Данная выборка – это лишь часть материалов по данной теме, хранящихся в архиве Научно-исследовательского центра традиционной культуры. Формирование базы данных по голоду началось в 1975 году и продолжается в настоящее время в ходе комплексных исторических и фольклорно-этнографических полевых исследований, проводимых Кубанской фольклорно-этнографической экспедицией НИЦ ТК.
В процессе исследований использовался метод интервью, беседы, которые документировались и фиксировались с помощью магнитофонов, диктофонов и, реже, видеокамеры. Оригиналы на аудио- и видеоносителях зарегистрированы и хранятся в архиве НИЦ ТК. (Многие из них, к сожалению, из-за недолговечности носителей, отсутствия необходимых условий и средств хранения, техники для оцифровки, находятся в угрожающем состоянии и могут быть безвозвратно утрачены).
По содержанию, в большинстве своём, изложенные материалы – это воспоминания жителей Кубани – очевидцев и участников трагических событий 1932 – 1933 гг. Т.е. предлагаемые материалы представляют собой не научную или политическую интерпретацию, а своеобразный исторический документ (свидетельства очевидцев).
Пояснительная записка к материалам по теме «Голод на Кубани: 1932–1933 г.»
Данная выборка – это лишь часть материалов по данной теме, хранящихся в архиве Научно-исследовательского центра традиционной культуры. Формирование базы данных по голоду началось в 1975 году и продолжается в настоящее время в ходе комплексных исторических и фольклорно-этнографических полевых исследований, проводимых Кубанской фольклорно-этнографической экспедицией НИЦ ТК.
В процессе исследований использовался метод интервью, беседы, которые документировались и фиксировались с помощью магнитофонов, диктофонов и, реже, видеокамеры. Оригиналы на аудио- и видеоносителях зарегистрированы и хранятся в архиве НИЦ ТК. (Многие из них, к сожалению, из-за недолговечности носителей, отсутствия необходимых условий и средств хранения, техники для оцифровки, находятся в угрожающем состоянии и могут быть безвозвратно утрачены).
По содержанию, в большинстве своём, изложенные материалы – это воспоминания жителей Кубани – очевидцев и участников трагических событий 1932 – 1933 гг. Т.е. предлагаемые материалы представляют собой не научную или политическую интерпретацию, а своеобразный исторический документ (свидетельства очевидцев).
При выборке и подготовке материалов к печати вмешательство в содержание интервью со стороны научных сотрудников, занимавшихся этим, было минимальным и на содержание, объективность информации не влияло. Тем не менее, следует иметь в виду, что в одних случаях использовался метод «полной / дословной расшифровки» (с сохранением диалектной речи), а в других – «метод пересказа и обобщения».
Географически материал охватывает Краснодарский и Ставропольский края, территории Республики Адыгея и Карачаево-Черкесской республики, тех населённых пунктов, которые ранее относились к Кубанскому казачьему войску и входили в состав Кубанской области.
В этническом, конфессиональном, сословном отношении материалы дают представление о состоянии и положении во время голода восточнославянского, православного населения: русских, украинцев, белорусов, кубанских казаков, казаков и иногородних.
В интервью имеются косвенные свидетельства о положении дел в этот период в Закавказье и в северо-кавказских (исламских) обществах.
В материалах представлены свидетельства, относящиеся как к бывшим черноморским станицам (основывавшимися украинцами), так и к линейным (заселявшимися русскими), а также с изначально смешанным в этническом плане населением (Закубанье, ряд населённых пунктов Ставрополья, КЧР).
Следует также иметь в виду, что в процессе и после образования ККВ, этническое самосознание и этническая идентификация казачества (русских и украинцев) претерпели существенные изменения, в т.ч. в черноморских («украинских») станицах в основном была утрачена жёсткая этническая идентификация себя с украинцами.
Каждый, кто ознакомится с этими материалами, увидит очевидное:
1. «Искусственный», спровоцированный характер голода 1932 – 1933 гг. и его связь с политикой депортации, коллективизации, с созданием коммун, колхозов.
2. Ужасающие масштабы и последствия голода для восточнославянского православного населения Кубани (юга России), как для «украинцев», так и для «русских», как для казаков (в основном), так и для неказачьего населения.
Голод в значительно меньшей степени коснулся, или вообще не затронул, Закавказье (Грузия, Азербайджан, Армения) и коренные северокавказские народы.
В целом же этнический подход, голод, как инструмент этнического геноцида, маловероятен. Каток голода прокатился через все «житницы» России, независимо от этнического состава населения этих территорий.
Об этом красноречиво свидетельствуют и события на Кубани.
Вне зависимости от исходного этнического состава населения, на юге и севере, западе и востоке края проводилась одна и та же по форме и содержанию репрессивная политика. Абсолютно одинаковыми были и её последствия.
С меньшими потерями перенесли голод те станицы и хутора (бывшие «линейные» и «черноморские»), которые соседствовали с этническими территориями северокавказских народов, были расположены в предгорных, лесных районах, вблизи лиманов и вдали, (в «глуши») от административных центров.
Осмысление этого вопроса «неожиданно» актуальным оказалось только в начале XXI в.
16 мая 2009 г. Научно-исследовательский центр традиционной культуры при участии Кубанского казачьего войска и при поддержке Законодательного собрания Краснодарского края планирует проведение научно-практической конференции по данной теме.
В подготовке материалов принимали участие научные сотрудники НИЦ ТК: Т.А. Бондаренко, В.В. Воронин, И.Ю. Васильев, А.И. Зудин, И.А. Кузнецова, М.А. Лященко, О.В. Матвеев, С.Н. Рыбко, Э.Г. Шевченко.
Директор НИЦ ТК Н.И. Бондарь
АК 2840. пос. Пашковский.
Инф.: Евтушенко Вера Григорьевна (1910 г.р.), казачка; во время голода жила на хуторе Городском.
В [19]33 г. был сильный голод, умерло много людей. Люди рвали рогоз, сушили его, мололи и пекли пляцыкы. Это такие маленькие пышечки. Хутор Городской и адыгейские аулы не очень пострадали от голода. Собирали колоски. Во время голода помогали адыгейцы. У них занимали кукурузу.
Абинский р-он
КФЭЭ-2000.
АК 2185. Станица Мингрельская.
Инф.: Дамницкий Сергей Емельянович (1917 г.р.)
«Тоди було пэрэд 33м годом, 32-й, ото возы йидуть, гарба йидэ и красный флаг, на флагу, – «дайте на красный обоз». Хто видро там…, у кого есть. Ну, люды шо-нибудь давалы. Вобще сама природа подсказала, шо будэ голод, хто закопав зерно… А если напышуть [люди], та найдуть у тэбэ закопанэ, то… […]. Сыдю, на мэлнычку мылю, кукурузу, шоб кашу маты зварыла, придсидатель Совета линейкой заижжа: « Ну вот, казачка, шо мэлыш?», – на матерь. – «Та мылю, дитэй кормыть». «А, хай дохнуть казачата», – кажэ. «Хай дохнуть твои казачата […], давай топор». Топор маты дала, вин поколов на отаки кускы [мельничку]. «Кормы тэпэр своих казачат». Хамство, я б сказал, если б щас быть на войни, пэрвого я б убыв як собаку [председателя]».
Тоди козакив ны ставылы ни бригадирами, тика «городовикив». Кое-хто зымли и ны чув, и ны бачив, бригадирамы поставылы […].
Умыралы [от голоду] вэсной. Отут двое лыжалы. И вызты ж никому, и яму копать, и гробив ни с чого робыть, досок [нет], так замотають у кой-шо, на кладбыще отвызлы […]. Пэрынысла станыця…
А там за Кубанью особенно, там ото Красноармейска станыця […], там же шо, забунтувалы козакы […]. Ну дак еи окружилы потом. […]. Каганович потребовал войска там, русськи войска, солдат, и прыказав стрылять. А оны ны стриляють, солдаты. Солдат всих отвылы, а «нацмэнив», казахстанскую дивизию [привели]. Так воны там далы пэрэпалу, так вона и стала Красноармейска […].
КФЭЭ-2000.
АК 2186. Станица Мингрельская.
Инф.: Бирюк Иван Артемович (1918 г.р.), казак.
[…] Скажу прямо, просто ограбылы народ, забралы продукцию всю. В 33-м году ще батько живый був, мама жива была, и нас три брата и систрёнка. Оцэ нас семья осталась. Дедушка з намы жив, а потом низзя було. Такый закон був, шо низзя вмисти було жить. Дедушка пишов на квартиру, бо дом у нас забралы. Мы построилы, уже з батьком, кой-яку там завалюшку, у нас пустый план там був. И посадылы мы там […] кукурузы багатэнько [за хутором]. Кукуруза уродыла хороша […]; забралы у нас до чиста всэ. Спициальна була комиссия така. Прыходять до тэбэ домой с жилизнымы ципкамы, гостри, заточени. […] По двору прощупають. Ны закопав нигдэ? Провирять и у синови, и на потолках, всэ провирять. Дэ шо найшлы – забралы. Вот кукуруза, як узналы шо в нас есть, план со двора: сигодня – сто килограмм, завтра сто пидисят, а послезавтра – триста. И так каждый дэнь новое. И пока полностью забралы. Потом прышлы и корову забралы, и всё […]. Така установка була [чтоб люди умирали], потому-шо там, за Кубанью, там раньше произвылы. Там двацать восьмого уже голодовка началась, у нас в 33-м полностью була голодовка, потому шо вэсь народ из-за Кубани хлынув сюда, тут ище був кой-как хлеб, то квасоля там, то горох у людэй пооставался. И тым люды пэрыживалы [выживали]. А ти виттиля вжэ люды як хлынулы, уже пухли, полуголодни. А потом ужэ тут яки дэ прыстроилысь, моглы спастысь. А большинство погибли по дорогах, а то так, дэ канава, по куветах […].
[Где хоронили?]
– Дэ кого прыйдэця, [в огородах хоронили]. Отут глыныща булы, тут на глыныцях прямо позакопувалы людэй та и всэ. [Памятника нет?] – Нет, кто там, як его уже пэрэпахалы двацать раз там.
[Были такие случаи, что люди людей ели?]
– У нас я ны могу сказать, а ти шо прыходылы з-за Кубани рассказувалы, булы случаи. […] Я в трыцать пятом году йиздыв туды на заробитки, за Кубань, хлиба посиялы, а убирать никому, народа ны було. Тоди з России понавозылы булы сюды багато людэй. Тоже обманулы, кажуть, отам [на Кубани] булкы на деревьях растуть, йижайте. Россия ж тоже голудувала, так як и мы на Кубани. Они попрыижалы, а где, говорят, на каком дереве? […].
[Это приехали вместо тех, кто поумирал?]
– Поумырав, повысылалы, дома пусти стоялы. Ныхвата [еды] в своий симьи, а прышло пухлэ, ну, як ты йёму ны дасы, […].
В 34-м уже було шо йисты, хоть ны так сытно […]. Багато даже. Када дождалы хлиба, и после того помыралы: в апетит наився и всё, организм слабый [и человек умирал]. Дождав хлиба и помырав […].
[…В голод ели рогоз], оно такэ длиннэ ростэ, а в сирёдки структура мучна, и ото йёго сушуть, вытряхують из йёго и пыклы пышкы […]. Прямо зразу на плыту. Тут уже пощитать, постикэ пырыпадэ, чи по половинки, чи по цилий. А потом там есть однэ растение, тоже у речки ростэ, коришочки таки як оришкы, мохнаткы йих называлы. И ото их навытягають, намыють и на жилезку, жарять и йидять. Ракушкы, я як бы ны ракушкы, я б здох бы, а ракушкы мэнэ спаслы […].
Мэнэ исключилы ис школы, – кулацкый сынок, за родителя […] [Забрали отца из-за крепкого хозяйства].
Апшеронский р-н
КФЭЭ-2003.
АК 2874. Станица Тверская.
Инф.: Олейникова Вера Ивановна (1927 г.р.)
В 33 году был голод. Голод был потому, что власть хотела расправиться с кулаками и теми, кто не хотел идти в колхоз. Всё с амбаров повыгребли, повымели. Нигде ничё не осталось. Многие люди поумирали. Вся наша семья в голод выжила. У нас прямо чёрное тело было, синее. Голодные ж были. Выкапывали какие-то корни, наподобие чеснока и толкли его. Потом варили. Пекли пышки. Один раз удалось поесть мёду. Отец умер от болезни сердца. Люди шли по улице, падали и умирали. Некому было хоронить.
Брюховецкий р-он
КФЭЭ-2002.
АК 2597. Станица Переяславская.
Инф.: Петух Вера Сергеевна (1921 г.р.).
Информатор сообщаает: «Полную подводу вывезли у нас с амбара в 1933 г. У нас полный амбар был. Зерно, картофель забирали, говорили: «Так надо!». Коров не брали, «брали только готовое, а у богатых даже одежду. Забирали «комсоды». Себе брали.
В 1933 г., в голод ели горох, тот что смогли припрятать в доме. Горох пропускали через мясорубку. Ели отруби с мусором. Прятать продукты было нельзя, а если украдёт кто-нибудь хлеб, и его выдадут, то забирали этих людей [арестовывали]».
«Если бы люди не предавали друг друга, то больше бы людей выжило».
В 1933 г. Вере Сергеевне было 12 лет. Ей пришлось бросить школу, (папа её умер, хлеб забрали, у мамы не было от голода сил чтобы ходить на работу в табаководческую бригаду. За эту работу давали немного муки. «У сестры моей было кольцо, так она выменяла на его трохи пшеницы». «В 33-м году не хватило нам рассады табаку. Голодные, мы поехали за ней в станицу Батуринскую. Там шелковицу нашли, ели. В Батуринской вообще пустынно было, люди вымерли. В Переясловской тоже много умерло от голода. Умерших хоронили в саду дома. Если крест на могиле ставили, крест ломали активисты. Поэтому не все ставили кресты».
«Были хаты, где люди людей ели. И детей зазывали погреться, но с тех хат уже не выходили…»
КФЭЭ-2002.
АК 2598. Станица Переяславская.
Инф.: Петух Вера Сергеевна (1921 г.р.)
В.С. вспоминает: «В голодный 1933 год купили родители по случаю Пасхи 10 яиц за 10 рублей. Кинули в самовар – сварили. Каждый съел. Пришёл брат. «Христос Воскрес!», – говорит. И ему яичко дали. Тогда люди щавель ели… Косилки, грабли, плуги отобрали, что у кого было.»
КФЭЭ-2002.
АК 2609. Станица Переясловская.
Инф.: Коряк Раиса Ивановна (1932 г.р.)
У белорусов такие же порядки. Тоже верующий народ. Вместе гуляли.
У некоторых людей нечего было есть. На речку ходили, рыбку ловили. Этим спасалися. Второй мой муж рассказывал: «На котлован у реки приходили издалека старики. С нами ловили рыбку эту. И кушали с нами. И с детьми шли откуда-то». Люди по улицам лежали мёртвые. Некому хоронить. Всё у людей забрали, все продукты: пшеницу, лук и укроп. Овощи и фрукты, всё сушенное забирали. «И оставались люди ни причём. Вот и голод был». Был приказ закрыть магазины. На Украине в 1932 году, а у нас – в 1933.
КФЭЭ-2002.
АК 2610. Станица Переясловская.
Инф.: Рожок Евдокия Иосифовна (1920 г.р.)
Голод был в 1933 г. Мне было тринадцать лет. Я ходила в пятый класс. «А голод! Исть-то как хочется». Чтобы выжить надо было получать паёк. Поэтому я пошла работать в колхоз вместе со старшей сестрой. В бригаде ловили рыбу. Этим и выживали. Голод был потому, что «кулаки» восставали. Их за это высылали. По улицам ходили «комсодовцы». Они у всех всё забирали. Искали всё: и пшеницу, и фасоль. Голод был устроен специально. Зачем – я не знаю.
КФЭЭ-2002.
АК 2703. Хутор Полтавский.
Инф.: Пасенко Пелагея Ивановна (1921 г.р.)
«Голод пережили очень трудно». У нас была яма, укрытая камышом. В яме хранилась картошка. «Комсод ходыв – усэ забрав. Последнюю мукичку, что осталась. Маты молыла: «Оставьте хоть кусочек хлеба. Забралы вэсь хлиб. Ничёго ны оставылы». Но оставили корову. Прикопанную картошку не нашли. Прокормились на молоке и сыре. В поле собирали пшеничные колоски. «По дэсять жмэнёк у карман!». Зёрна прокручивали на мясорубке и пекли липэныкы. По две-три штуки.
