Центр документации новейшей истории Краснодарского края, созданный в сентябре 1991 г. на базе бывшего партийного архива крайкома КПСС, – единственный кубанский архив, сохранивший в своих фондах крупный комплекс документов официального происхождения за начало 1930-х годов. В крайгосархиве и большинстве архивов городов и районов Кубани архивные материалы 1930-х годов отсутствуют, так как документы горрайисполкомов, сельсоветов, колхозов, различных ведомств и организаций за этот период погибли во время оккупации края в годы Великой Отечественной войны.
И.Ю. Бондарь (г. Краснодар)
Центр документации новейшей истории Краснодарского края, созданный в сентябре 1991 г. на базе бывшего партийного архива крайкома КПСС, – единственный кубанский архив, сохранивший в своих фондах крупный комплекс документов официального происхождения за начало 1930-х годов. В крайгосархиве и большинстве архивов городов и районов Кубани архивные материалы 1930-х годов отсутствуют, так как документы горрайисполкомов, сельсоветов, колхозов, различных ведомств и организаций за этот период погибли во время оккупации края в годы Великой Отечественной войны.
В начале 1930-х годов территория Кубани находилась в составе Северо-Кавказского края с центром в г. Ростове-на-Дону. После ликвидации в 1930 г. окружного административно-территориального деления кубанские районы напрямую подчинялись краевому руководству в г. Ростове-на-Дону. Поэтому фонды Центра документации (и соответственно документы в них) – только районного (городского) уровня. За обобщающими материалами по краю исследователям нужно обращаться в Центр документации новейшей истории Ростовской области и федеральные архивы (РГАСПИ, ГАРФ, РГАЭ, ЦА ФСБ РФ). Однако это обстоятельство вовсе не обесценивает местные источники. Именно они позволяют в хронологической и практической детальности проследить, как в конкретно взятом районе, населенном пункте реализовывалась политика хлебозаготовок, кульминацией которой стал массовый голод.
Документы начала 1930-х годов представлены в Центре документации в 56 фондах сельских райкомов ВКП(б) (из них 55 фондов уже рассекречено), 34 фондах районных комиссий по чистке партии (все рассекречены), 10 фондах политотделов МТС (все рассекречены), а также в фондах городских комитетов партии, городских и районных комитетов ВЛКСМ и фондах первичных парторганизаций.
Основной блок информации по теме хлебозаготовок содержат фонды сельских райкомов ВКП(б). Однако при работе с ними обращает на себя внимание странное, на первый взгляд, обстоятельство – крайне скудный состав документов сравнительно с другими десятилетиями. В фондах не отложились или почти не встречаются информационные документы различных организаций, присылаемые в райкомы, переписка, справки, отчеты и прочие виды документации, типичной в партийном делопроизводстве. "Особые папки" за эти годы также сохранились в единичных случаях и, как показывают исправления в нумерации листов, – в очень неполном составе.
Сдаточных описей и других учетных данных, свидетельствующих о возможных утратах и списании документов, не сохранилось. Но можно предположить, что многие документы 1930-х годов, попадая под нож проводимых в то время в стране "макулатурных кампаний", просто не успевали дойти до архивного хранения. Кроме того, фонды райкомов ВКП(б) в необработанном виде перевозились из районов края в г. Ростов-на-Дону, а затем после создания самостоятельного Краснодарского края в 1937 г., – в партийный архив в г. Краснодар, возможно, подвергаясь в ходе этих путешествий чисткам или утратам. Достоверно известно, что уже в Краснодаре в 1941 г., перед отправкой документов партархива в эвакуацию в Казахстан, специальная комиссия крайкома ВКП(б) провела экспертизу материалов партархива, выделив к уничтожению без составления отборочного списка 65 тысяч единиц хранения, не представлявших, с позиций того времени, практической и научно-исторической ценности. Установить, что это были за дела, уже невозможно.
