориальными границами. В данной ситуации, «признавая отрицательное воздействие запутанного земельного вопроса на обстановку в регионе, крайне затруднявшего его районирование, Федкомзем РСФСР видел выход в переселении части жителей национальных округов на относительно свободные земли в смежных губерниях, разумеется, без нарушения административных границ» (Национально-государственное строительство в Российской Федерации: Северный Кавказ (1917 – 1941 гг.). Майкоп, 1995. С.212 – 213.). Не стало исключением в этом отношении и казачество. Так, одним из первых результатов «подготовительных работ» по определению границ Горской республики стало расселение до 15000 казаков Сунженской линии.
Процесс образования новых автономий, содержание которого зачастую определялось буквально понимавшимся партийными и советскими органами принципом национального самоопределения, сопровождался выделением территорий с более или менее однородным этническим составом населения. Вместе с тем, возникновение множества национальных автономий являлось реальной помехой хозяйственному развитию края. Поэтому уже в 1920 г. советское правительство взяло курс на создание многонациональных государственных образований. Основой для таких автономий стали Терская и Дагестанская области, в пределах которых «каждая национальность могла рассчитывать на административно-территориальную самостоятельность» (Там же. С.208.).
Фактической территориальной преемницей Терской области в национальном отношении явилась Горская республика. Районы преимущественно с казачьим населением вошли в состав Терской губернии. Найденный принцип национально-территориального размежевания вполне мог бы считаться удовлетворительным, если бы не «земельная теснота и нехватка земли внутри республики». По заключению специалистов, земельный вопрос оставался одним из острейших на всем протяжении существования Горской АССР. В качестве конкретных мер по его разрешению центральные органы предлагали руководству республики совместно с Федеральным земельным комитетом «начать в срочном порядке работу по определению свободного земельного фонда в губерниях, соседних с Горской республикой». «Уменьшить земельную нужду» в самой республики предполагалось путем уплотнения казачьих станиц (Бугай Н. Ф., Мекулов Д. Х. Народы и власть: «социалистический эксперимент» (20-е годы). Майкоп, 1994. С.98.).
Постоянные территориальные конфликты на почве землепользования не могли не сказаться и на состоянии межнационального взаимодействия в регионе. Значительно ухудшились отношения между народами, охваченными рамками национальной государственности, и теми, кто ее не имел. В подобной ситуации наметились тенденции территориального обособления и славянского населения края. 10 июля 1921 г. русское население Горской республики высказалось о необходимости своего объединения в одном округе (Русские на Северном Кавказе (20 – 30-е годы). С.87.). Нарастала напряженность и в районах компактного проживания казачества. По данным С. А. Хубуловой, именно казаки в полной мере ощутили себя «пасынками новой власти»: «Казачество рассматривалось как злобная оппозиционная сила, которой нет места в светлом социализме. Поэтому повсеместно казаков репрессировали, выселяя с одних мест, направляя в другие» (Хубулова С. А. Социальная напряженность в Терской области в первые годы Советской власти // Северный Кавказ в условиях глобализации. Тезисы Всероссийской научно-практической конференции. Майкоп, 2001. С.459. ). Исследовательница обратила внимание и на существовавший в начале 1920-х гг. среди терских большевиков «беспрецедентный проект, предполагавший выселить свыше 60 тыс. казаков с Сунженской линии». И только вмешательство центральной власти сократило их количество до 20 тыс. человек (Там же.).
Подобные мероприятия советской власти в отношении казачества преследовали как политические, так и хозяйственные цели. Однако если в политическом плане они на какое-то время лишили казачество активной общественной позиции, то в экономическом обустройстве горского населения не всегда давали положительные результаты. Так, в процессе административно-территориального строительства, развернувшегося на территории Чеченского национального округа в 1920 – 1921 гг., после переселения казачьего населения из ряда станиц, они долгое время оставались незаселенными. Данный вопрос неоднократно рассматривался на заседаниях Кавказского бюро ЦК РКП(б) и Горского ЦИКа. В принятом решении отмечалось, что «в случае незаселения в трехмесячный срок чеченцами оставленных станиц, они будут переданы Грозному для образования рабочего поселка». Более того, подчеркивалось, что «отменять данное решение не следует, т. к. это вызовет нежелательное толкование. Выселение уже вселившихся в станицу может быть истолковано как сигнал выселения чеченцев из других станиц» (Бугай Н. Ф., Мекулов Д. Х. Указ. соч. С.138.).
Оценивая хозяйственные последствия политики принудительного расселения казачества Сунженской линии, заведующий отделом землеустройства управления Народного комиссариата земледелия отмечал: «Земли казачьих станиц Михайловской, Самашкинской, Закан-Юртовской и Ермоловской были свободны более 3-х лет, после выселения и фактически никем не использовались» (Цит. по: Бугай Н. Ф. Казачество России: отторжение, возрождение, признание (1917 – 90-е годы). М., 2000. С.34.). Документы различных ведомств того времени свидетельствуют о том, что насильственное переселение казачества давало только отрицательные результаты. Отмечались факты повсеместной незаселенности бывших казачьих станиц горским населением, насильственное вселение в них горцев, запустения и разорения самих казачьих хозяйств.
По заключению специалистов, 1920-е гг. ознаменовались не только физическим уничтожением казачества, но и насильственным сокращением территории его проживания. Такая политика не могла не встретить активного сопротивления казаков. Провал ряда заготовительных кампаний, неудачи советизации в районах их компактного проживания привели в 1925 г. к смене официального курса партии в отношении казачества. Его основная направленность сводилась к тому, чтобы всеми имеющимися средствами повернуть казачество «лицом к советам и советской власти». К этому же времени относится и начало кампании «по обустройству национальных меньшинств в Северо-Кавказском крае».