Выселковский р-он
КФЭЭ-1992.
АК 244. Станица Березанская.
Инф.: Бондаренко Михаил Савельевич (1915 г.р.); Фесенко Иван Сергеевич (1910 г.р.)
Информатор сообщает: «В голод багато людэй помэрло». У колхозников забирали всё подчистую. Актив забирал «Это 5-6 человек, свои, из станицы, ходили по дворам с крюками железными. Искали, что закопано из продуктов.
Голод сделали. Ничего не найдут, идут в другие дворы. Люди по степям ходили, в мышиных норках кукурузу искали.
А если колосок пшеницы на поле вырвал и кто-нибудь об этом доносил, 10 лет тюрьмы давали.
Умерших от голода людей хоронили в общей яме.
КФЭЭ-1992.
АК 247. Станица Березанская.
Инф.: Вивчарь Ефросиния Васильевна (1911 г.р.)
В 33 – особенно разгар голода был. Общие ямы копали для захоронения. Туда кидали полуживых людей. Умерло очень много. «У моей свыкрухы пацан пишов до сусидкы, а она ёго взяла да заризала. Голову отризала… Она умэрла. Дитэй було двое у нэи. Диты умэрлы, и она умэрла». Было люди и собак ели. Люди больше ежиками спасалися. Отваривали. Ели камыш, лободу / лебеду, заячью лапку.
КФЭЭ-1992.
АК 250. Станица Березанская.
Инф.: Бойко Акулина Мифодьевна (1916 г.р.), казачка.
Акулина Мифодьевна рассказывает о том, что в 1933 году еду абсолютно нигде не возможно было достать, и люди доходили до людоедства. Ловили маленьких детей. Её сестру поймали в то время, когда она шла в садик, и зарезали. Был в станице случай когда мать съела свою дочку.
Называли это время, события «саботаж», но саботажа не было.
В 1933 году умерших хоронили за станицей в общей могиле, потом там было устроено кладбище, которое до этого находилось в станице. Людей свозили и полуживых. Акулина Мифодьевна похоронила двух сестер и мать.
Когда «началысь колхозы» стали давать макуху. Рожать детей стали только в 1935, 1936 году. В эти годы уже стали понемногу выдавать хлеб.
ПМ КФЭЭ-1992.
АК 267. Станица Березанская.
Инф.: Прокопец Анна Васильевна (1910 г.р.)
Информатор рассказывает: «В 1933 году по дворам ходили группы – активисты – мужчины и женщины. Спрашивали у всех: «Есть у вас яма? Что заховано в яме?»
Ходят по двору с крючками. В соломе, сене ширяют, шукают…
Отец и мать нам, детям, говорили: «Кто придёт, в хату не пускать!»
Картошка у нас была, забрали, огурцы, семена… И собак ели в голод, и люди умирали. Мыши выручали нас. «Шукалы мы по полю норкы. Находым, копаем там. А там кукуруза. «Спасиба мышам!»
По дворам приезжали с «тарой» [повозкой]. Говорят, если кто присмерти, ложите его в «тару», всё равно по дороге умрёт. В общую яму умерших кидали, не хоронили отдельно».
КФЭЭ-2007.
АК 3802. Станица Бузиновская.
Инф.: Бутова Вера Гавриловна (1924 г.р.)
– Вы голод помните в 1933 г.?
– А чё ж не помню, я пухлая была. Тут такое было. А брат работал трактористом и получал на неделю три булки хлеба. И ото он булку хлиба пырырижэ напополам и прынэсэ, и батьки приказуе: «Смотри! Если хоть одну крошку одрижешь и куда она денется, я тебя убью». Як я кричала тогда: «Ой, мама, мама!». А вона: «Ой, дочечка, когда ж ты ослобоныш мэнэ». [Работающим в колхозе] давали на трудодни зерна: кому пять, кому шесть, кому десять килограмм, смотря у кого какая семья. Рогоз ели. Нарвем его и с солью едим. Молочай ели.
– Вообще людей много померло в станице?
– Конечно багато. У меня мать в голодовку умерла. А отец через год, в тридцать четвертом.
– А что за причина, неурожая ведь не было?
– Это уже в тридцать четвертом хороший был урожай.
– А комиссии по домом не ходили, хлеб не отбирали?
– Цэ я ны помню.
КФЭЭ-2007.
АК 3859. Станица Новобейсугская.
Инф.: Калугин Николай Иванович (1946 г. р.), казак.
– Мне деды рассказывали, что станица не поддержала ни красных, ни белых. Вот поэтому и тридцать третий год сделали.
– Ведь неурожая не было?
– Неурожай здесь ни при чем. Говорят, что станица была окружена войсками НКВД. Никого не выпускали, только впускали. Ходили по домам люди с красными повязками. Если у кого на печке варилась какая-нибудь баланда, ее просто выливали на землю. Есть нельзя было ни в коем случае. А урожай был.
– Говорят, бурьяном дороги позарастали?
– Да, всё позаросло. Мне один дедушка говорил. Вот идешь по станице. Смотришь, в бурьянах тропинка есть – значит там еще живые люди есть. Если тропинки нет – то уже всё, все умерли. Хоронили без гробов. Даже были такие случаи, что еще чуть живых людей бросали в общую могилу.
– А случаи людоедства были?
– Я слышал, что были.
– «Комсодовцы» были свои станичные или пришлые?
– Свои.
– А из казаков или из мужиков?
– И те, и другие были. Здесь неподалеку жил дедушка Бабенко, он месяца два как уехал. Он мальчонкой был в то время. И он говорил, что и те, и те были. У нас когда-то парторгом был Николай Савельевич Котов. Он потом депутатом Госдумы был от края. Он говорил, что хорошо сохранился в Выселках наш станичный архив. И по документам в станице за один год погибли более 12 тысяч человек.
Горячеключевской р-он
КФЭЭ-1992.
АК 392. Станица Имеретинская.
Инф.: Ищенко Кузьма Данилович (1900 г.р.), иногородний.
Кузьма Данилович во время революции «работал в чека». В 20-30 годы жил в станице. При образовании коммуны в неё вступил. «Станица на нас смотрела в волчьем настроении. Мы пошли, заняли самые хорошие места. Грек был, он большую плантацию имел, мы поселились, а потом начали подстраивать…»
Вопр. – В голод людей умерло много?
[Речь идет о коммунарах]
– Я б сказал, что не много. Коммуне давали продукты. Всё же и хлеб был, но понемногу давали. Так оно ничево. У нас там пасека была, овцеводство мы развели, до 37 голов дойных коров было. Так что голод у нас не ощущался.
КФЭЭ-1992.
АК 312. Станица Мартанская.
Инф.: Карпенко Михаил Тимофеевич.
Информатор сообщает: «В 1933 г. был в станице голод. По дворам ходили комсомольские команды, состоящие из [местных] жителей, иногородних, и с ними участковый милиционер. Подвода подъезжала, обыскивали дома, потолки. Найдут продукты, говорят, несмотря на то, что у тебя 5-7 детей: «Тебе сумочки этой хватит?». Будешь возражать, заберут и тебя, как многих людей, неугодных властям. Ночами людей забирали, а вечерами комсомольские команды дворы обыскивали.»
КФЭЭ-1992.
АК 326. Станица Мартанская.
Инф.: Голуб Анна Ивановна (1919 г.р.), казачка; Карпенко Анастасия Сидоровна (1915 г.р.), казачка; Матющенко Антонина Сидоровна (1926 г.р.), казачка.
В 30-е годы много людей померло. У кого коровка, хозяйство, те выдержали.
Валялись люди то там, то там, страшное дело.
– [Почему голод был?]
– Потому, что забрали всё, чи партейцы. Власть советская наступила. У них ума ещё не было хозяйничать, они неграмотные были. В 1933-ем всё забирали, у нас нечего было забирать. Люди кукурузу, пшеницу в стенку [прятали], замызывали [глиной] шоб не нашли. Но, они разбивали стенку и всё у людей забирали. Всё государству отдавали, нам ничего не оставляли. У кого коровка была, те выживали.
КФЭЭ-1992.
АК 327. Станица Мартанская.
Инф.: Попова Людмила Алексеевна (1943 г.р.); Гавриленко Вера Наумовна (1921 г.р.), казачка; Бутова Татьяна Касьяновна (1914 г.р.), казачка.
Наши родители приехали с России, они русские. Потом казаки были, много было казаков.
Голод был в 1921 г. тогда «красные», «зелёные», «белые» были. И в 1933-ем забрали всё у людей и был голод. Мне было 12 лет. Забрали и корову, и кукурузу, даже груши забрали и батька посадили.
– [А кто забрал?]
– Коммунисты
– [Чем питались?]
– Соль, да крапива. Варили, пекли её.
– Нас трое было. Старшая сестра умерла. Мамка ходит то живучки нарвёт, то снытки, бурьяну разного, ото посолим и едим. Живучку прижмут, зажмут. А у кого [что] было, видят, шо мы голодаем, так они ночью принисут нам хочь такой [маленький] горшочек кукурузы, [так мы её] даже драчку сдерём. Хочь супчику сварым, жывучка и крупичкы трошкы.
– Груши у нас были сухие, квасоля – всё забрали. А из-за чего забрали: батько шёл с работы, на подводах везут кукурузу, у людей же забирали, упало с подводы 3 кочана, он узял на руку и идёт. А З., тут был, пошёл, заявил. [Отцу] 10 лет тюрьмы дали.
– Сестра умерла прямо в яслях. Им привезли семечки питаться, они со шкорками поели. Колосов Коля и наша Рая там и кончились.
Гулькевический р-н
КФЭЭ-2002.
АК 2589. Хутор Кравченский.
Инф.: Зенина Ефросинья Дмитриевна (из станицы Темижбекской).
«В 1933 году вредительство было. Людей поморили». Спасаясь от голода, отец копал корни «мышиной кукурузы», молол их. Из муки делали баланду и ели. Но «советские представители» приходили и выливали баланду, если её не успевали съесть. Людей специально морили голодом. Это делалось, чтоб станица вымерла от голода. В станице умерли почти все. Остались только те, кто бежал в Грузию. Или кто работал с советской властью. А остальные умерли. Забирали всё у всех. И у казаков, и у иногородних. Если находили что-то спрятанное во дворе или в доме, хозяев арестовывали. Из станицы не выпускали. Мы еле успели уехать в Грузию. Отцу помог бежать кум. Он пропустил нашу семью через переезд.
Динской р-он
Архив НИЦ ТК.
Станица Динская.
Рукопись. Воспоминания Шрам Пелагеи Григорьевны (1921 г.р.), казачка.
П.Г. рассказывает «Двух сестер выслали, папу расстреляли, нас оставили. Было страшное время. Даже днём страшно было по улице ходить. Люди умирали целыми семьями. Ездили «санитары», грабители. Ломали двери, мёртвых голых бросали друг на дружку и увозили в общие ямы, бросали их как чурки, а сундуки опустошали. Вот тогда сколько было умерших без погребения. Убивали людей и люди людей ели. Продавали на базаре холодец. Милиционер проверял этот холодец и находил в нём детские пальчики. Расстреливали этих людей.
Нас Господь спас. Незадолго до своей смерти папа наш познакомился с одним станционным работником по фамилии Шабельник Пётр [Он взял П.Г., которой было тогда 11 лет, к себе пасти корову. После окончания занятий, на летних каникулах, она ходила пасти корову с утра и до 9-10 вечера. Ещё она нянчила его внука Юру. За это они кормили П.Г. и домой каждый вечер давали кувшин кислого молока, а соседка, монахиня давала ей большую жестяную банку очистков от картошки и говорила: «Пусть мама их промоет и сварит».]
П.Г.: «Меня дома встречала сестра Анастасия, она ходить не могла [опухла], а ползала на четвереньках. Она сядет, а на другую скамейку положит ноги, а под коленко поставит ведро, с ноги набегало полное ведро жидкости. И вот меня Анастасия встречает, а я несу кувшин кислого молока, хлеба и эту банку с очистками. И когда высыпем эти очистки, а там и целый картофель, штуки три яичка, кусочек мяса сырого и хлебца кусочки. Тут сестра и мама плачут от радости, сварят, на день хватает. На второй день опять я несу кислое молоко и опять очистки. К осени сестра окрепла, а после голодного года какой был изобильный урожай, на деревьях ветки ломились, в огородах росли грибы, всё росло необыкновенного размера».
Кавказский р-н
КФЭЭ-1999.
АК 1816. СтаницаДмитриевская.
Инф.: Синюкова Н. В. (1910 г.р.); Рыбакина М. И. (1908 г.р.); Кудрова М.В. (1918 г.р.)
– С тридцатого года начались колхозы. А в тридцать третьем такой «саботаж» был! Сохрани Бог! Видно, Сталин считал, что лишних людей много. Искусственный голод делали. Его, голода, не было. Всё было: картошка, коровы… Всё забрали. Даже если буханка хлеба оставалась, и ту забирали. А люди умирали. К чеченам ездили за кукурузой. Если кто привез с собой муки, тут же приходит «комсод» и забирает.
– А в «комсоде» свои же станичники состояли?
– Да, свои. Начальники назначали. Дураки ходили, умный бы не пошел. Дураков только заставляли. У нас Филя, да Сема, бабы – все дураки. Подохли все уже.
Калининский р-н
КФЭЭ-2000.
АК 2151. Хутор Греки.
Инф.: Лапин В.В. (1924 г.р.)
В голод ходили активисты и у всех отбирали все продукты. Активисты были местные. От голода умирали люди. У Зайцевых померли сын и дочка. Умерли многие.
КФЭЭ – 2000.
АК 2153. Хутор Гречаная Балка.
Инф.: Сидоренко С.В. (1920 г.р.)
В 1933 году был голод. «Голод хороший был туточки». Ходили по дворам и всё забирали. Спрашивают про ячмень, пшеницу. На подводу и забирают. Приходили через каждые две недели. К концу 1932 г. отобрали даже горох, арбузные и тыквенные семечки. Забрали даже сумочку с сушенными овощами. Поэтому весной 1933 г. нечем было сеять и нечего было есть. Немного было только у колхоза, у людей – ничего. Приехала комиссия и приказала забить много скота, особенно лошадей. Якобы они были больные. Поэтому весной 1933 года колхозной бригаде было не на чем и нечем сеять. Некоторые люди успели вывести в степь продовольствие и спрятать его там. Во дворах прятать было бесполезно. Всё находили. Весной 1933 г. года люди были больные, пухлые. Многие умерли. Голод устроили, чтобы уничтожить кулаков. Продукты отбирали по приказу приезжего начальства местные комсомольцы. Активисты. Среди актива тоже было много приезжих. К 1933 г. во дворах совершенно не было кур.
КФЭЭ-2000.
АК 2151. Хутор Могукоровский.
Инф.: Воропаев А.М. (1927 г.р.); Кузьминская К.И. (1922 г.р.)
На хуторе Могукоровском не было голода, потому что не ходили «комсодовцы».
К.И.: Мама рассказывала, что всё забирали. У нас забрали скотину. Голод был от бедности и безденежья. Рыли корни камыша (чакана, куги) и их ели. Мололи и варили кашицу. Пищу выменивали на одежду. На хуторе люди с голоду не умирали. Умирали в Калининской. Там ели табак. На хуторе некоторые люди могли доить коров и собирать в полях кукурузу. «Комсодовцы» не ходили и продукты не забирали.
Каневской р-он
КФЭЭ-2001.
АК 2364. Станица Каневская.
Инф.: Сосновская Наталья Леонтьевна (1915 г.р.)
Когда создали колхоз, начался голод. Умерло очень много людей. «Скикы ж помэрло людэй, ой-ой-ой». Людей не возили на кладбища. Их сбрасывали в колодцы. Голод был в 1933 году. В 1932 – 1933 голод был страшный. У кого не подох скот, у того его забрал колхоз. Скотину нечем было кормить и она вся подохла. «Нечего было жрать!». В станице не было ни людей, ни скота. Много людей было похоронено в огородах. Очень много умерло с голоду детей. У соседей умер маленький мальчик. В колхозе начальству давали паёк.
КФЭЭ-2001.