Очевидно, что на состав официальных документов райкомов (также как и на их содержание) повлиял своего рода режим умолчания, общепринятый в партийных инстанциях и высшем руководстве страны для сокрытия ужасных последствий голода и персональной ответственности за это. Табуировано было само слово «голод», вместо него использовался термин «продзатруднения» [1]. В редких случаях в партийных документах райкомов упоминается «голодовка», «спекуляция якобы на голоде». Характерно, что в протоколах бюро райкомов ВКП(б) досконально подсчитывается падеж скота, тягла, кур, гусей (порой с излишними для партийного документа ветеринарными подробностями), но о гибели людей нет ни слова!
Прямое свидетельство голода, обнаруженное в ходе изучения более десяти фондов нашего архива, содержится в отчетном политдонесении начальника политотдела Лиманской МТС Н.П. Петрова от 29 декабря 1933 г. Вполне вероятно, что сохранилось оно благодаря многословности автора, составившего свой отчет в виде пятнадцатистраничного сплошного текста, перегруженного самой разной информацией, от данных по выполнению планов до рассуждений о роли МТС, среди которых «затерялись» потрясающие свидетельства очевидца.
«Основное, что характеризовало в январе положение колхозов, – писал Н.П. Петров в этом отчете, – это саботаж в хлебозаготовках. В целом МТС выполнила план хлебозаготовок 72 %. Но целый ряд колхозов всего сдал 44-48-56% (им. Буденного, Кр. Партизан, Нестеренко и др.). Нечего и говорить, что эти проценты колхозы сдали не добровольно, а через ямы и черные амбары. Больше 6000 ям, из них 3500 с зерном были разрыты. Весь район МТС наводнен уполномоченными, которые руководили не колхозами и бригадами, а группами комсодов. При таком руководстве роль правления, бригадира, роль бригады совершенно стерлась. Формально колхоз существовал, а фактически его не было… Колхоз как организация был стерт. Бригады перемешались, поразбегались…
Состояние людей было… жутким. За январь-апрель по ряду колхозов умерло от 365 ч. до 290 ч., итого по четырем колхозам свыше 1000 человек».
Далее автор приводит страшные примеры людоедства, похищения трупов с кладбища, пишет, что «людей даже не хоронили, а просто сбрасывали на кладбище или на улицу», характеризует психологическое состояние голодающих (апатия, безразличие к своей участи). Особое внимание уделяет фактам сокрытия зерна не только отдельными колхозниками, но и целыми колхозами. Так, в колхозе им. Буденного, по его свидетельству, – «самом саботажном» – «даже опухших от недостатка питания не было" и "маленький штрих – даже собаки (огромные овчарки) здоровенные полностью сохранились. Ясно, что колхоз разворовал [зерно], довольно крепко спрятал и понемногу питался до госпродссуды…».
В этом же документе приведены такие личные наблюдения автора: «Зимой деревня была точно мертвая. Попадающиеся тогда на улице люди – это или уполномоченные района или края, или комсоды. Было тихо до противности. Летом и весной появились песни. Часов с 10 вечера колхозные поля летом дрожали от песен, смеха и плясок. Любопытно, такие же вещи были и с тяглом. Уже в апреле кони при виде несущегося автомобиля стали поводить ушами и глазами. В мае и дальше: при виде авто кони брали в карьер и неслись без удержа по степи. Тягло тоже почуяло новую обстановку. Этим я не хочу охаять вчерашнее, я просто констатирую трудности 1932 года» [2].
Наряду с итоговым донесением в том же деле сохранились и текущие информации начальника политотдела МТС, характеризующие обстановку на местах в разные месяцы 1933-го года. В них много поразительных фактов и деталей. Например, в политдонесении №3 от 13 марта 1933 г. описаны обстоятельства получения семенной ссуды колхозниками Лиманской МТС:
«По получения постановления посевкома о семссуде политотдел вместе с дирекцией созвал секретарей ячеек, пом.директоров на участках и председателей колхозов. На этом совете были выработаны конкретные мероприятия по охране семян в пути и на месте. В колхозах под руководством сельсоветов была создана военизированная охрана из партийцев, кр. партизан, бывших красноармейцев и б/п колхозного актива. Предусмотрена была охрана амбаров, их освещение и огороживание колючей прволокой. Была даже предусмотрена дружина из сельского актива на случай экстренного вызова.