По данным переписи 1926 г. «по краю числится всего населения 3368491, из коих русские составляют 36106, националы, объединенные в автономные образования – 957291, остальные же нацменьшинства насчитывают 3700649 или 44,2 процента к общему числу населения» (Русские на Северном Кавказе. 20 – 30-е годы. С.121 – 122.). Северо-Кавказский крайисполком неоднократно обращал внимание центральных органов власти на значительную затрудненность «по наиболее полному обслуживанию хозяйственных и социально-культурных нужд нацменьшинств» вследствие их большой распыленности среди коренного русского населения. В силу указанных причин положение «великоросской народности» признавалось благополучным и не требовавшим «незамедлительного вмешательства властей».
Однако результаты, проведенного в 1925 г. обследования положения русского населения в областях, где оно являлось национальным меньшинством, оказались довольно неутешительными. Во многих национальных образованиях интересы русских «отодвигались в пользу коренного населения». Как отмечает Н. Ф. Бугай: «Это еще одно из подтверждений тому, что на местах отсутствовала конкретная политика по отношению к русскому, в том числе казачьему населению, и особенно в национальных районах. Курс на вытеснение русских, казаков не затухал» (Там же. С.46.). Вместе с тем, учитывая плачевное состояние деятельности советских и партийных органов в районах проживания казачества, советское правительство признало необходимым «выделение и казачьего населения, наряду с иными национальными меньшинствами в отдельные самостоятельные районы».
В апреле 1925 г. Пленум ЦК партии принял специальную резолюцию «По вопросу о казачестве». По мнению большинства отечественных исследователей, именно она положила начало процессу восстановления прав казаков. В одном из ее разделов особо оговаривалась необходимость «признать допустимым районы с компактным казачьим населением в нацобластях выделять в отдельные административные единицы» (КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК. М., 1970. Т.3. С.171.). В июле 1925 г. по постановлению Президиума Северо-Кавказского краевого исполнительного комитета в составе Кабардино-Балкарии был образован Казачий округ. В августе того же года в Северной Осетии образовался Притеречный округ, получивший спустя месяц название Ардонского. Наряду с ними «относительно казачьими» признавались Сунженский и Терский районы, где казачество оказалось «слито с русскими и другими народами» (Хубулова С. А. Указ. соч. С.459.). На территории Чеченской области существовал Петропавловский казачий округ. По данным Н. Ф. Бугая, в 1920-е гг. на Северном Кавказе действовали 10 национальных русских (казачьих) советов. Из них 1 приходился на Кабардино-Балкарию, 5 – на Северную Осетию и 4 – на Чеченскую автономную область (Бугай Н. Ф., Мекулов Д. Х. Указ. соч. С.154 – 155.).
Выделение казачьих районов в национальных автономиях протекало не всегда безболезненно и зачастую встречало сопротивление органов местной власти. Северо-Осетинский облисполком полагал неприемлемым и невозможным как выход казачьих станиц из состава области, так и создание в ее пределах самостоятельной автономной единицы. И только твердая позиция краевого исполкома позволила объединить казачьи станицы в отдельный Притеречный округ (Бугай Н. Ф. Указ. соч. С.48.). Не менее напряженным оказался и процесс создания казачьего округа в Чеченской автономной области. По сведениям, приводимым Н. Ф. Бугаем, факт существования самостоятельного казачьего района на ее территории является довольно проблематичным. В сентябре 1925 г. «Президиум Северо-Кавказского крайисполкома в очередной раз рассмотрел вопрос о внутреннем районировании Чеченской автономной области. Были утверждены 13 административных районов. Что же касается самостоятельного (казачьего) русского района, то признавалось необходимым только его создание. Однако эта мера не получила своего разрешения» (Там же. С.49.).
Определенные сложности в данный процесс привносились и той неясностью, которая, по мнению официальной власти, вытекала из этнической принадлежности самого казачества. По представлениям, бытовавшим в 1920-е гг., казачество с полным основанием могло быть отнесено как к русскому, так и украинскому народам. Поэтому иногда оно подпадало под действие политики украинизации и рассматривалось как национальное меньшинство. Но в большинстве случаев оно разделяло судьбу русскоязычного населения региона.
Примечательно, что образование казачьих округов объяснялось исключительно потребностями скорейшего разрешения земельного устройства казачьего населения. В то время как официальной целью создания национальных районов провозглашалась необходимость экономического и культурного подъема в прошлом отсталых и малочисленных народностей. Видимо поэтому существование русских округов оказалось недолгим. Так, уже в конце 1928 г. было принято постановление о ликвидации Сунженского округа с передачей его территории Чеченской автономной области. Данное решение обосновывалось экономической отсталостью округа и дальнейшей бесперспективностью его существования. В августе 1930 г. без какого-либо предварительного обсуждения Президиум Северо-Кавказского крайисполкома упразднил 10 русских округов.
Национально-территориальное размежевание, наиболее активно развернувшееся на Северном Кавказе в 1920-е гг., затрагивало интересы самых различных народов. Его результатами стали земельные тяжбы и территориальные неурядицы не только между автономными образованиями и русскими селениями края, но и между отдельными народами. Именно в процессе его осуществления и возник так называемый «казачий вопрос», итогами разрешения которого явились принудительное расселение казачества, его новое землеустройство и вовлечение в систему чуждых ему классовых отношений.
Вопросы казачьей истории и культуры. Вып. 2. Майкоп: «Качество», 2003.