АК №2423. Станица Новодеревянковская.
Инф.: Бибик Сергей Гордеевич (1910 г.р.), казак; Денисенко Марфа Никифоровна (1914 г.р.)
Исс-ль: В 30-е годы не говорили о вредительстве, или это местное начальство?
С.Г.: Слушай, шо это було? […] Вы харашо знаитэ гимн, там прямо сказано, Ленин прямо твердо указал: «весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем, новый мир построим, кто был ничем тот станет всем». Так от разрушить разрушылы, а построить ныяк.
М.Н.: Ось зараз яки дома розрушилы – Совет, больныцю, школу, цэркву. Я вчора йихала – сэрцэ кровью облываица дывыцця. Яки дома. И церковь. Я стояла як церкву валялы. У мэнэ сэрцэ чуть нэ лопнуло.
С.Г.: Мово батька так [забрали]. Колодизь копав, ну, вин чуствував от это [приближение голода] и пшыныци, там видра два було, мешок спустыв туда. Ну, выдалы, шо там. Прышлы, пшыныцю всю забралы и батька забралы. И так и остався там батько, погыб дэсь, задавылы во время воды.
[…] Налог на зерно, только на зерно. Вывозь и всё. А потом уже началы делать обыскы. Шукать вси ямы, вси закоулкы, везде. Забыралы там и зерно и всё падряд.
М.Н.: Зять у мэнэ росказував, шо заставлялы лазыть по чердаках и каже, даже из огурцив, помыдор, свеклы зерно, семена, и тэ забыралы. Шоб нэ кынь в рот. От так робылы. Да ны дай Бог сказать.
Люды людэй йилы. У нас ныдавно женщина умэрла, та шо людэй йила. Ловылы дитэй. Да о цэ ж П., она ж ныдавно умэрла. Ото ж ловылы дитэй. Значить йшов мальчик, послав батько: «Пиды до конзавода у лавку, купы табаку». Там дав ему шось. Сынок завэрнув, и вин [чужой мужчина] махнув рукою, показав шо дасть конфет, чи шо: «Иды сюда». Хлопыць же ны знав, пидишов, тот тикэ ево цап-царап. Голову долой, на горище, а ево… Оны дэсять дитэй заризалы. Пойилы, зъилы. А було такэ, шо ты ще хороший, а уже мэртва пошты. Я умэрла, ты обризаиш, и варыш йисты. А одна женщина росказувала, була в Донбасе, и почула шо тут така голодовка, шо цэ такэ страшнэ, и она значить набрала крупы там того сёго, три мешка. Пойиду я, два браты осталось [на Кубани], можэ я их спасу. И тико заходэ в хату, а оны на пэчи лыжалы, воны як глянулы, вона ж свижа, повна. Воны як хищныкы, як вытрищылысь, та дума: «Щас зарижим и съимо». Вона як глянула, злякалась, мишок той бросыла, а сама тикать. Утикла, а через, дэ вона там ховалась, чирыз скикы врэмя прышла, а воны помэрлы. Воны открылы той мешок, понаидалысь, и всё. Отакэ було. Оцэ ж та писня: «Наступае чорна хмара, дрибный дощик з нэба»…
КФЭЭ-2001.
АК 2401. Станица Новоминская.
Инф.: Недбайло Иван Иванович.
В 1932-1933 г. был голод и повальный мор. «Подъезжает бричка. Смотрю, а там руки-ноги торчат. Мать вышла. Кричат: «Есть мёртвые?» Мать: «Слава Богу, живы покамисть»
Одна женщина зарубила топором девочку. Разрубила её на куски и наелась. Сама была пухлая.
КФЭЭ-2001.
АК 2327. Станица Челбасская.
Инф.: Беда Пётр Иванович (1913 г.р.)
Голод был потому, что был саботаж. «Не хотите в колхоз, мы вас придушим». Голод устроила власть. Приходили и отбирали всё. Ничего не оставляли. Ходил забирать актив. Уполномоченный был не местный, а остальные все – местные. Из батраков. Искали спрятанное зерно железными щупами. Отбирали в основном у единоличников. Умирало много людей. Ездили трёхколки и собирали мёртвых. Их потом отвозили на кладбище и хоронили в общей могиле. Могилу рыли доходяги под руководством колхозного кладовщика. Тем, кто копал, давали по два килограмма комбикорма. Это крупа, корм для скота. Умирали целыми семьями. Семья батраков Богатырей вымерла вся. А в семье было много детей. Потому что забирали всё, что есть. Не оставляли ничего. Отец спрятал немного сорго и кукурузы, поэтому наша семья выжила. Особенно много умерало весной 1933 года. Осенью уже был урожай и голод закончился.
КФЭЭ – 2001.
АК 2328. Станица Челбасская.
Инф.: Шинков Михаил Иванович (1913 г.р.); Кабан Николай Ефимович (1925 г.р.); Кабан Татьяна Нестеровна (1924 г.р.)
Голод был от того, что у нас всё забрали. Многие умерли.
Голод был в тридцать третьем. У людей забрали хлеб. Его забирали бандиты. Приезжали: «Давай хлеб!». И семена забирали. У всех отбирали, и у колхозников, и у единоличников. Людей умирало навалом. Особенно в третьем квáртале. В нашем квáртале [голодающие] собирали кукурузу в поле. Собранную кукурузу отнимали друг у друга. Падали и умирали прями на дороге. Выживали те, кто был сильнее. Были случаи людоедства.
КФЭЭ-2001.
АК 2329. Станица Челбасская.
Инф.: Проценко Василий Фёдорович (1918 г.р.)
Голод был от того, что всё забирали. Зерно, другие продукты. Это делал актив. Часть активистов прислали из района, частью были свои. От голода умерло много людей.
КФЭЭ-2001.
АК 2351. Станица Челбасская.
Инф. Коломиец Александра Васильевна (1916 г.р.), казачка.
Накануне голода проводилась кампания по созданию колхозов. Вступающий в колхоз должен был сдать (обобществить) всё: домашний скот, дошадей, сельхозорудия и машины. Мать А.В. склонялась к тому, чтобы войти в колхоз, отец был против: «Чортам душу продавать / отдавать».
«Хто отвиз [имущество в колхоз], той живой остався».
Тем, что работал в колхозе, в т.ч. и А.В., готовили еду, выдавали в день по килограмму хлеба. Хлеб старались незаметно унести домой, где, как правило, оставалось по 3-4 неработающих члена семьи, маленькие дети, кто-либо из родителей.
Колхозный «паёк» помогал выжить, но был недостаточным. Поэтому, по словам А.В., приходилось менять оставшуюся одежду на горсть, баночку муки, зерна.
В критическом положении оказались те, кто не пошел, кого не приняли в колхоз.
«Пишов актив, позабырав усэ. Якый узольчик, там було из кавунив семячек и тэ позабыралы. Ныма нигде ничёго, хочь шаром покоты. Дэ хлиб якый був – выгрыблы. [Вывезли или в район, или в колхоз]».
«Люды людэй ийлы. Люды лягушок ийлы, люды собак ийлы, хто ны пишов у колхоз».
[…] «А мэрлы… Оцэ иду з роботы по улыци. А тут у нас ромашкы було! Ромашкы куча, отака ввышкы, а там лыжыть, умэрло, там лыжыть, умэрло, из голоду». Умерших на кладбище свозили два человека, от колхоза, один из них был инвалид, без ноги. Умерших брали за руки, ноги и «як скот» бросали в телегу. «Там на кладбыще выкопана яма здорова. Прывозять у ту яму. Одын шар навалять, другый шар. Тих кладуть ногамы туда, тих головамы туда, шоб бильше влизло».
Кореновский р-он
КФЭЭ-2007.
АК 3708. Станица Дядьковская.
Инф.: Логвин Мария Ефимовна (1928 г. р.), казачка.
– Я прекрасно помню какой был «саботаж». Это голод называли «саботажем». Знаете сколько людей поумирало. Раньше были русские печи. А семьи были большие: детей по 8, по 11 [душ]. И умирали дети с голоду прямо на той печке. Топить нечем, люди ослабли. И по хатам ездили, мертвых собирали. Сделали такие длинные палки с крючками, и стягивали этими крючками людей с печи, сразу по пять, по шесть человек. А около двора стояла телега, и в нее закидывали трупы как снопы. И на кладбище у нас могила есть, куда их всех скидывали. По-человечески похоронить было некому. А кто был, у того не осталось никаких сил.
– А за счет чего люди выживали?
– У кого, может, бурячок какой был… И то, чтобы никто не узнал, что он у тебя есть. А то приходили и забирали. «Комсод» такой был. Да еще и женщины [в «комсоде»]. И забирали всё. Даже ходили прутами ширяли. Где только чуть [что-то есть] – раскапывали.
– А эти «комсоды» из местных составлялись?
– Местных власть нанимала.
– А как люди к ним относились после голода?
– О-о-о! Потом знаешь что им было! И били их, и колотили их, и всякими словами обзывали. Померли проклятыми. А сами кушали что хотели, юбки у них с кружевами. А простые люди умирали. Тогда если кому кусок макухи-жмыха попадался, так за сахар был. Так и того не было. Хмель варили и лебеду. Хмель давали детям, чтобы они спали, чтобы есть не просили. И вот они спят, а у самих такие животы – все рахиты.
– У вас речка есть. Почему рыбу не ловили?
– Рыбу не ловили, а собирали ракушки. Ракушками еще выживали. А «кулаков» еще и из собственных хат выгоняли. Дети их по-над заборами ходили, там и спали.
– Так почему всё-таки люди рыбу не ловили?
– Люди слабые были. Если он в эту речку залезет, то там и останется.
– У вас в семье сколько детей тогда было?
– Четверо.
– Все выжили?
– Нет, трое.
– А выехать из станицы нельзя было?
– Нет. Станица не была паспортизирована. А без паспорта никуда не поедешь. Только моей тетке удалось уйти в Кореновку и устроиться на сахарный завод, там хоть какую баланду давали. У нее вся семья вымерла, шесть человек. Одна она осталась.
– А людоедства не было?
– Нет, такого я не слышала. Только кошек, собак. Но и их не было.
КФЭЭ-2007.
АК № 3710. Станица Дядьковская.
Инф.: Мисько Андрей Михайлович (1918 г. р.) казак.
– Я рос сиротой. Жил у бабушки. Она умерла во время «саботажа» 1933 г. Моя учительница была Мирна Надежда Евстафьевна. Я ее ввек не забуду. И говорит мне: «Андрюша, у тебя рядно и подушка есть?» Я говорю: «Есть». «Забирай и переходи в Дом». В том доме колхоз сделал нары и собирал в нем немощных малолеток. За счет баланды, которую там давали два раза в день, они выживали. В том доме нас человек пять насобирали, которые уже никуда негодные. Ну, прихожу я домой до бабушки. Бабушка уже лежит не подымается. Я пришел и плачу. Она: «Чего ты?» Я говорю: «Мне учительница сказала забрать подушку и рядно и перейти в Лабунивску хату». Бабушка: «Иди, может ты жив останешься. Я уже всё. Мне день-два и хана». Я: «А вы как? Не пойду». Она: «Иди». Я взял подушечку, рядно и пошел. Через день или два пришел проведать бабушку, а ее уже нема. Хата закрыта, окна заколочены. Мертвых по станице собирала подвода. По хатам ездили, мертвых в шарабан накидывали. Привезут на кладбище, в яму скинут. И едут собирают опять.
– А выживали за счет чего?
– Да так и выживали. Коняка у кого сдохла. До могильника ее не довезут, по дороге [люди] по кускам разрубают. Даже детей рубали и ели.
– И много таких случаев было?
– Было сколько хочешь! А то речка выручала. Ракушки собирали. Отваривали их и ели.
– А как люди объясняли причины голода?
– Тогда Сталин был у власти. И он отдал приказ ЦК партии вывезти весь хлеб. А хлеб тогда какой был? Не уродился. Люди поэтому всё оставляли себе. Кто два, кто три мешка спрячет. Тут комиссия идет, забирает. Кто прятал, того выселяли, как «врага народа».
– И много таких семей из станицы выслали?
– Да сколько хочешь. И вот отдал Сталин указ. Но, кто знает, какой это был указ. А местная власть что хочет, то и делает. Забирали всё. У нас с бабушкой на чердаке ведро фасоли лет десять уже стояло. И я ее сутками варил. А она так высохла, что не разваривается. Забрали и ее. «Комсод» пришел и забрал.
– Это были местные жители?
– Местные.
КФЭЭ-2007.
АК 3717. Станица Дядьковская.
Инф.: Хилько (Рева) Антонина Петровна (1927 г.р.), казачка.
Уже в 33-ем году стал падать народ. Не то там одын, два, пять, а улыци. Наша Партизанская улыця, вона тоди нияк не называлась, но казалы Берегова на неё, там полностью семьи повымирали. Вот у Пэтрэнкив семеро дитэй было, и свёкр, и свекруха была, и мужик и жинка, и у них семеро дитей, и одна только Груня дэсь на совхоз выйхала, и нихто ны знае дэ вона есть. А то все полностью помэрлы, в хати лежали. Это страх, это нельзя рассказать. Ну, вот были племянники Коля и Ваня, и батько их Сашка, здоровый, в кузне работал. И вин умэр, и детишки их помэрлы. Приихалы, выкыдалы йих – шарабан был, арба драбынамы обшилёвана...
Тяжелый шел тридцать вторый, ужэ воно заходыло, тридцать третий, тридцать четвёртый. А уже в тридцать пятом, уже «отборни»: тому дадут есть, тому не дадут. А тому было кажуть не давайте есть, она всё равно сдохнэ до вэчэра. Мы оце щас кажим умираем, а тогда не казали шо умирають, уже сдохла… Очень тяжелые годы были. Некоторые спаслися, но мало. Мало-мало. Вот эта поляна, 23 гектара, моё дитя, оце ж усэ булы хаты и усэ люды жилы. И вси поляглы в 33-ем году.
КФЭЭ-1992.
АК 213. Станица Платнировская.
Инф.: Кирьянов Владимир Ефимович (1913 г.р.), казак.
Информатор сообщает: «В 30-е годы коммунисты, актив забирали у населения продукты, зерно, а куда везли всё это – не знаю. Может они сами пользовались всем, что забирали.
Те, кто сумел скрыть продукты, и у кого не удалось их найти, только те и выжили.
Прятали кукурузу, ячмень.
Уже и отдавать было нечего, а всё приезжали отбирать…
В станице было людоедство.
Станица заросла бурьяном и было жутко во дворы заходить, – может там уже звери водятся.
КФЭЭ-1992.
АК 215. Станица Платнировская.
Инф.: Третьякова Анастасия Кирилловна (1918 г.р.); Третьяков Степан Михайлович (1913 г.р.)
Информатор вспоминает о голоде 1933 года: «Пятьдесят процентов населения умерло в голод в станице. Забирали даже узелки с семенами. Говорили: “И так подохнешь!”
Кто виноват, не знаю. Когда власть в свои руки берут, каждая власть имеет право требовать своё. Сколько делали вреда!
Мы не знаем, как выжили с братом. В плане ведь было – только зерно забирать, а забрали даже семена помидор.
Школьникам давали 100 грамм хлеба.
Я выжил, у меня быков было две пары, табак возил, что кому подвезу…»
КФЭЭ-1992.
АК 217. Платнировский сельсовет, хутор Левченко.
Инф.: Самохвалова Фёкла Фёдоровна ( 1906 г.р.)
Информатор вспоминает: «До 1933 г. жили мы в колхозе хорошо. Мой муж был бригадиром. Посеяли овёс, плохо посеяли: нéчем было пахать. И мужу за это дали 10 лет тюрьмы. Меня из колхоза исключили, из хаты выгнали, детей забрали. А тут голод начался. И кони, и люди – все от голода падали. Люди людей ели. У нас тут это всё на глазах было».
КФЭЭ-2007.
АК 3743. Станица Раздольная.
Инф.: Пелехов Иван Романович (1927 г. р.), казак.
– Почему голод произошел, неурожай был?
– Нет. … Вот приходють, у печку, на печку, на горище лазиють, хлеб шукають. Ну, хлеб – другое дело. Если б. А то квасоля там сваренная и то забирають. Ну, наверное нарочно так было сделано, чтобы станицу выморить. Ну, вот приехали хоронить – все умерли. А копать кто будет? Людей уже таких нет. Взяли, у колодец кинули. А у кого погреб, в погреб кинули, мертвецов.