Однако, несмотря на выработанные указания, … сельские организации, особенно селений Ей-укрепление, Николаевка и Шабельское не учли всех указаний, в результате чего в первый день было по всем колхозам разворовано в пути и на месте 4 с лишним центнера. В Ей-укреплении 7-я бригада колхоза «Красныйпартизан» и отчасти 3-я бригада произвели налёт силами гл. образом подростков с вёдрами, чашками, мешочками и т.п. – на транспорт с зерном. Охрана оказалась пассивной. Достаточного отпора грабителям не дала».
Далее автор донесения сообщает, что сразу же «вместе с милицией был проведён обыск у подводчиков и нападающих, половина семян была найдена в целости, а часть уже была сварена в котлах… Характерен штрих – что на воровство послали главным обазом детей».
После этого инцидента охрана была заменена и усилена. Кроме того, «охране выделили по 250 г муки в день из фонда продовольственной помощи, установили патрули на улицах села, установили летучие обыски подводчиков…» [3].
Лаконичные свидетельства голода встречаются и в других архивных фондах политотделов МТС. Так, в донесении начальника политотдела Новолеушковской МТС Котикова от 21 февраля 1933 г. сообщалось о более трех десятков случаев «опухания от недоедания», выявленных работниками политотдела «без широкой огласки» [4]. Начальник политотдела Гулькевичской МТС Морозов 19 апреля 1933 г. докладывал: «За последний период при проверке по колхозным домам обнаруживаются опухшие колхозники, их жены и дети, особенно среди единоличных хозяйств, где при проверке лично мною до 15 дворов Соколовского сельсовета и проверкой до 30 дворов Николаевского сельсовета почти в каждом дворе опухшие женщины и дети. Полученная продовольственная помощь по нашему распоряжению немедленно выдается… Случаев смерти от голода за период апреля месяца зарегистрировано до пяти, и один неизвестный труп мертвой женщины найден в поле» [5].
В отчетном политдонесении начальника политотдела Новопластуновской МТС Гатина, составленном 3 декабря 1933 г., читаем:
«Посевную кампанию [весной 1933 г.] пришлось проводить в труднейших условиях. Лошади падали в борозде, то и дело приходилось их поднимать, а в лучшем случае они каждые пять – десять метров становились. Сплошной крик стоял в степи: «но…о, но…ой». Колхозники тоже недостаточно физически окрепли, также не вырабатывали нормы…
Истекшая тяжелая в продовольственном отношении зима ударила и по индивидуальному подсобному животноводческому хозяйству колхозников. Свиньи были все вырезаны. Птицы почти не осталось. Коров много порезали преимущественно под влиянием кулацкой агитации о том, что всех коров заберут в хлебозаготовку…
Станицы были как будто вымершие. Тишина. Ни песен, ни смеху. Запустенье. Под влиянием чуть ли не ежедневных смертей от истощения сильно было такое настроение – “все подохнем…”.
Бригады полуразвалились. Правления колхозов ежедневно были осаждены колхозниками, просили о выдаче “хоть чего-нибудь, что можно было есть”. И правления колхозов скупо выдавали на два-три дня то, что они имели: кислую капусту, березку и куколь, заменявшие хлеб. Значительная часть колхозников от длительного недоедания и питания суррогатом была пухлая. 1300 человек по району деятельности МТС в эти предвесенние месяцы и первые весенние (март – апрель) вымерли. Причем большей частью взрослые мужчины и старики. Женщины оказались выносливее» [6].
Процитированные документы, как уже отмечалось, – исключение. Основной массив источников в Центре документации – протоколы (бюро, пленумов, конференций) с соответствующими постановлениями. Благодаря развернутой преамбуле постановления бюро райкомов достаточно информативны и, как правило, содержат описание повседневной обстановки и изменений в ней с момента предыдущего решения. Документы партийных чисток (протоколы заседаний комиссий и материалы к ним, постановления о вынесении взысканий и исключении из партии) сфокусированы на персоналиях, но, тем не менее, часто содержат детали конкретных событий, ярко характеризуют состояние парторганизаций в ходе хлебозаготовительной кампании и репрессий, противодействие им многих коммунистов, с одной стороны, и разложение ряда членов ВКП(б), занявшихся спекуляцией, присвоением конфискованного имущества, – с другой. Кроме того, в делопроизводстве комиссий по чистке встречаются ценные аналитические доклады и отчеты о состоянии районов и населенных пунктов, которые составляли члены оргпартгруппы, направленные проводить чистку. В таких документах, как правило, приводится экономическая и демографическая статистика в динамике за несколько лет, сообщается революционная и «контрреволюционная» история местности, даются сведения о коллективизации, хлебозаготовках, саботаже, примененных репрессиях, состоянии советского актива, парторганизаций и комячеек, комсомола, профсоюза и пр. То есть содержится материал обобщающего характера, который не отражен в «повседневных» постановлениях бюро райкомов ВКП(б).
Физическое состояние архивных документов начала 1930-х годов за немногими исключениями малоудовлетворительное. Часто это третьи, четвертые копийные экземпляры протоколов (оставляемые в собственном делопроизводстве партийных комитетов и комиссий на правах подлинника). Многие документы напечатаны на ветхой или папиросной бумаге, всплошную, без интервалов, с трудночитаемым текстом. Однако исследователи, которые преодолеют сложности работы с архивными источниками 1930-х годов, безусловно, получат хотя и мозаичный, но очень ценный исторический и краеведческий материал.
О чем же предметно рассказывают документы фондов Центра документации, относящиеся к периоду 1932-1933 гг.? Перечислим некоторые вопросы и темы.
О проведении весенней посевной кампании 1932 г.: нехватке семян, сборе семенного фонда в порядке «самообязательств» и займов у колхозников, «мобилизации» семенных запасов единоличников; увеличении посевов пшеницы за счет снижения посевов трав, кукурузы и огородов.
В документах приводятся показатели выполнения планов сева, причины отставания, оргмеры райкомов по обеспечению окончания сева.
О проведении уборки хлебов летом 1932 г., планах хлебозаготовок и ходе их выполнения: приведены цифры основных и дополнительных планов по колхозам, единоличному сектору, кулацко-зажиточным хозяйствам, а также в разрезе сельсоветов и по району в целом; данные об урожайности, срыве сроков и объемов хлебозаготовок; прибытии специальных бригад из края для выявления наличия хлеба; вывозе на элеватор остатков семенных фондов. Отдельными постановлениями райкомов освещается ход выполнения планов о поставке зерна на экспорт. Даны оценки невыполнения планов хлебозаготовок: «саботаж», «оппортунистическое объяснение дождями», «расхищение». Сообщается о дополнительных мерах по обеспечению хлебозаготовок: запрете колхозам образовывать «какие бы то ни было резервы»; вывозе обмолоченного хлеба немедленно на элеватор «без завоза в амбары»; объявлении ночных работ; о взысканиях руководителям хозяйств и комячеек, снятии с должности и предании суду.
Об организации: комсодов – комиссий содействия хлебозаготовкам из актива (бывших батраков, красных партизан, комсомольцев) для выявления расхищенного хлеба и содействия в применении репрессий к саботажникам; щуповых бригад (специальными палками- щупами искали тайники с хлебом); буксирных бригад (из соседних колхозов и районов; выезжали в отстающие хозяйства для проверки полей, скирд, повторного обмолота хлебов и пр.); назначении и работе уполномоченных из числа работников районов, городов и краевого аппарата, ответственных за организацию хлебозаготовок. О применении практики «посылки колхозников одного колхоза в другой» для выявления скрытого хлеба, осмотра всех скирд и полей. О деятельности созданных весной 1933 г. районных комитетов по проведению весеннего сева (посевкомов).