– Людей много померло?
Ну, кто разбегся кто куды – то повезло. Если он действительно казак, настоящий, то он себе пропасть не даст. А если такие люди, забитые, как мой отец, простой рабочий. Например, голод был – он лягушек наловил. А там ножки только задние, больше есть нечего. Вот он наварил. Я две съел и наелся. А то – бурьян был. Ну, в рост человека. По станице ходить было страшно. Ну, вот отец наварил лягушек, я наелся. А он побоялся есть лягушатину, вылил в лоханку. А тогда начал делать сетки и рыбу ловить. А лягушек – нет.
– А отбирали продукты местные или приезжие?
– Я не знаю. Наверное наши. Например, у меня жена. А ее отец был чекист. И вот тут он в Раздольной как бы командовал этим делом. Вот приходить, а их человек семь там, десять. У хату зашли. Он не лазит, потому что он у них как старший начальник. А люди лазють, проверяють. В сундук лазють, одежу перебирають. Это я хорошо помню.
Красноармейский р-н
КФЭЭ-2004.
АК 3049. Станица Староджерелиевская.
Инф.: Безворитняя (Таран) Варвара Филатовна (1912 г.р.), казачка.
Голод в станице был «у 33-му и посли войны, посли оцэ гэрманськой войны [...]. Страшнэ дило було, люды людэй йилы, ризалы. У мэнэ сусиды, як воны мэнэ ны заризалы. Ризалы дитэй, ризалы, ну кого заманять у хату, и ризалы. А потом объезщикив назначилы, шо диваюцця диты, диваюцця люды, дэ? А потом одна дивка пишла до йх, подружка, а оны варять кушать. Раньше ны було ж плыток, а русськи пичкы булы, а тоди як глянула, а в йих, [в вареве], отак ручка пиднимаиця, кыпыть в борщи, чи там шо воно. А вона кажэ, ну, варить борщ, а я пиду хлиба прынысу. Оны б йии булы заризалы, оны вжэ и двэри защипнулы. А тоди отщипнулы. [...] А оны двинадцать душ заризалы вжэ. Цэ Б. був, Б. Настя, Лидка, оны йилы людэй.
Сусидка в мэнэ ось тут була, жила, тоже сына свого заризала и зъила. [...] У нэи два сына було, так она младшого заризала, а старший остався, ны вспила. А потом йеи взялы та посадылы в тюрьму, она дэсять лит сыдила в тюрьми, а потом прыйшла з тюрьмы и умэрла. [...]
Страшный голод був, и в садику дитэй кралы. Як тикэ няня взивае, дэ дытына отвыхнулась, так дытыны вже и ныма. Кралы и ризалы.
Цэ «саботаж» був пэрыд войною. Даже семички з кавунив, семички з дынь, и тэ всэ забыралы. Ходят, «комсод», трусять, щупом щупають, и дэ позакопуванэ, дэ похованэ, усэ забыралы. Вредительство було.
КФЭЭ-2004.
АК 3051. Станица Староджерелиевская.
Инф.: Туманова Анна Никитовна (1916 г.р.), казачка.
Люды мэрлы з голоду як мухы посли пэрвого морозу. И здесь на дороги лыжыть, и здесь. Потому что всэ забралы, всэ забралы. И коноплю забралы, прядиво называлось. Кажуть, у колхоз на вирёвкы.
КФЭЭ-2004.
АК 3052. Станица Староджерелиевская.
Инф.: Задорожний П.В. (1938 г.р.)
Полтавские отказались колхозное зерно убирать. Каганович говорит: «Браты-казаки, здравствуйте!». А те шумят: «Тамбовский волк тебе брат!». Вин опять: «Браты-казаки, здравствуйте!». Голоса не повышает, ничего. А те ему опять. Вин говорит в третий раз: «Браты-казаки, здравствуйте!». Не повышая ни тона, ничего. Часть поздоровались. Вин кажэ: «Я всё расскажу! Скажите мне, браты-казаки, почему пшеница в поле осталась?». Из толпы возгласы: «Наша пшеница в амбаре. Тока ваша пшеница в поле». [Каганович:] «Та пшеница, что в амбаре, то не ваша пшеница. Ваша пшеница в поле!». Сразу шум-гам. А в это время составы подгоняють пустые и станицу окружает воинская часть. И ни один человек ни туда, ни сюда.
Батя был завхозом. В Приморско-Ахтарске. Зерна полно. Лошадям зерно скармлевают. А людям нет. Один отрубал у лошади кусок мяса и думал зашить. А за лошадей тогда строго. А лошадь загнулася да и всё. С ведра лошадь кормит, овсом, ячменём. А люди смотрят, людям нельзя. [У отца] было шестеро детей. Три сестры и три брата. Засыпают в карманы в пальто зерно и выносит. Домой принесёт кукурузы или чего. Надо как-то сготовить так, чтоб никто не чуял запаха. И до утра съесть.
КФЭЭ-2004.
АК 3066. Станица Староджерелиевская.
Инф.: Гладкий Алексей Федорович (1928 г.р.), казак.
Голод 1933-го года.
«А то впэрэд мы жылы там, аж за станыцёю, до 33-го года. А в 33-м году оцэ сэстру було вкралы, чуть ны заризалы. Благодаря бабам шо с мамою робылы, отбылы. А маты кажэ: “Хоть наймай дэ-ныбудь кватырю, дитэй то низзя бросать”. И ото мы пырыйшлы сюды блыще в центр, и тут купыв батько хату».
[…] Во время голода в станице много людей умерло. «Бувало маты кажэ, у брыгаду пишла, а йих заставляють…, запрягай конэй, и цэ вас там 4-5 чоловик, йидьтэ, там вымэрла симья, надо вывызты, шоб ны завонялося. Запрягалы конэй, йихалы, вывозылы. А яму хто копав? Так, чуть-чуть выкопалы, абы шоб прыкыдалы, и всэ […]». Хоронили в общей могиле, кресты не ставили, гробов не было.
КФЭЭ-2004.
АК №3020. Станица Старонижестеблиевская.
Инф.: Троян Антон Карпович (1925 г.р.) казак.
Я в первый класс пошел. Мать умерла, брат умер, а отец еще остался и мы с ним спали на одном топчане. Утром пошел в школу: «Папаня, я пошел в школу». Возвращаюсь со школы, а он лежит в том же положении [...]. Дотронулся, он не шевелится. Я скорее к соседке напротив. Соседка прибежала, зашили в рядно, заехала подвода, там уже несколько лежало мертвецов, его положили. Соседка: «Садись, Тоська, посмотриш, где хоть батька заховають».
Не знаю где, сейчас хожу на кладбище на поминальные дни, не знаю где мать похоронена, где отец.
В 33-м году хоронили в общих могилах. У нас два кладбища в станице, старое и новое. И там, и там были общие ямы. Тут три ямы было. Сейчас на месте одной табличку поставили, оградку сделали, скамеечки [...].
КФЭЭ-2004.
АК 3028. Станица Старонижестеблиевская.
Инф.: Либидко Иван Яковлевич (1928 г.р.) казак.
[В 1932 – 1933 «Комсод» ходил?].
Ходылы, пэрыкыдувалы скырду, як я сам бачив, и ципкамы шукалы пшыныцю, дэ закопана. И пока ходылы, пока такэ рышилы выгнать. И шо получилось, прыдставтэ якый инстинкт у дитэй. Сыдилы на пичи, батько у нас був «красный», матырын брат, вин за намы поглядував. И вот, значить, сэстра схвачуеця и с пэчи и прям, тут у нас возли двэрэй такый комод був, темно-коричневый цвет, лак, открыва и масло бэрэ, прямо йисть, это масло топляннэ. Я: «Нюрко, будуть быть!», – с пэчи. А потом бачу, мини нэ хватэ, тода схватывся и соби. Получилось, шо мы його доилы. И батько заскакуе, цэй, «красный», мы його папкой называлы. Заскакуе, а мы тоди на пичь, и вин нас лаяв [...], мы дывылысь як бы нэ быв [...]. Тикэ ж вин оцэ пырылаяв, и заходять [комиссия] – так, убэрайтэсь отсюда. [...]. И ото всё им [«комсоду»] осталось. Выгналы с хаты. Маты нас, дитэй, одила и, ото, за рукы и повэла [...]. А двоюридна сэстра жила тут, напротив кладбыща [...]. Хатка була саманна, она сама була вдова, а мы там жылы. Так и намэрзлыся, и голодувалы, и лободу йилы, и пухлы.
Выгналы [нас] на ночь. Так маты ночью ходыла [в свой дом] красты посуду свою. [...] Ходыла якый-то лучок собырала, молола, пляцыкы робыла. А выжилы мы за счет дядька, матырыного брата, он моложе був матыри на два года, и там аж за Кучугурамы жыв. В тэ врэмя у його була вжэ там хатка нэвэлыка, и вин закопав пшыныцю. Потом конь у його був, заризав коня. Знаю шо пид послидок мы конем пиджылыся.
КФЭЭ-2004
АК 3029. Станица Старонижестеблиевская.
Инф.: Костоглот Павел Артемович (1922 г.р.), казак.
П.А.: Ну я в этой станыци родывся, тока в центре, в дедовской усадьбе, там я родывся. Потом отец поженился, вышел на квартиру, потом с этой квартиры, надел тада дали аж на улице Хлеборобной, там эта була усадьба. И там всё время жили, до 32-го года, пока отца не забрали в 32-м году, репресировалы.
– Перед голодом?
П.А.: Это в 32-м году, это в тот момент когда приезжал на Кубань Каганович. Там «тройка» була, судили без суда и следствия. Отец мой работал в колхозе имени Шевченко, был бугалтером. И тогда в 32-м году давали всем [притесняли], ну шоб вывезли весь запас, ну, всё зерно которое есть [чтобы] сдали государству. Они в колхозе думали ш хозяйнувать и дальше. Зерно, семенное зерно, у ково-то на дому булы амбары деревянные, и туда ево и ссыпали. Дескать, ну шоб весною посеять это зерно, сохранить. Ну и приписали. Када приехала та комиссия, началы тут искать, нашли [этот амбар], приписали шо эта «черный амбар», спрятанное от государства зерно. И их в 32-м году забрали – председателя колхоза, главново бугалтера, отец работал бугалтером, и еще там кладовщики, всё правление колхоза. Их арестовали, посадили и присудили к расстрелу. Это председателя колхоза, председателя ревизионной комиссии, отца (бугалтера). Ну, в общем, человек пять. Ну, там без суда и следствия забралы йих и до сих пор не известно. И сам я в эту реабилитацию [комиссию] пысав и нигде следов нету.
А там такой период сложный. Ритуалы соблюдались, сохранялысь до 32-го года, када люды жылы. А потом приехали, всех тут пересажали, пересудили, голодом заморили. И уже было не до игр. Тока как выжить? Вот я выжил. В 32-м году, вот нас было 8 душ семьи, и все померли. Тока я остался в живых и только почему, потому шо я был самый старший и весною в 32-м году взял сумку и на степь ходыв.Вот есть заячий орешик, так он называется, едят ево. И там норы [мышиные], еще зерно было, выкопаешь. А там еще были трактора, пахали весной, под Крупским, и я туда ходил. Трактористы копають, а я иду за плужком, орешки собираю. И ото как на работу ходыв. А трактаристам привозят обед. Им давали кусок кукурузного хлеба и там шо-то, бульон.
– А «комсоды» были?
П.А.: Были. Эти «комсоды» ходылы, щупалы, у кого зерно где.
– А они были местные или приезжие?
П.А.: И местные были и приезжие. Приезжий был организатор, а местный – тут мобилизованный.
– А местные были из казачьих семей или иногородних?
П.А.: С инагородних булы, городовыкы.
Инф.: Небавский Иван Гаврилович (1919 г.р.), казак
Голод, это такое страшное. Началося всё весной 33-го года. У школи учащимся мамалыгу давали, кашу.
Так представляешь, улица по которой ехать, заросшая була бурьяном, тока тропынка проходыла. Доходыло до того, шо матеря дитэй резали своих. Л., була така, значит мальчика пятилетнего собственного [сына] зарезала. Наложила мяса в чугунок и пашла до стога соломы набырать. Набрала и отак на том месте застыла. А другая мать, одна вжэ, Т., та мальчика лет 11 зарезала и съела.
Весной, тогда со станицы никаво никуда не выпускали, тока в Славинску. Морили людей, не выпускали. Так там [в Славянской], за сэрэбряни кинжалы, там давалы мукы кукурузяной тока, представляешь. Я лазил по деревьям гусеницу собирал. За то шо пять дней проработаешь, получаешь то два килограма мукы, а то по 400 грамм. Так прыдставляиш, ото як прынэсэш домой, так отак чайной ложычкой бырэш, и ото она така была вкусна.
– «Комсоды» были приезжие?
И.Г.: Не, это месные, из тех же «городовыков».
[…] а прыходылы на кладбыще, так ото прыдставляиш, от так, от горизонта [мёртвые] и не зарытые, а так прям рукав виден из ямы. […]
КФЭЭ-2004.
АК 3041. Станица Старонижестеблиевская.
Инф.: Колесник Василий Серафимович (1928 г.р.), казак; Чередник Нина Георгиевна (1938 г.р.), казачка.
В.С.: [В 1932–1933 гг.] очень много помэрло людэй. Мне было 5 лет, но я помню. Антонов Иван Иваныч, он казак такой был, все призы брал, и по рубке лозы, и на выдержку, кто быстрей на коню, так вин возыв покойныкив. В одияло, и в общу яму.
Голод был искусственный.
Н.Г.: Я в 1947 году голод помню, но цэ була засуха. Йилы и корышкы копалы, из рогозу. Они белые такие, их перемалывали и ладушки пекли. Они прытарни, а кушать хочицця. Паникум ели. В рисовых полях такой сорняк. Семечки в нем, их на самоделку и с этой муки делали лепешки, вместо хлеба. Оцэ кукурузну лепешку спычу, цэ прямо празнык. У нас была корова, мать продавала и нам оставалось молоко. Благодаря этим лепешкам и молоку выжили.
В.С.: В 1929-30-м году началось. Тогда были «комсоды». Забирали [продукты] ходили. Помню был Ш.В. Он был бригадир 3-ей бригады, а его отец такой завзятый был. Приходит, у него длинный штырь, острый и ходят щупают, искалы что закапывали. Помню мы золу выносылы, там ямка була. Он раз штык, пошел, пошел, думал, что что-то есть. Взял лопату, копал-копал, а там зола.
[Ходили и забирали продукты местные, станичники не казаки, а иногородние].
КФЭЭ-2004.
АК 3078 ПМ. Станица Чебургольская.
Инф.: Завада (Головко) Лидия Тимофеевна (1926 г.р.) (родом из станицы Новониколаевской), казачка.
Оцэ значала забралы мужикив, воны поотдавалы всэ в колхоз, тикэ сами в колхоз ны пишлы, воны ж ны знають, шо воно такэ. Оны свои зэмли имилы. Як хлопыць родывся – пять дэсятын зэмли [давали], а на дивчат ничого. А у Пэтра було шисть хлопцив, а одна дивчина – Рая, сама старша […]. Йих оцих трёх посадылы в [тюрьму], шо ны пишлы в колхоз, и йиздыв, «комсод» тоди называлы. Значить ото гарба, двое конэй, а воны ще як глянулы, мужыкы, шо йихнимы киньмы да так распоряжаюця… Бьють йих, та дёргають, [«комсоды»] местни и ны местни, всяки, бильше местних було, из иногородних, уже много понаезжало. Цих же [местных] повысылалы, а тих попрывозылы.
Повыгонялы ж, поарыстовувалы [казаков], харощи дома [забрали], самих багатих людэй. Оны и ны пыталы: чи вы дастэ, чи ны дастэ. Сами позабыралы. Всэ, ны тикэ шо лошадей, а шо и в хати було. Куды воны йёго вэзлы? Роскурочилы всэ. Хаты ото пооставалыся, тоди з йих поробылы школы […].