О мерах по усилению хлебозаготовок: массовых обысках, натуральном штрафе мясом, запрещении использовать молочные продукты с колхозных ферм «для местных нужд»; изъятии у «саботажников госполиткампании» всех продуктов питания; о снятии «упорствующих» в сдаче семян с колхозного обслуживания (не продавать промтовары, задерживать расчеты по трудодням; не давать лошадей для поездок на базар и т.п.); о начислении пени единоличникам за невыполнение плана и принудительном изъятии недоимок «только натурой». О проверке колхозников, имеющих наименьшее количество трудодней, а также тех, на кого поступили заявления об укрытии хлеба, и аресте виновных. О проведении судебно-показательных процессов с применением высшей меры наказания «в отношении воров колхозного хлеба». Об исключении из колхозов лиц, имеющих не более 20 – 25 трудодней, и немедленном предъявлении к исключенным требований по платежам как к единоличникам. О вывозе всего хлеба с общественных запашек и проверке всех колхозных амбаров.
О занесении кубанских станиц на черные доски и проведении в них репрессивных мер: прекращении торговли, закрытии базаров, магазинов, ларьков, вывозе товаров и продовольствия, досрочном взыскании обязательств, запрете выездов из станиц, чистке соваппарата и парторганизаций, роспуске сельсоветов, колхозов, бригад, отдаче под суд, организации выездных судебно-показательных процессов, ходатайствах перед крайкомом ВКП(б) о выселении за пределы края и одобрении принятых решений.
О выселении из домов, отобрании приусадебных земель, запрещении всякого убоя и продажи скота впредь до снятия с черной доски. О продаже имущества колхозов, колхозников и единоличников в случае невнесения платежей. Единичные свидетельства имеются и об использовании войск для обеспечения «чернодосочных» мероприятий. Так, 26 ноября 1932 г. бюро Тихорецкого райкома ВКП(б) ходатайствовало перед командованием артполка о стягивании в станицу Новорождественскую «300 человек переменников других станиц района, сохранив руководство за командованием полка» [7]. Воинские части, переменники-резервисты и переведенные на казарменное положение члены партии использовались также для охраны и сопровождения вывозимых из станиц продовольственных и фуражных обозов [8].
Всего с 4 ноября 1932 г. до начала 1933 г. на черную доску согласно постановлениям Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) было занесено тринадцать кубанских станиц (в скобках указаны даты постановлений):
1. Медведовская Тимашевского района (4 ноября 1932 г.)
2. Новорождественская Тихорецкого района (4 ноября 1932 г.)
3. Темиргоевская Курганинского района (4 ноября 1932 г.)
4. Полтавская (переименована в Красноармейскую) Славянского (ныне Красноармейского) района (24 ноября 1932 г.)
5. Незамаевская Павловского района (25 ноября 1932 г.)
6. Ладожская Усть-Лабинского района (26 декабря 1932 г.)
7. Новодеревянковская Староминского (ныне Каневского) района (26 декабря 1932 г.)
8. Стародеревянковская Каневского района (26 декабря 1932 г.)
9. Уманская (переименована в Ленинградскую) Павловского (ныне Ленинградского) района (26 декабря 1932 г.)
10. Урупская (переименована в Советскую) Армавирского (ныне Новокубанского) района (26 декабря 1932 г.)
11. Платнировская Кореновского района (31 декабря 1932 г.)
12. Старощербиновская Ейского (ныне Щербиновского) района (31 декабря 1932 г.)
13. Шкуринская Кущевского района (дата занесения не установлена в связи с несохранностью в ЦДНИКК документов Кущевского райкома ВКП(б) за ноябрь-декабрь 1932 г.; с черной доски снята 1 апреля 1933 г.).
В этом списке – станицы из разных районов Кубани, и бывшие черноморские, и бывшие линейные. Даже первые занесенные на черную доску три кубанские станицы имели различное происхождение (и соответственно состав населения): Новорождественская была бывшим крестьянским селением, переведенным в 1848 г. в составе Тихорецкой волости из Ставропольской губернии в Кавказское линейное казачье войско; Медведовская – из первых черноморских станиц, основана в 1793 г.; Термиргоевская – закубанская линейная станица, поселена в 1855 г. На черной доске их объединил «саботаж хлебозаготовок».
Но масштаб «чернодосочных» мер этими станицами не ограничивался. Постановлением Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) от 4 ноября 1932 г. (и соответствующими решениями низовых партийных комитетов) предписывалось «в качестве последнего предупреждения» полностью прекратить завоз товаров в 10 районов края (в том числе 8 кубанских), а еще из 10 районов (все кубанские), прекратив завоз, «вывезти все товары со складов райпотребсоюза и товарных баз промышленности и кооперации» [9].
По ходу «усиления хлебозаготовок» получила распространение практика локализации репрессий внутри населенных пунктов. На черные доски со всеми вытекающими последствиями заносили отдельные колхозы и отдельные бригады в различных станицах. К весне 1933 г. появилась и дифференциация по сельхозработам: за хлебозаготовки, за сбор семян, за невыполнение планов сева. Так, например, 10 февраля 1933 г. бюро Ейского райкома ВКП(б) постановило: «Занесенную на черную доску по хлебозаготовкам станицу Старощербиновскую занести на черную доску по сбору семян» [10].
О выселении из станиц: единоличников; колхозников распущенных колхозов, переведенных на положение единоличников; кулацко-зажиточных хозяйств; жителей чернодосочных станиц Новодеревянковской, Полтавской, Медведовской, Уманской, Шкуринской и др. (ходатайства райкомов о выселении, разнарядки по количеству выселяемых хозяйств). Именные списки отсутствуют, за исключением списка на 308 семей по ст. Шкуринской Кущевского района, выселенных в апреле 1933 г. [11].
Об экономическом и политическом состоянии районов и отдельных станиц: численности и социальном составе населения, о колхозах и партячейках, фактах саботажа, настроениях жителей, организации и проведении хлебозаготовок, количестве высланных, привлеченных к суду и т.д.
Эта категория информации содержится в информационных сводках и отчетах оргпартгрупп по проведению чистки партии и докладах о работе райкомов ВКП(б) на партийных конференциях.
О продовольственном положении в населенных пунктах: организации охотничье-рыбацких бригад для охоты и ловли рыбы, употреблении в пищу суррогатов, сурепы, диких кореньев, травленой кукурузы; об объемах, распределении и условиях выдачи продовольственной помощи и продовольственной ссуды (с февраля 1933 г.); организации общественного питания, завтраков в школах; установлении процентов от дневного удоя молока в колхозах, разрешенных использовать на питание детей и больных; введении увеличенных норм выдачи продовольствия для трактористов и колхозников, выполняющих нормы выработки на севе весной 1933 г.
О выдаче продовольствия каждому, указавшему на спрятанный хлеб, в размере 10-15 % от найденного зерна и зачислении 50 % в счет выполнения задания по семенам.
О разрешении правлениям колхозов использовать из средств продовольственной ссуды «по 15-20 грамм пшена на работающего в поле и в минимально необходимом размере мяса для приварка для тракторных и полевых бригад» (март 1933 г. Кореновский район. [12]. О борьбе с массовыми случаями срезки колосьев на посевах единоличников и колхозников (июль 1933 г.). О помощи в приобретении коров бескоровным колхозникам (август 1933 г.).
Об отходничестве и бегстве из колхозов: мерах по учету и возврату "ушедших на отходные заработки", установлении заслонов на дорогах и контроле за продажей железнодорожных билетов «только по командировочным удостоверениям и с особым разрешением советов»; патрулировании станиц и хуторов; организации силами милиции и актива подворных обходов для выявления беглецов.