Оцэ ти «комсоды» йиздять, тры чиловика их, одын за вожжамы сыдыть, а два идуть у хату и начинають шастать. Они настолько всё проверяли… Русская печка, от это дымоход, трубу открыишь с пэчи виттиля дэ диты отдыхають, качалку заложилы а тут оклуночёк чого-нэбудь [продуктов] отсюды в дымоход прывязалы, так и цэ понаходылы […]. И даже если на печке у чугуни зварэна каша, тоди ны було там пирижкив, варэныкив, уже як отакэ пишло, а хоть шо-то, шоб було накуёвдынэ, но каша була всигда, или от эта пырловая из ячминя, или кукурузна. И с чугунамы бралы [«комсодовцы»], дажэ тэ шо поварынэ. Ничого ны оставлялы. Шо ото там куча дитэй сыдыть голих, плачуть?! Никого и ничого ны пыталы. Бабы плачуть, а воны смиюцця. Ту кашу отак поварькою бырэ, йисть. […] Я иногда вспомню, як оцэ я стара стала, я плачу. Я так боюся голоду, шо я ны можу тоби пэрыдать […].
У трыццять трэтём у мэнэ булы пухли ножкы, шо мы булы вжэ таки голодни […]. Мама робылы дояркою, и своя корова була, но ще була ны ростылылась, диточкы, молицця Богу, […]. У мэнэ икона, вона осталась ище, мама поблагословылы нас з Ванёю покойным, моим мужем […]. Эту [икону] я никуда ны дивала, и как мне ни было [трудно], и пид шовковыцёю мы з Ваней жилы 2 месяца, уже Ниночка была у нас маленькая, а икона у мэнэ закупорэна всигда в сундук, уныз стикло, […].
[…] 33-й год – столько мыра умэрло. Мы остались живы, чэтвыро и мама одна. А папа уихав у Раевскую, там шось гатылы биля ричкы […], возылы зэмлю дэсь, якусь дамбу робылы. Ну, куды послалы, туды и йшлы. Бо тоди низя було возражать, зразу полытыш на Магадан загорать. И йих ны було 2 годы, папы. […]. Всэ мама було кажуть: «Скоро й папа прыйдэ, папаня. Скоро папаня прыйдэ наш» […]. Так мама [с фермы] прынысуть нам малозива […], оцэ йих там тры дояркы було, оцэ воны подиляця, и тэ молозиво забыруть, а тылята понасосуцця у коров […]. И мы ны голодалы. Хоть раз у дэнь, да ты наисыся. А други … […]. Настолько помэрло много людей у 33-м году. Дажэ трупы йилы. Хто ще нэ умэр. И всиравно умыралы. А дило було высной, апрэль-май, уже жарко було, сонцэ […]. Каждый же лизэ з хаты. Довго ты голодный в хати сыдить будыш? И якый бы ны був, пухлый, голодный, а вылазыш из хаты, хоть дэсь якый бурьян [надеялись найти]. Ничево не было, ни мыши, ни крысы, ны кота, ны собакы, ны лягушкы, ни чирвяка, ни ёжика. Всё люди съели, и траву поели […]. Выходять уси ото, идэ каждый шось там чи пастыся, чи дэ якась щирычина, дэ шо, шо биля города е, трясуцця, йидять […]. [Мёртвый] лыжыть, отак сдулося, я сама бачила. Пузий хвамылия була, Мария, в нэи деток ны було, она жила сама, така манэнька хатка заваляночка, глыняночка. Она сама йеи змостыла и там жила. И вона, уже вона ны могла [терпеть], вылизла аж […]. А мама прыйшлы та плачуть: «Та мои ж вы диточкы, гляньтэ ж яка Мария лыжыть». И ото ж мы там глянулы: отака гора лыжыть, мухы, пыдъижае грабарка…. Та ны тикэ вона [Мария]. Заходять у дом любый, забирають, выносять одни скилеты, дитэй уже помэрших и стариков. Это ж ны каждый же на улыцю вылезет, грузят на грабарку, носылкы дэрывьянни […]. Ото туды скыдають, дэ дэрывьяною лопатою, дэ рукамы, дэ шо, и в ту грабарку… А грабарка – цэ называиця подвода, одын кинь, отак оглобли, а тоди читыри колэса и отак дви доскы […], и тут дви доскы над нымы. Ото туды накыдають повну и вызуть. Вызуть, дэсь ото тамычкы мужикы ище яки здоровищи… И ото значить копають ямы. И ото в ти ямы, або з одний грабаркы, або з двох, з трех, ото зарылы, зарылы… Було обще, каждому ны копалы […].
КФЭЭ-2004.
АК 3092. Станица Чебургольская.
Инф.: Мазур Л.Т. (1926 г.р.)
«Ишла коллективизация. Кто не хотел у колхоз, тех голодом морылы. Кушать ны давалы». Детям варили галушки из ячменной муки.
Курганинский р-он
КФЭЭ-1997.
АК 1289. Станица Воздвиженская.
Инф.: Тарасенков Пётр Данилович (1906 г.р.), казак.
«Бурьяны такие стояли! В них люди валялись, гнили. И некому было убирать. Человек умирал и там згнивал. Забрали всё. Сделали, чтоб мы подохли. Воняло кругом».
КФЭЭ-1997.
АК 1339. Станица Константиновская.
Инф. Жеребцова Анна Денисовна (1903 г.р.), иногородняя.
[В голод в 33 г. много в станице вымерло?]
– Щёту нету. От у хати пятеро, четверо, шестую – наповал, не брышу. И тода коров запригаим мы и визем на кладбище. А тамо мущины копали ямы бальшущие и в эти ямы клали [умерших]. От увéрнуть тут в одиялко или в чо, ни гробов, ничё не было. Поклали, закопали и пашли. Отак було. […]
Мёрли страшно, повыбрали, всё забрали. Хадили [«комсод»] по хатах, громили. От иде квасоля лижала, вже ш в нас ничиво не было, забиралы. Там и тёрын, ну, што было, всё грябли и вязли. На брычки вязли, а куды их подивали, мы ни знаим. […]
[Свои отбирали?]
Да, заставляли. […].
В 33-м году старинные фотографии, родовые, семейственные, висели на стенах, как обычно у нас заведено, снимали, бросали на землю и ногами топтали. […]
Работали, голые были, голоднаи, в ночь шли, работали. Галоднаи, исть хочица, прийдешь домой, а он [ребёнок] ляжит уже, бальной, вот и всё. Ты поплачешь, поплачешь, а покормить и нечим […]. [Умирали за работой] пряма вот идёть, уже галодная, в ей уже ноги не ходють, а итить нада. Думае, – може там котёл какой дадут [из колхозного котла поесть], сварють нам бульон, и впала, и всё. Вот это было, правда.
КФЭЭ-1997.
АК 1242. Станица Темиргоевская.
Инф.: Реус Георгий Димидович, казак.
Неурожай, это в тридцать третьем. Ну это уже дохли [люди], забрали всё. Та наши забрали – активисты, комунисты. Качан найдет, где квасоль найдет и забирает. Ну, много [умерло]. Которые побогаче были, уезжали отсюда в Грузию.
Вон там дедушка жил, он взял пучочек сенца, пошол, на могилке лег и кончился.
Утото ш вот и довело што повыселяли. Всех хлеборобов выслали, а тут некому сеять, пахать.
Те, кто с голоду умирал, бегали до черкес полоть.
Конечно, если у тебя золотишко есть, идут меняют [шли к черкесам]. У черкес у их урожай всегда.
[– Их не коснулся голод?]
Ну, коснулся, но не так. Черкесы подохли чи нет, а у нас подохли. Там [доносчиков] меньше було этих. Хочь и уворуют, они не признаются. А наши доказуют [заявляют] кто чево взял.
КФЭЭ-1997.
АК 1244. Станица Темиргоевская.
Инф.: Кролёв Пётр Евстафевич (1904 г.р.)
Станица на «чёрной доске» была. Эта [как] позорная [считалася]... Красноармейская, Урупская. Люди валялися! Очень много умирало. Семья была, муж, жена и трое детей. Я сам их у ямку закопал. Старуха съела сына и дочку. Собак всех съели. Где МТС, там был сад большой. Там общая могила была. Почти никого старых жителей не осталось».
[Причина голода?]
Неправильное руководство было. Ш. в Ростове [был]. Вроде хотели от России отделиться.
КФЭЭ-1997.
АК 1267. Станица Темиргоевская.
Инф.: Неповинных Вера Александровна; Бобрышев Иван Павлович (1919 г.р.), казак.
В.А.: В описываемое время стали всё отбирать. «Мама картошку пекла в печке – картошку вывернули, фасолю вывернули. Всё забрали, чем хочешь тем и живи».
Отец у Веры Александровны умер в январе 1933 года, а потом сестренка. Мама осталась беременная с тремя детьми. В том краю станицы, где жила их семья, стало страшно жить, потому что стали пропадать дети. «Родители ходят на работу, а мы одни оставались».
Их родная тетя стала часто к ним захаживать в то время, когда матери не было дома, и мама наказала им её не пускать, потому что «за неё что-то плохо [люди] говорят». После, заходя в гости к тете Акулине вместе с мамой, В.А. видела у неё в кладовке варилось мясо и в кадушке было засоленное мясо. К этому времени в станице уже съели всех собак и кошек. Спустя время тётю обвинили в том, что она торгует холодцом из детского мяса, и она бежала из станицы.
Однажды, идя по улице, они видели, что впереди них шла женщина с ребенком. Улицы были заросшие высоким бурьяном. Они услышали стон и крик ребенка, потом всё стихло. Мама В.А. зашла к В.И. Чугурдум и рассказала о произошедшем. Тот позвал «дружинников» и они захватили там трех мужчин, которые выглядели сытыми. В хате, где они жили, нашли [человеческие] головы и обувь. С тех пор в этой хате никто не живет.
Детей девяти – десяти летнего возраста собрали вместе, «вроде как интернат», и там кормили. В число этих детей попала и В.А. Туда к ней приходили её двоюродные брат с товарищем и она их подкармливала. Повариха это заметила, расспросила её и потом стала оставлять для ребят немного еды. Когда в огородах стали созревать тыквачи, кабачки, картошка, ребята перестали к ней приходить. Овощи они воровали, но люди их не очень ругали, потому что понимали, что мальчишки голодные.
Иван Павлович рассказывает о том, что спасаясь от голода люди ехали в Грузию, где голода не было. Однако его родственник, добравшись до Грузии с дочерью, не выжил. Местные жители на станции насыпали им орехов. Они, изголодавшись, съели их сразу много, чего нельзя было делать, и через три дня они умерли.
КФЭЭ-1997.
АК 1279. Хутор Сухой Кут.
Инф.: Кириченко Павел Нестерович, 1912 г.р., иногородний; Котлярова Анна Ивановна, 1915 г.р., казачка.
П.Н.: [Голод] был. Но трактористов хорошо кормили, … Я вооще голода не видал. Нас там в колхозе кармили, хлеб давали и приварок.
А на хуторе люди пухлые были. Страшно было. [Мёртвых на кладбище свозили в тракторной тележке].
А.И.: Были это вроде как одни казаки, а потом с Власовки поприехали, ищо откудова-то. Как раз это триццать третий был.
А.И. рассказывает, что вымирали целыми «проулками». В районе МТФ и где сейчас пустыри, везде сплошь стояли хаты. Кого выслали, а большинство вымерли в голод. Умерших с голоду свозили в общие ямы на кладбище.
Активисты ходили по домам и забирали продукты. «А я куда? У чугун насыпала, у кастрюлю кукурузы, у печку задвинула». Полезли в печку забрали эту кукурузу.
«Я плачу, я говорю, у менеш трое дитэй, мама четвертая, сама пятая, шош вы делаете?» Что забрали, унесли.
Ели траву, бурьян: щирыцю, лебеду. Делали из неё «ладыкы» (оладьи).
Кущевский р-он
КФЭЭ-1991.
АК 118. Станица Кисляковская.
Инф.: Корчина Н.А. (1922 г.р.); Корчин Н.С. (1917 г.р.)
«А зима в трыццать трэтём году така була – замэт в уровынь с хатой був. И оцэ в хату заходыш… Из хуторив в Катэрыновку идэш… Яка старуха пустэ… А цэ сосулькы понамырзають. Ны глаз ны выдно… В хату спускаешься, як у колодизь. Спустышься, яка обигрие, яка йисты дасть, а яка и в хату ны пуська.
– Много людей умерло у вас в 33?
– Ой-ё-ё-ёй, оцэ ны нада й вспомынать.
В 1933 г. Н.С. вместе с отцом пошли в ст. Екатериновскую купить картошки на посадку. В станице им пришлось разойтись по разным квартирам. Отец той же ночью умер и его похоронили на кладбище в общей яме. (Сейчас на этом месте стоит маслобойный заводик).
Н.С. возвратился домой где оставались брат и мачеха. Есть было нечего.
Н.С.: «И я пишов по-пид доскамы, просыть хто шо дасть: картошку, хто коркы з буряка… Я всэ брав. И ото я в детдом попав, у Мыхайловки».
Н.С. сбежал из детдома, искал брата, устроился на работу в совхоз, но не надолго.
«Опух, як колода. Оцэ всэ з мэнэ тиче, з рук, з ног. Тичэ з мэнэ… Я в ОРСи работав, пры столовой. Ужэ пытание в мэнэ, всэ… Кажуть, шо нильзя дыржать пры продуктах. Пишов до-дому. Конэць лита, кургу начав сушыть, гарбузы. Ото гарбузы, курга, наварю… И мини Запорожыць дав мукы… И ото мамалычку… Став йисты и оттух. И оцэ остався жывый… Оцэ остався жывый.
В Кысляковки больше людэй помэрло чим осталось. У нас було восимнацять тысяч [населения], сичас пять тысяч. Здорова станыця була. А тоди в трыццать трэтём году Кысляковка попала на «Чёрну доску» и Шкурына [ст. Шкуринская] на «Чёрну доску».
– А почему голод случился?
«Голод? У нас було восим закрамив пшыныци. Оны [«комсод»] всэ вывызлы на станцию. А тоди «тройкы», «комсоды». Забэрають усэ чисто.
Кабак, картошка, бурак, семичкы яки – всэ чисто забралы. [Оставылы] читыри стины и дитэй куча. Ничёго абсолютно ны оставлялы. И оцэ вси диты подохлы. Дитэй йилы… Матыри своих дитэй ризалы, у кадушку солылы и йилы…
Да-а. Отакэ мы пырыжылы (Плачут). Цэ на моих глазах усэ.
Н.А.: «А нас було двинадцать штук… и дивчата вси, дитэй. И тожэ – вынбари повни. Ну, мы ж тоди «кулакы», роскулачувалы. Мы отдельно жылы. Батько наш отдельно, а збоку був дедушка. Пьять сынив, пьять нывисток и дочка, и зять. Представляете себе? И жылы тоди в одний симьи, в одний хати. […]
Так я хотила сказать… У нас булы повни вымбари, а мы чуть ны подохлы. Мы досыдилыся в трыццять трэтём году, пухнымо вжэ… Двое блызнючат [девочки-близнецы, сёстры Н.А.] упалы [на колени], – папа, одвызы нас у Ростов, завызы… Тоди завозылы дитэй. А я тырпылыва. И старша, восимнадцятого года… А четырнаццятого года, тожэ завэзына. Тико она була ужэ ось тут у Краснодарському краи… Там давалы хочь по сто грамм хлиба. А нам ничёго ны давалы. Заставлялы в колхоз итты. И так заставлялы… А старыкы оны ж то боялыся. Забралы ж у нас и корову, и пидводы… Ну, всэ чисто побранэ…». […].
Лабинский р-он
КФЭЭ-1994.
АК 591. Станица Чернореченская.
Инф.: Телеусова Галина Николаевна (1915 г.р.), казачка.
Мама умерла по болезни, в семье оставалось 3 брата, Г.Н. и отец. В 1933 год был назначен Я.С. ходить по дворам, смотреть «у кого что есть». Прошёл уже слух, что будут ходить отбирать продукты. Нам отец не дал спать ночь. Он предложил из погреба выбрать картошку, туда насыпать кукурузу, а картошкой досыпать. Братья так и сделали. Мешки с кукурузой положили вниз, а картошкой присыпали. Устали, предлагали картошку, которая полностью не влезла в погреб, занести хоть куда-нибудь. Отец сказал: «Завтра». На следующий день, ни свет ни заря, стучат. Бытько вышел.
– Я пришел, так сказать, проверить ваш погреб.
– Иди проверяй.
Довел его до погреба, у него палка, на ней железяка. С ним ездил ездовый. Батько открыл, он полез в погреб.
– Так сказать, тут есть кукуруза.
И вот он с ездовым всю эту кукурузу с погреба выгреб, нагрузил на подводу. А куда дел? Мы тут вот собираемся в воскресенье, старые люди, куда он девал, мы не знаем.
Ленинградский р-он
КФЭЭ-1993.
АК 444. Станица Крыловская.
Инф.: Жарино Кузьма Иванович (1903 г.р.)
– [Много людей умерло в Крыловке?]
– Не знаю, кто их считал. Но, не управлялись конякой возить. Коняку выдали одну.
Мостовской р-он
КФЭЭ-2006.
АК 3656. Станица Губская.
Инф.: Двойникова Ефросинья Дмитриевна (1921 г. р.), казачка.
– Голод сильный был в станице?
– О-о-о! Не дай Бог! Жигуку ели. Гамалу с груш ели. Ходили, ломали, сушили в печке, толкли.
[Гамала?], Мы их раньше называли сопляки. Они на яблонях, на грушах растут кустами. Мы скотине их ломали. Отцу моему в тридцать третьем 10 лет тюрьмы дали, за то, что 10 килограмм зерна не довез на ссыпку. Не досчитали… В 33-ем – голод. Люди по улице мерли, валялись… В тридцать третьем у меня братишка и сестренка с голоду померли… Остались только я и старшая сестра, мама раньше умерла. Забирали всё. Мы, чтобы себе что-то оставить, смешивали смолотую кукурузу с мусором, песком, а потом на потолок высыпали сор. А потом по чуть-чуть выбирали из этого мусора крупу и ели. Потому что комиссия выгребала всё, даже семена огурцов, помидоров, дыни, кавунов. Все выметали.
– А кто выметал? Местные?
– Конечно, местные. Комсомольцы.
КФЭЭ-1991.
АК 144. Станица Махошевская.
Инф.: Редкокашин Михаил Тимофеевич (1909 г.р.), казак; Редкокашина Евдокия Фёдоровна (1917 г.р.), казачка.
В 1932 г. отца Е.Ф. забрали. Обвинили в том, что не вовремя разбросал отраву на поле для грызунов. Забрали и многих других. И «без вести» [«Забрали, как у воду пападали»].
М.Т. во время голода в Махошевской не было.
Е.Ф.: [В 1933 г.] Люди по проулку / улице лежали, ну вот «как сено косили», рядами. Станица бурьяном заросла, в человеческий рост. Зайдёшь в дом, «пустая хата – лежат мёртвые». В сельском совете держали несколько человек, их кормили, «чтобы они тверденькие были», т.е. работоспособные. Они на бричке ездили по домам и забирали умерших, бросали их на повозку «как на свалку». Хоронили на кладбище в общей яме, просто сбрасывали, присыпали землёй. «Тут голод страшный был».
М.Т. голод пережидал в Азербайджане, в Грузии. «Там голода ни былó. Там усего было отак [«по горло»]. Ели, пили, что хочиш».
В 1932 г. в Махошевской была коммуна и был один еврей. В 1932 г. начали дохнуть лошади. Он говорил: «Ну, ничего, лошади подохнуть, а потом начнут дохнуть люди». Этот еврей уехал / выехал, «а тут вскорости и мор начался».
В основном выжили те, кто был в коммуне, работал в колхозе. Там немного кормили. Остальные почти все вымерли. Это больше половины жителей станицы.
В голод ели цвет акации, который поджаривали в печи на жаровне «как сухари», подорожник сушили в печи; черемшу, [брат Е.Ф. пошёл за черемшой в лес и там погиб]; крапиву («жигулку») толкли; «купыри по бугру расли, белым цветёть».
Е.Ф. работала в табаководческой бригаде. Повариха готовила обед [три котла] «баланды»: «и жигуху / крапиву, и салат и чиво ана только ни напхаить в эту баланду».
КФЭЭ-2006.
АК 3620. Станица Переправная.
Инф.: Пономаренко Михаил Антонович (1925 г.р.); Спицын Иван Андреевич (1928 г.р.)
– А кто прдукты в 33-м г. у казаков отбирал?
– Активисты.
– Люди умирали от голода?
– Да не дай Бог! Даже их собирали и отвозили на кладбище без гробов. Забирали на бричках, даже живых. Пока до кладбища довезут – он уже мертвый.
– А сколько человек в станице умерло, примерно?
– Не считали.
КФЭЭ-2006.
АК 3633. Станица Переправная.
Инф.: Асеев Иван Михайлович (1929 г. р.), казак.
– В 33 м году был голод. И моего отца прислали сюда из [ст.] Владимировской. Он знал, что скоро власть возьмется за него, потому что он был из зажиточной казачьей семьи. А моя мама варила самогонку из арбузов. А эти друзья [актив], что ходили по домам, отбирали у людей всё, убивали их, до отца придуть, (а его ж тоже надо было выслать, моего отца), а самогонка [стоит] и сидять пьють, закусывають. Моя мама рассказывала, – вот придуть они, пьють самогонку. А потом как заругаются между собой: «Ты, говорит, скотина такой! Батя трудится, варит, а ты его выслать хочешь!» И так берегли, берегли отца моего, а потом ему: «Михаил Евсеевич, уже дальше тебя сохранять неможно. Принимай салотопку в Переправной». Здесь в Переправной, за станицей, была салотопка. А салотопка почему называлась: туда, как раз 33 год был, привозили мертвых животных, или отходы от скотины. Там котлы были, в них топили сало на мыло, а мясо курям отвозили. Так люди туда на рачках подлазивали, есть хотели. Вот приведут на салотопку лошадь или быка и наказывают отцу: «Михаил, Боже сохрани, чтобы кормить кого-то!» Вот какая жизнь была. И вот отец занимался этой топкой. И всё равно выслали, потому что по сословию был казак. А тетка моя рассказывала, что и мужикам доставалось тут на хуторе, выселяли тоже их. Потом до нас пришли опять. В сундуке муки немножко было. Они эту муку выгребають. А мама моя стоить, и мы, один одного меньше, и на руках у нее еще дитё: «Чем же я их кормить буду? Это же последнее что у меня есть». Вот так.
– А как выжили? Что кушали?
– Кушали всё, что приходилось. И траву всякую, всё приходилось.
– В вашей семье кто-нибудь во время голода умер?
– Во Владимировской умерли Катя, Ваня, Лена и Ксеня, маленькими еще. А переехали сюда – Катя умерла, маленькая. А мы трое выжили: две сестрицы и я.
– А всего было восемь детей?
– Да. Я с этого времени всё помню, с четырех лет.
– А случаи людоедства были?
– Это я не знаю. У нас даже и разговору в станице не было, чтобы людей ели. А к отцу моему на салотопку приходили и просили: «Михаил Евсеевич, ну дай чего-нибудь! Дядя Миша!» Так его здесь потом после смерти вспоминали, как он людей выручал.
– Выбирали всё. Вот схоронил ты пшеницу в навоз – приходили в навозе ширяли, раскапывали и всё забирали. И брали, чтобы тебе ничего не осталось. Вот лежить умираеть человек прямо на дороге, а начальство мимо едет: «Га! Сдыхает!» На кладбище возили [и полуживых], еще не умер: «Повезем! Пока доедем, он дойдеть». Такие случаи были.
– А кто этим занимался, отбирал всё у людей?
– Активисты.
– Местные или приезжие?
– Местные.
– А сами, небось, с голоду не помирали?
– Они? Да ты что! И скотина у них, всё. И была здесь коммуна, хутор. Они туда попереходили, а тут грабили. И там варили, ели и пили.
Новопокровский р-н
КФЭЭ-2005.
АК 3270. Станица Ильинская.
Инф.: Сляднева (Сметина) Евдокия Васильевна (1915 г.р.), казачка.
Пережила я три голода. Двадцать первый, особенно тридцать третий [год] был. Я залезла лягушек ловить в речку и [начала тонуть]. Ехал председатель колхоза, да накинул на меня веревку на шею и выташил меня. Сохрани Бог, помилуй. Что мы ели... Вот лошадь сдохла. Просили, нам дали по кусочку. Пухлые ноги были. Ходить нельзя было никак. Плачу сижу. Полезу потихонечку, скраюшку нарву пикуликов [молодой камыш], едим. Сыты, слава Богу. И то рады были этому. И карагач низкий нашмыгаем, едим. И слава Богу, дожили до весны, уже хлебушек порядочный стал. А четвертое отделение, там был совхоз, и вот говорят там принимают [на работу].
Я пришла, уже у меня ноги начали опадать, она и говорит: «У вас и ноги пухлые, как же я вас приму?» Я говорю: « Пожалуйста, не дайте умереть, я буду работать.» – «Да нет, подождите ещё недельку.» А мне одна женщина, вышли, она и говорит: «Да ты принеси ей луку, сразу примет.» Лук зелёный уже пошёл. А у меня у систры был лук. Я пришла, сказала, она мне надёргала, понесла, она записала меня, приняла. И что ты думаешь, дочечка, неделю поработала, у меня ноги опали, хлебушка то я стала исть. Кукурузный хлеб наливной, но стали исть. По семьсот грамм нам давали. Так я вот такой кусочек съем, а это маме берегу.
А мама, у нас бочонок двацать пять вёдер, засыпала [в него] кукурузы и [закрыла] бурьяном и каждый вечер, каждое утро она «Живые помощи» читала вокруг сарая. И вот, а живем мы, мальчик у нас был, ручка тоненькая [засунет в бочонок], достанет, мама говорит: «Сынок, по две горсточки достань и хватит.» [Ели сырую кукурузу и слушали, не ходит ли кто под окном]. Дочечка, [активисты] шли в уборную и смотрели чем оправляюца. И говорит: «Это кулаки, их надо уничтожить, где-то кукуруза спрятана.» А до этого сарая не подходят. [Молитва] «Живые помощи» – сильные они.
Потом уже весна движеца, мама стала доставать побольше. Возьмёт, растолкёт и по ложечке кашку нам давала. Ага, актив идет, а сугробы, метель, а я соберу их, у нас четверо дитей, за руку, да бегим у камыш прятаца. Ой, Госпади. А у меня систричка была, семь лет, её схватил приступ сердечный, она умерла. Так мы жили, так над нами издевались.
… вот у тридцать третьем как умирали, их заворачивали в дерюжки и бросали в общую могилу как попало, как дрова бросали. Везли на быках, руки тянуца, волоса закручиваюца на колесо, я сама всё это видела, я не вру.
КФЭЭ-2005.
АК 3274. Станица Ильинская.
Инф.: Суханов Павел Ермолаевич (1918 г.р.)
В голод умирали люди. В домах собирали мёртвых. И живых тоже увозили на кладбище. «Только ещё [еле] дышит, давай его!».
У людей отбирали все продукты. Это всё делало начальство. Хлеб отбирали местные «комсодовцы», станичники.
Рвали и ели плетюшки – соцветия акации. Их толкли и ели. Рыбу никто не ловил. Умерло много людей. У нашей семье не было умерших.
Хоронили и на кладбище и в огородах. Были случаи людоедства.
Создали «комсоды». Они ходили и отбирали у людей всё. Это было в 1932 г. Пришли брать хлеб. «Ну, какой хлеб! Ничего ж нету!». «Нет, у вас есть!». Отец говорит: «Нет!». «Ну, мы будем искать». «Ищите!». Они в доме крюками тыкали. Потом на конюшню пошли. Нашли яму в огороде, земля просела. Там что-то есть, – говорят. Там картошка была. А они: «Мы будем копать». В начале камень попался. Потом ещё что-то. Заругались, бросили всё. На окне стояла четверть. В ней сверху была простокваша, а внизу мать прятала муку. Комсодовец сунул туда палку и нашел муку. Мать объяснила, что ей нечем кормить детей. Но он всё равно забрал. Последний оклунок муки отец спрятал в соседнем брошенном доме с разрушенной [печной] грубой. Через день оклунок украли. Сухари так и не забрали. Один человек наелся в колхозе сухарей и от этого умер. Вообще мёртвых хоронили каждый день. Ловили и ели сусликов и мышей. Разрубали топорами мёрзлую землю и забирали мышиные кладовые. Добычу прятали в норках, которые рыли сами, в скирдах соломы. Мёртвых свозили целыми кучами. Когда весной сеяли, следом выбирали [мёртвых]. Вы не поверите, выбирали!. Я однажды шел с сестрой копать норки. Увидел ещё живого станичника, лежащего в луже. Хотели его вытащить. Нам отсоветовали: «Дети, вы его не вытащите, а сами умрёте». Мы его поднять-то не могли. Обратно идём, а он уже лежит мёртвый. В станице умерло от голода больше половины жителей. Из восемнадцати тысяч населения осталось четыре. На деда уполномоченный, двадцатипятитысячник, наставил пистолет. Он требовал зерно. Деду стало плохо с сердцем, и он умер. Отчаенные казачки ругали комсодовцев: «Как тебя только земля носит! Щас рогач возьму, не поздоровится!».
Богач Катасонов прорыл в колодце боковой ход. Там он прятал хлеб. Его долго не могли найти. Но потом кто-то выдал.
Наша улица вся заросла бурьяном. Мертвецов собирали на мажару, запряженную быками. Умирали каждый день. Мёртвых везли на кладбище. Тем, кто закапывал умерших, давали по два килограмма кукурузной муки. Мёртвых закапывали в братской могиле [общей яме]. Мёртвых привозили и утром, и вечером. Для перевозки мертвецов приходилось выделять подводы каждой колхозной бригаде.
КФЭЭ-2005.
АК 3231. Станица Калниболотская.
Инф.: Майдибор Таисия Михайловна (1922 г.р.)
В 33 году голод был. «Я только четыре года с бабушкой-дедушкой жила. В 33 году они все умерли». Семья была-то большая. Но они все померли. Голод был. Осталися мама и я, вдвоём. Мама искала пищу в мышиных норках. Потому что ходили «комсодовцы» и всё отбирали. Они отбирали у матери всё, что она приносила с поля. «Комсодовцы» были назначены Советом. Мать уехала за Белоглинку, в станицу Еланскую. «Мама сама уехала, а меня бросила. Тогда 33 год был». Много людей померло. Осталось много беспризорных детей. Их собирали в детский приют. Под него в станице отвели особый дом. И меня туда забрали. Бездетные пары усыновляли и удочеряли детей. А меня никто не взял. Мать вернулась и не хотела меня брать к себе. Говорила, что у неё нет ни кола, ни двора.Но её заставили меня взять. Мать бросила меня у подружки и уехала. Она спасала свою душу.
КФЭЭ-2005.
АК 3258. Станица Калниболотская.
Инф.: Долженко Таисья Григорьевна (1929 г.р.), казачка; Дьченко (Харченко) Лидия Ивановна (1926 г.р.)
Цэ ж ны пырыдать як в тридцать трэтём… Я хоть манэнька була, я тоже нэ помню, [люды россказувалы], тоди так – семьямы умиралы с голоду. Не то шо голод. В двадцать пэрвом был голод – не уродило. Всё выгорело, высохло. А в тридцать третьем тут искусственный голод сделалы. Сдали всё, уже ш колохоз был. А потом перед Рожыством, мама кажэ, зашли и всэ забралы. Даже бурякы забрали, картошку, ну всё. На голодну смэрть... Семьями люди умирали. Так як йих хоронылы? Мама кажэ, на нашей улице жила семья, имели корову в тридцать третьем, так от тий коровой и возыком покойныков возили. Накидають, а там яму выкопають на кладбище, накидали як дров, закрыли. Никому было хоронить, никому было яму копать. Уси были люди ныгожи. Сёдня вин копав, завтра вин уже умер и его в [эту же] яму. Ото такочки, так яки там похороны править.
Отрадненский р-он
КФЭЭ-1996.
АК 1167. Станица Надежная.
Инф.: Петренко Алексей Николаевич (1908 г.р.), казак.
«Колективизация начиналась страшно. Приежали уполномоченые, вели беседу с людями, что значит у колхоз идти записываться. Ну была своя агитация. Ну и потом люди некоторые рискнули пошли. А потом [уходили]. Седня идет в колхоз, видет быков и лошадей, затем забирает оттудова…» […]
По мнению А.Н., провал коллективизации побудил советскую власть к применению карательных мер. Лучших хозяев, зажиточных раскулачивали, высылали, сажали в тюрьму. Отбирали всё. Умелых хозяев почти не осталось. Это и спровоцировало голод.