О чистке местных парторганизаций: биографические данные коммунистов, различный политический и бытовой компромат, факты противодействия хлебозаготовкам, а также спекуляции, скупки коров и имущества у репрессированных жителей; протоколы собеседования с проходящими чистку; постановления комиссии по чистке о вынесении партвзысканий, исключении из партии.
О прекращении массовых репрессий и исполнении инструкции СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 8 мая 1933 г.: осуждении на бюро райкомов фактов "избиений и пыток колхозников и единоличников, уличенных в воровстве колосьев"; запрещении занесения колхозов и бригад на черные доски, без санкции крайкома ВКП(б) и крайисполкома; прекращении выселений из домов и лишения приусадебных участков колхозников и единоличников. Массовые репрессии и голое администрирование рассматриваются как «грубейшая политическая ошибка». О привлечении к ответственности работников, виновных в перегибах и самосудах.
Об организации детяслей, временных детских домов, детских площадок и пионерских лагерей, борьбе с детской беспризорностью: организации питания «беспризорных детей единоличников за счет общественных запашек» (октябрь 1933 г.), нормах выдачи продуктов в детприемниках, передаче детприемникам одежды и обуви из имущества, конфискованного за недоимки платежей; создании опекунских комиссий при местных советах.
О переселении в кубанские станицы красноармейских хозяйств: количестве переселенцев, подготовке домов и инвентаря, компактном расселении в станицах, организации из переселенцев отдельных колхозов и бригад, «не допуская распыления»; о льготах переселенцам, их бытовых проблемах и взаимоотношениях с местным населением.
О проведении «внутристаничного переселения»: «уплотнении» единоличников для освобождения лучших домов. О передаче изъятого колхозного имущества выселенных станичников (тягло, молочный скот, инвентарь) вновь созданным колхозам из семей красноармейцев.
Безусловно, перечисленной тематикой содержание документов Центра документации не исчерпывается. Многие фонды и дела практически еще не поднимались с полок архивохранилищ. Нужно учитывать и специфику партийного делопроизводства, которая заключается в том, что фонды партийных комитетов и комиссий, несмотря на стандартный видовой состав документов, информационно очень неоднородны. На содержательность документов (особенно за период 1920-х – 1940-х годов) влияли и особенности делопроизводства в том или ином райкоме, и личные качества, грамотность работников, составлявших документы, и близость района к краевому центру, и конкретные события в районе. По-разному складывался состав фондов и в ходе их архивно-технических обработок в партархиве. Тематическая разработка документов райкомов и контрольных комиссий не проводилась, каталоги отсутствуют. Поэтому в каждом архивном фонде исследователей могут ждать находки.
Примечания
1. См.: Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы. Т. 3. Конец 1930 – 1933. М., 2001. С. 639, 648.
2. ЦДНИКК. Ф. 1689. Оп. 1. Д. 2. Л. 1 – 15.
3. Там же. Л. 78–81.
4. ЦДНИКК. Ф. 8069. Оп. 1. Д. 4. Л. 155 – 158.
5. ЦДНИКК. Ф. 12556. Оп. 1. Д. 4. Л. 8.
6. ЦДНИКК. Ф. 8069. Оп. 1. Д. 4. Л. 6, 11, 16.
7. ЦДНИКК. Ф. 1361. Оп. 1. Д. 130. Л. 173 – 174.
8. ЦДНИКК. Ф. 7943. Оп. 1. Д. 100. Л. 46.
9. Указ. соч. Т. 3. С. 522 – 524.
10. ЦДНИКК. Ф. 1297. Оп. 1. Д. 142. Л. 65.
11. ЦДНИКК. Ф. 463. Оп. 1. Д. 127а. Л. 13 – 18.
12. ЦДНИКК. Ф. 1222. Оп. 1. Д. 214. Л. 236 – 238.
Из книги: Историческая память населения Юга России о голоде 1932–1933 г. Материалы научно-практической конференции / Под редакцией Н.И. Бондаря, О.В. Матвеева. Краснодар, Типография «Плехановец», 2009. – 454 с. Прил.