«Повальный был голод. На могилках лежали люди, вот как ото валки, глиди, так люди один в один лежали мертвые. Моя мама умерла… Много так лежит [людей] как снопов… Привезла маму [на кладбище], сорок человек в одну яму закопали. Там сейчас поставили памятник.» […]
«Хоронили так, траншею выкопали, заполнили мертвыми, засыпают. Другу копают. Это тридцать третий год.» […]
«Дашковых, я помню, дочка умерла. Ну, и кто-то там заявил, што мол умерла… А мать еще была живая. Их приехали, забрали, дочку мертвую, а матерь живую. Пошла туда в могилу.
Такие были случаи, што человек еще живой, а подвода ходит мертвых збирает. Живова бирут, а всё равно ему помирать, берут и кидают. Вот такие страсти были.
Один, той, Яшка, знаю што Яшкой ево звать…, привезли ш ево тожеть на могилки, а ямы не было и он ночью отошол [ожил]. Отошол и лез рачки [домой], и живой был даже после тридцать третьево голоду.
Люди увсякую гадость ели, люди людей ели, дитей.
Вот конятину и щас едят, [раньше] вроде как ни ели [до голода]. Да и собак, да Господи.
Всё забирали, даже в печке стоит каша и то забирали.
Был уполномоченный [не местный]. Один или там пять их, пускай, в станице. Остальные свои. Подбивали таких людей которые ни с чем ни считались: покормили ево похвалили, пошол делает страшные дела. Свои же люди. Полномоченый командовал, а свои всё делали. И печки ломали. […]
Мои родители наверно чуствовали што будет голод. И перестраивали печку рускаю. Ну, значит когда ее строят, там засыпают хвундамент камнем или чем. А они, значит, зделали как пустое там. И туда насыпали кукурузы и позамазали. …а я в школу пошла. Приходю, мама голосить, пришли [активисты], эту досточку ударили и кукуруза посыпалась. Забрали всё, всё забрали. И нас четверо дитей осталося, и папашу оттедова взяли, коней забрали. Десять лет моему отцу дали. И семья повалилась. У нас в тридцать третьем трое детей в один день поумирали с голоду. Этот, маленький, как просил бедненький ладичко (оладик), на коленях. Так мне в память зашло.»
КФЭЭ-1996.
АК 1168. Станица Надежная.
Инф.: Калабухов Семен Архипович (1911 г.р.), казак.
До ста человек помирало в нашей Надежке в день. Это вот как раз в этот период хлеб не вродил. Еще зеленый был, а когда уже хлеб начал поспевать, люди не стали умирать. Шмурыгали пшеницу, зерно ели. Утут трошке остановилось.
Почему? Были «кулакы», называлысь «кулакы». Больше казачество вот это вот голодало, Украина и Кубань, Белорусия. Вот Грузия… Наши все уходили [туда]. Это нас грузины спасали.
КФЭЭ-1996.
АК 1199. Станица Надежная.
Инф.: Полтавченко Мария Стефановна (1930 г.р.)
[1933 г.] Да, людей ели. И вот у женщин которые ели людей, у них вот бороды, ну волосы на лицах росли.
КФЭЭ-1990.
АК 1201. Станица Передовая.
Инф.: Войченко Анастасия Трофимовна (1918 г.р.), казачка.
Да как не помнить? Вот это дедушка был, был в тюрьме, Кишечко. И потом сбиг он. Тащённый, галодный, и пришол к нам, к маме (уже отца не было). И у нас у голод, кушать нечево, ево надо поддержать. А што мы, атца уже не было, а мама – «кулацкие корешки», куда ни пашлеть [туда и] работать. Быков этих, валов водила. Пахали, ана вадила. Там двести грамм муки давали кукурузой. Я помню [это] хорошо. Ну, я выжила потому што училась у школе. У нас был директор, очень умный человек. Он сознательный, взял землю, пахали, сеяли на этой земле. И работали ученики в летнее время, и были и наемные работали, ухаживали за лошадьми. В Пригородной был потом сад. [Директор] узяв у наших, Кишечкиных, они сами сажали. Попросили, дал колхоз саду немного. В школе давали горячий обед. Кто ходил в школу, все живы оставались. Вот кусочек хлеба, суп или борщ. А [директора] забрали в тридцать седьмом. Михаил Алексеевич Мищерин. У них сын здесь живет.
Всё забирали, ходили. У горшки заглядывали, где што ни есть [забирали]. У нас было у гаршочке кукурузы немножко, и ту забрали. Где картошечка какая была, всё уродило, но всё ето забрали. А потом говорили, [что это] сабатировали, сабатаж. Вот так. И на потолок залезла активистка. А сушки, у нас сушили немношко, ну, ведра два лежит сушки на потолке [на чердаке]. Ана это визде сюды-туды тыкает.
А бывало люди голые оставались. Ужасно, ужасно умирали. У нас дедушка умер, вот тут отец похороненный, в огороде этом. В огороде похоронен и отец и дед. А вот здесь, [по соседству], вся семья вымерла, были кресты [в огороде]. Я вот такой страсти набралась с детства и сколько училась уже взрослой, пойтить у центер там, посмотреть или спектакли, иду [и вспоминаю] – там на углу жили люди Гончаровы. У них одна из семьи, четверо дитей, мать и отец, одна осталась дочка, выжила девочка. А то кристов помню было в огороде! Счас там дома построены для специалистов, живут.
Некому было на кладбище ни везти, ни нести, как попало [хоронили]. Вот у нас без гробов [хоронили]. Доски там были какие-то, вот поставили, так положили, тут и похоронили. Делать [гробы] некому [было].
Вот некому было ни отца хоронить, ни дедушку хоронить. Старичек и с старухой жили, и тоже они впроголодь жили, ну, живи остались. И они пришли вот и помагли.
А вот оттуда шли люди на Зеленчукскую. Так они туда уходили, голодные. Люди идут и, вот, не дойдут до конца улицы. Умирают, лежат мертвые. Пойдеш у центр, смотриш – там умирает, там умирает. […]
КФЭЭ-1996.
АК 1202. Станица Передовая.
Инф.: Красников Иван Георгиевич (1910 г.р.)
В 1933 г. был голод. Много людей умерло. Забирали всё съестное. Скот тоже забирали. Он почти весь подох с голоду в колхозе. В голоде виновата советская власть. В начале она делала людям много зла.
КФЭЭ-1996
АК 1071. Станица Удобная.
Инф.: Гордиенко Василий Михайлович (1913 г.р.)
Ну как же не помню? У тридцать третьем году человек пятнадцать – шестнадцать с железными кастылями ходют, хлеб ищут. Сперва были «красные обозы», зерна было много. Ну, подьежает и всё чисто позабирали зерно. Ну, а в голод кое-кто в ямы позакапывал, вот они ходят и [ищут]. Забирали, как вроде Сталин приказал, шо где-то зерна надо було, а ево нету, так вот забрать это зерно [с населения]. Позабирали, а потом с этими железными штыками ходют [активисты], ищут. Найдут, а потом у тюрму понятно. Десять лет, вот это, дают. А потом приходят до нас. Уже всё забрали, кукурузы много.Тамичке на потолку хвасольки було баначка литрова, и ту полезли, забрали. А потом приходят десять раз, двадцать раз. А потом заходют, а тут такой был, эта, комунистяга, эта, значит командир этой «разведки». Вот, заходит и говорит: «Так, вы знаете кто к вам зашол?», – до моей жины. [Моей жене говорит]. Она сидит. Она спужалась: «Та бачу, люды зайшлы». А викона винчальная, так небольшая, в углу стаяла. Ну, уже не знаю, чи по Господнему, чи может бичовка перепрела… Эта викона как лытыть на этого командира …, на голову как брыкнытся, как разобьется. Они как спужалыся, тикать. Утиклы и ничёго ны делалы.
А один с винтовкой, с ихней партии, и наверно забыл, она заряжена, на боевом взводе. А тутэчкэ на саму прохвиль вышли. Тамычкэ зашлы также шукать, як до нас. А там собака здорова така и кынулась на ёго, на этого, шо с винтовкой. А вин ложе [винтовки] ему у рот. Собака як всхватыв за курок, как блыснуло, так и упав вин, и [получается, что] собака его застрэлыла. Они так испужалыся, Божэ мой! Там викона, а тутэчкэ собака. Ну шош, бросили это дело, надо хороныть. И больше не стали приходить.
Люди умирали, так некому было хоронить. У городах похорóныти много, как-нэбудь. Люди умирали на ходу.
КФЭЭ-1996.
АК 1072. Станица Удобная.
Инф.: Гряда Семён Васильевич (1907 г.р.); Онищенко Григорий Тимофеевич (1907 г.р.)
С.В.: Ну што ты, сразу не принмали бгатых, не принимали [в колхоз].
Актив поназначали, позабрали. Такой урожай был хороший. По списку забирали, а люди были, предатели, предавали. Вот поэтому и получилось [голод]. Сказал не так, значит уже…
Г.Т.: С тридцать первого начинался [и] до тридцать шестого года голодовали. Много людей взрослых умирало, дитей много умерло. Много умерло потому шо кушать нечего. Были «вполномоченные» и ходили, «активы» называется. Ходили: «Дай хлеб». А де я возьму. Ну, некоторые чувствовали голод и там прикопают пшеницы или что. Они [актив] с железными костылями ходют, скрось ищуть. Забирают [продукты] и отправляют.
Ну, ни все умирали, ну, все ровно, нечево было исть. Мы ж голодные и работали. Так мы сами бежали [работать] пока есть возможность. Там выделяли муки для тех кто работает. Три котла [еды] наварит. Понятно, кто норму зделал, значит ем.
Ну, какой силен, тот полторы нормы зделал. Он этой баланды больше получит. А кто маленький и нормы не зделает [такие оставались без еды]. Норма была такая я скажу […] двадцать пять сотых значит,это норма, а в станичную называли – десять соток. Запрещали [наши] песни конешно, а такие, как бы сказать, социалистические – пели.
КФЭЭ-1996.
АК 1113. Станица Удобная.
Инф.: Кирильчук Василий Митрофанович (1898 г.р.), казак.
– Годы прошли. Я, считай, три голодовки пережил: 21 по 22 годы, 33-й, пришедши с армии, 46 по 47 – тоже нечисто было.
– А в 1933 г. много людей вымерло?
– Не надо про это даже разговаривать, на эту тему. Семьями вымирали.
– На ваш взгляд, всё-таки, отчего голод был? Ведь неурожая не было?
– Ну, значит этому быть. Я так понимаю. Почему? Потому, что мир обобрали – оголóдели. А кто этим руководил, куда это всё забрали – никто не знает. Вплоть до того, что пошли, прости за выражение, что в печку полезет и из печки вытаскивают. Враждебность народная наша.
– И свои же это делали?
– Да Боже мой! И росли тут. И друг друга ни в чем не обижали. А потом, как появилась враждебность… Да не дай Бог!
КФЭЭ-1996.
АК 1158. Хутор Кисловодский.
Инф.: Колесников Павел Григорьевич (1924 г.р.)
В голод единоличников облагали госпоставками. Опять и опять. Пока всё не отберут. Потом ищут, что припрятали. Люди стали пухнуть и умирать. Мёртвых собирали в бричку и везли на кладбище. В бричку кидали и умирающих. Никто никому не был нужен. Мёртвые валялись везде. Их хоронили и в огородах.
Павловский р-н
КФЭЭ-2003.
АК 2961. Станица Атаманская.
Инф.: Ковалёва Наталья Макаровна (1925 г.р.)
«Два брата умэрло, дядька Андрей умэр, дедушка умэр с голоду. На лавах [ослабшие] лыжалы, так и помэрлы». Маме в колхозе, на работе, давали похлёбку. Отец в 33 году продал хату за шапку сухарей. А там братья закопани, прямо на усадьбе. В станице умерло много людей. Ходили «комсодовцы» и забирали всё.
КФЭЭ-2003.
АК 2962. Станица Атаманская.
Инф.: Жук Вера Григорьевна (1925 г.р.), иногородняя.
В голод умерла бабушка. Маму взяли помощником бригадира, в Пластуновку. «В брыгади жилы – голода дужэ нэ бачилы. Брыгада була пэрэдова. Примирував [колхоз] коровою брыгаду. Варылы кашу кукурузяну з молоком, хоть и водычкою разводили».
В станице люди умирали на ходу. Ездили телеги и свозили мёртвых в общую яму, на кладбище. Часто хоронили и дома. Бабушку завернули в одеяло и похоронили под деревом.
Соседка съела дочкину подружку, а дочку не успела. Однажды меня в степи подманила красивая, здоровая тётка, похожая на цыганку. Она пошла со мной через станицу. Мня увидела тётка Олёна и позвала. Цыганка убежала. Я была полная, и она, наверное, хотела съесть.
КФЭЭ-2003.
АК 2987. Станица Незамаевская.
Инф.: Бутник Петр Григорьевич (1918 г.р.), казак.
– Моего отца присудили к высшей мере наказания, расстрелу. Их троих здесь судили в станице. Нас у него было пятеро. Мы остались пять детей и мать. Нас должны были выслать, но почему-то не выслали. Но из дома убрали. Жили мы в бригаде полеводческой. Эти четверо, меньше меня были, не выдержав такого голода, померли. Я один остался.
– В каком году вашего отца расстреляли?
– Это конец 1932 – начало 1933 года. Мы вступили в колхоз в 1930 г. Он был бригадиром полеводческой бригады. Ну, и, вроде, они утаили от государства зерно. Я даже толком и не знаю. И вот когда отца судили, нам присвоили кличку. Тогда она была очень опасна для народа: «Враг народа». Это магическое слово. Если люди услышали, от тебя сразу отворачиваются, … боялись. И я был «врагом народа», хоть в конституции и было записано, что сын за отца не отвечает. Но это только на бумаге было. И меня поэтому не брали в армию. И только в тридцать девятом призвали, потому что назревало такое положение, то Финляндия, то Халхин-Гол, то Хасан. Взяли меня в армию – служил я на Дальнем Востоке до 1944 г. […]
Мне старики некоторые потом рассказывали, что тут судов не было, с судьями, заседателями. А была «тройка». Из них большинство было нерусские, в основном «черные», кавказцы. Потому что, это даже я слыхал, как они разговаривают. По-видимому этот народ был настроен очень плохо к кубанцам. Ну и, говорят старики, отцу твоему приписали, что он, якобы, в Добровольческой армии, у Корнилова служил. А она только по названию была Добровольческой. И забирали в нее всех способных воевать. Так и моего отца в нее забрали… А потом отца Корнилов демобилизовал…
[Незамаевскую занесли на] «черную доску». Это, что «сын врага народа», что «черная доска». Это равнозначные были термины. Это значит, что там все были враги народа. И в эту категорию попали даже красные партизаны, которые в Гражданскую войну воевали на стороне красных. И их тоже выслали. Не всех, но, пожалуй, процентов сорок их выслали. […]
До голода, говорят, в станице было 15 – 16 тысяч населения, а кто говорит и больше. А сейчас только четыре тысячи. А в тридцать третьем много выслали, много умерло, много в тюрьмы взяли. И брали людей преимущественно только ночью… Даже это я только знал, что кто-то ночью у нас был. Встал – отца нет. Там легонько постучали, никто в хату не ломился. Отец вышел: «Кто там?» «ГПУ». Всё. Крючок поднял отец, они вошли: «Тише! Подымайтесь». И больше я отца не видел.
КФЭЭ-2003.
АК № 2989. Станица Незамаевская.
Инф.: Капуста Даниил Иванович (1915 г.р.), казак.
Вы знаете почему произошел голод, по моему умозаключению? Во-первых, страшная болезнь была, лихорадка. Вот работает человек, работает нормально. После обеда, в двенадцать примерно [часов], хватает его. Его озноб такой берет, ему холодно. А после этого холода его в жар. Страшная температура. Это первое. Второе, плохой был урожай. Вследствие этой болезни задерживался обмолот зерна. Все это входило в одну колею. И вот тебе – ранняя осень. Осталось немного немолоченного хлеба. И вот эти продразверстки, которые были наложены на колхоз: сколько ты сделал зерна – должен сдать государству. И не хватало для [сдачи] государству. И разгон какой [начался, заносили на] «черную доску». Вы знаете, я не пойму, почему назвали «черная доска». Вот, значит, это наказание. И никаких расчетов не дали: никакого хлеба. Что было у человека, картошка, свекла, кабак, и это отбирали.
– Кто в первую очередь пострадал от этих мер: казаки или иногородние?
– Конечно, казаки. Какие тут были иногородние. Ну, было их тут, может с десяток, этих иногородних. У меня друг был, Бричников Владимир, считался почему-то иногородним. Зычаный Алексей. Вроде ж сыны партизан в Гражданскую войну, а всё равно они пострадали. Лично я не пострадал. Мне повезло. Меня направили сажать кукурузу. Давали кружку кукурузной муки в день. Ну, там по выборам старший выбрал меня. Я там помогал ему. Писал там. А потом всё как-то закончилось. Уже тогда говорили, что всё это ошибочно сделали. Да какой ошибочно! В декабре – январе месяце 1933 г. прислали сюда роту «нацменов». Это жестоко. Они казаков всех арестовали. Арестовали потому, что почти все служили в Белой армии. Ну, и поработала чья-то рука, которая руководила, чтоб это сделать.
– И сколько человек арестовали?
– Я так считаю, человек около трехсот. Все мужчины. Всех их ОГПУ арестовало. И все они погибли. До единого погибли.
– Их расстреляли?
– Нет, их не расстреляли. Их заморили голодом. Их направляли на этап в Сибирь. Я знаю, что отца моего судили в декабре месяце. И он попал вместе со всеми. И их везли в вагонах. И он умер там.
– А ваш отец тоже служил в Белой армии?
– Служил.
– Кто-нибудь из этих людей назад потом вернулся?
– Нет. Ни один человек. Никто не вернулся. Почему? Потому что им не было чего кушать. И всех, кто служил в Белой армии, всех выбрали до единого.
– А кто в «комсоды» входил?
– Станичники. Наши люди.
– И из казаков тоже?
– С казаков тоже. Приходили к простым крестьянам, у которых очень легко найти всё, чем они располагали. И, я вам скажу, что забирали у одних, а поедали другие, те, что забирали.
– То есть никакому государству не сдавали?
– Конечно нет. Я вас уверяю.
КФЭЭ-2003.
АК 2978. Станица Новопетровская.
Инф.: Курбала М.Г. (1931 г.р.); Романова И.З. (1929 г.р.); Петренко Д.А. (1928 г.р.), казак.
В станице Незамаевской осталось 20% людей [после голода]. Говорили, что там было много «кулаков». «И Кисляковка так же. Забыти [заколоченные] окна. Ничого нэ осталось, вымырлы уси».
Голод был искусственный. Его организовали специально. Люди умирали и в станице Петровской, и везде. «Комсоды» забирали всё. «Ямы с зерном понаходили. Всё выгребли».
В голод многие умирали. Люди ели траву. Спасались те, у кого остались коровы. Коров в основном у людей не забирали. В садах собирали фрукты. Собирали зёрна кукурузы. Ели травы: заячье ухо, лободу, какиш и сурепку.
КФЭЭ-1992.
АК 279. Станица Старолеушковская.
Инф.: Щука А.Я. (1909 г.р.)
– Трупы по улыцях лыжалы. Людэй заставлялы, с повозкой ходылы, собиралы [умерших] и в общу яму кыдалы. На улыци бурьян вышэ головы. […]
– Ходылы с ципкамы. Дэ сумочка с семенами, фасоль, горох, зашлы и забыралы и эти сумочкы. Ничего ны оставлялы.
– [Кто забирал?]
– Местные, бедняки. Но их давно уже нет, кто это делал. Кого парализовало, кто так сдох, люди прокляли их, они и погибли.
– [Когда они живы были, как люди с ними обходились?]
– Обходылы йих, боялысь, з нымы розговор ны вылы. Ны так скажыш, оны докладуть и ужэ тэбэ нымае. […]
Вся станица вымерла. Прислали белорусов сюда, и молодежь, и семьями. […]
[Комсодовцы] ширяли, если нашли ямку с зерном, с пшеницей, то сразу забирали и зерно, и хозяина. Высылали, или в тюрьму. Вывезли наших в Ольгинскую. […]
Когда вернулись, уже начали нам после голода хлеб давать, понаедались и помэрлы. Человек, если голодный, багато есть нельзя.
– [Что ели в 1933 г.?]
– Дэ коняка сдохла, бижым, скорее хватае, рубае. Ракушкы у рички, вытягалы йих и (й)илы, варылы и жарылы. Тогда их много было, щас нымае.
– [Перед 1933 г. знамения были?]
– Пэрэстройка, колхозы началысь. Это и признак. Были «комсоды», вербовали в колхозы. Отец сказал, шо йдём.
Перед голодом мыши пишлы «толпою», гостроносые, они ядовитые. Наш отец рыбу ловил, вышел рано утром на мост, як глянув ричка кышыть от них. Пришёл домой маме кажет: «Дунька, вставай, идём до ричкы». Пишлы. Их ричка полная. Пэрэходылы через ричку «толпою».
Тодди булы таки нашествия на хлиб. Саранча, и хлиб с колосками поели, шли полосою.
КФЭЭ-1992.
АК 286. Станица Старолеушковская.
Инф.: Наливайко Евдокия Филипповна (1924 г.р.), казачка; Яровая Екатерина Владимировна (1924 г.р.), казачка.
Е.Ф.: Мы учились во 2-ом классе. Я то пэрэросток була. Но собирали тех детей, яки жыви осталысь после голодовки. Нам 8 лет было, пухли ноги и руки от голодовки. Шрамы пооставались на руках.
Е.Ф.: Забрали картошку, буряк. Ходили в каждую хату. Нас четверо было. Кукурузку на печи послали, рядном заслали и мы сверху легли. Из-под нас вытащили.
– [Все голодовали?]
Е.Ф.: «комсоды» не голодували.
– [А что ж ели?]
Е.Ф.: Господь на свити дыржав людэй. Тоди ж пустыня була: ото хатка, ище хатка, а то лобода скризь.
Нарву лободы, мама лежит распухша, брат лежит на печи распухший, у меня руки и ножки попухли. Я у глину устромлю [ноги, руки], трошки оживу. Нарву лободы, накрышу, намыю, в пичку русскую встромлю чугунци и маму покормлю… Один [ребенок] умэр, захован тут у россаднычку, у люлечки. Лободычкой и выжылы. Крапиву варили, ели. Ракушку. Люди…, нашука ракушечку и упадэ, безмощные же были. Тоди раздроблялы, там виса булы, принимали ту шкарлупу на пуговыци. А то самое мясцэ [из ракушки] жарыли, варылы. От так Бог питал людей. Кукурузу собыралы из мышиних норок. Мама ходэ, ходэ, а норка ей не попадается, она пришла с пустыми руками.
«Комсода» ходэ, ходэ, а брать ничёго. Гирчиця стояла, загрэблы и гирчицю. Местные робылы.
[Умерших] по огородах хоронили.
– [А людей ели?]
– Знаю шо собак, котив йилы, а за дитэй ны знаю.
Казаков, которые здесь населяли, выгоняли с хатив, а населяли белорусив. Знаю, шо мы дивчаткамы ходылы, голодуемо, ныма у нас ны батькив, ны матырив. Мы йдэм до йих дитэй нянчимо, коров у йих чистылы. Оны ны голодувалы, бо йим, этим переселенцам давалы [йиду].
– [Среди «комсодов» кто был?]
Е.В.: Были и местные, и приезжали уполномоченные.
– [Какой они были национальности?]
Е.В.: Больше было русских. С завода рабочих присылали, они это и организовывали. У нас С. был первый… Туда ж кто пошёл, одни лодари, не имевшие образования, «мать перемать». […]
Тех, кого высылали, все их арбы шли на ст. Павловскую. Все сбегались и провожали их, плакали. А они пели: «Прощай родимая станица, прощай родная сторона, Бог зна когда я воротюся, назад на родину свою». Это было в 1928–29 г. У нас пустая станица была, выслали. В 1933 г. стали белорусов к нам завозить. Они рубили кресты на кладбище, жгли, сады повырубили.
Северский р-он
КФЭЭ-1995.
АК 819. Станица Григорьевская.
Инф. Сивовол Ефросинья Трофимовна (1908 г.р.); Трофименко В.В.
В.В.: В голод умерло много людей. Потому что всё отбирали люди из Совета. Это был произвол местных властей. Сталин ничего об этом не знал. В колхозе никак не поддерживали работников. Налог был больше заработка.
Е.Т.: Мы здалы [налог]. Корову правда ны бралы, а коней здалы [в колхоз]. По хатах ходылы, то пшиныцю бралы у кого […], грабылы, выгрибалы. И наши ходылы люды [станичники] и выгрибалы наши – коммунисты. […] Булы против, ну а шо будыш делать? Против власти ны пайдёшь […].
Ну, в нашей ще станыци тут кой-як було, шо в нас груш було много сухих, и мы грушамы жилы, то бурьяном. А вот уже там по Черномории, там много людэй помырало, кажуть […].
Кропывы нарвэм, нарижым, напарым харашо, а тада тих ляпэныкив налипым и падсушим. Була корова в нас в той голод, отэлылась в маю, и ото «мазун» делалы. В мэнэ оцэй [ребенок] так ны йив ничого, ны хочэ ны бурьяна, нычо, малый же був, а шо тоби давать? Давать ничого. Ну, вжэ як молоко було, так хоть молоко пыв.
КФЭЭ-1995.
АК 821. Станица Григорьевская.
Инф.: Шацкий Василий Васильевич, (1908 г.р.)
В 1933 г. урожай был хороший, но коммунисты с подводами подъезжали и забирали у станичников весь урожай.
Забирали даже фасоль. Местные лазили по чердакам, знали, где люди могут прятать.
Выживали те, кто покидал свою станицу, переезжал в город Краснодар, в пос. Яблоновский.
Во время голода, [если повезло], делали лепёшки: немного муки и толчёные орехи.
Ели сухие груши, бурьян.
Многие в станице умерли.
КФЭЭ-95.
АК 806. Станица Калужская.
Инф.: Скляр Евдокия Ивановна (1915 г.р.); Нестеренко Антонина Фёдоровна.
Во время коллективизации забирали всё вплоть до припрятанных для детей кукурузных початков. Одна женщина больная лежала на печи, и у неё забрали кукурузу.
КФЭЭ-1995.
АК 906, 907. Станица Крепостная
Инф.: Феофанова Нина Степановна (1921 г.р.)
Приходили «комсодовцы». Они шарили везде. Искали зерно. Стали искать в печке. Сбросили с неё детей. Печку развалили. Много людей умерло. Одного маленького мальчика положили в корыто и похоронили в огороде. Многие спаслись тем, что росло в лесу. Ели фундук, грушу-дичку.
В голод недоедали. В колхозе приходилось работать за пайку баланды. Более-менее нормально снабжали только семьи колхозных активистов и коммунистов.
КФЭЭ-1995.
АК 774. Станица Новодмитриевская.
Инф.: Шевченко Анна Моисеевна (1921 г.р.)
Голод был. Ели бурьян вареный. Брат собирал соль из солёного колодца, выпаривали. Стакан соли в совете продавали за 100 руб. У колодца была большая очередь.
КФЭЭ-1995.
АК 785. Станица Новодмитриевская.
Инф.: Антипина Вера Васильевна (1911 г.р.), казачка; Ермак Пантелей Алексеевич (1923 г.р.)
По сведениям информантов в 1933 году создавался колхоз «Новый путь». К нему относились четыре хутора: «Передовой», «Труженик», «Культурный». Много [было] семей казачьего рода.
Из воспоминаний П.А.: «Вымирала станица. Я пухлый был. Наши [станичники] забирали все и отправляли. Умирали станицы почти все: Новодмитриевская, Ильская, Калужская […].
Корешки мать рыла в плавнях с камыша. Сушили, на бердушку, мельницу, [перемалывали].
– Протестовали люди?
– Нет. Кому жаловаться?
КФЭЭ-1995.
АК 785. Станица Новодмитриевская.
Инф.: Антоненко Вера Васильевна (1911 г.р.); Ермак Пантелей Алексеевич (1923 г.р.); Головко Иван Артёмович (1912 г.р.); Певнёв Тимофей Иванович (1913 г.р.)
П.А. Ермак в 33-м был пухлый. Станичные активисты забирали пищу и уничтожали. Вымерла большая часть станицы. Некому было хоронить. Ели лободу, корешки камыша, из них муку делали. Активисты разбивали и ручные мельницы. Банды были. Шли против советской власти. Грабили. Убивали активистов.
И.А.: Голод был сильний. Специально был устроено, выморить людей. Вымерла почти вся станица Пашковская. Из Урупской выслали почти всех, кроме 7 семей. На их место – поселенцев. Забирали всё подчистую. Расправлялись без суда и следствия.
Т.И.: Голод был потому, что не было продуктов. Подчистую забрали. Местные. И крупу, и овощи брали.
КФЭЭ-1995.
АК 787. Станица Новодмитриевская.
Инф.: Винниченко Надежда Матвеевна (1913г.р.), казачка; Ермак Нина Степановна (1927 г.р.), казачка; Колониди Анна Андреевна (1927 г.р.), иногородняя.
Во время голода станичный актив всё забирал. Кто не шел работать в колхоз, у тех отбирали обсалютно всю пищу. Одевала в школу один галош и один туфель. Вспоминается постоянный голод. Делали постолы из свинячьей кожи.
Во время голода один вдовец хотел взять её маму замуж, потому что у нас была корова. Мама отказалась, потому что было у обоих много детей. Неизвестно, как их кормить. На следующую ночь зарезали корову. У соседа умирали дети, он хоронил их в огороде под яблоней. Трогали тех, кто не пошел в колхоз. Ели что придётся: буряк, бурьян.
[…] Мама в колхоз ни пошла работать, дети, мы все малинькие, мама глухая […]. И вот, как щас помню, как приехало две подводы к нам, […], а у нас было одно одияло новое, […]. Мы в одной комнате, а в той комнате в нас, не помню кто, или учительница, […], и в нас были двери к ним отсюдова. Ну, тут закрыли мы, заложили, а они с другой стороны ходили. И вот кода подводы подъехали, мы уже знали, что приехали забирать, а она в дверь заглядуит и говорит маме: «Степановна, отдайте хоть одияло отэто новое». А она [мать]: «Нет, они не возьмут». Вы знаите – всё абсолютно забрали, даже до бурячка, где-какой кабак, где чо было, всё абсолютно. Мы остались сосвсем на лоскутах. Мы на печке сидели, они ещё заглядывали туда, – там ничо ни попрятали? […] Никаво ни пожалели. А мы на лахмотах там спали, там куфайки, такое старое У нас харошево и не было, ото одно одияло, я как щас помню, красное было […]. Всё забрали и повезли в сельсовет, а куда они ево дели? И мы осталися без ничево. В школу я начала посли этово ходить, в первый класс. Ну што? Я одену один галош, один туфель, истинный Бог вот. Харашо помню, вот почему было обидно, говорят, ну ты в таком году родилась, в двадцать сидьмом, ты ж должна грамотная быть. Где мы будим грамотные, если мы голадували. Сижу на уроки и оно мне ни лезить – я кушать хочу, я голодная. Потом галош порвался, или там туфель порвался, мне не в чим идти. [Потом] парасёнка там кто-то зарезал, дали мне кожу, выкроили, я постолы сама пошила, с кожи свинячей. Постелю соломки и иду в школу, […].
КФЭЭ-1995.
АК 798. Станица Новодмитриевская.
Инф.: Архипенкова Мария Трофимовна (1908 г.р.)
В голод носила документы при Совете. Активисты забрали всю скотину и пропили её. Народ пух с голоду. Забрали всё. Умирали все, и самые молодые. Умерло много детей. Хоронили во дворах и огородах.
Ели клевер. Чуть не умерли. Ели крапиву, лебеду, щавель, чеснок. Из подсолнечных семечек варили суп. Умирали от него. Потому что скорлупки жесткие.
Славянский район
КФЭЭ-1995.
АК 712. Станица Петровская
Инф.: Курина (Гайдарь) Раиса Евтиховна (1920 г.р.), казачка.
В 1933 г. был страшный голод от грабительства. Было создано 10 комиссий (по 8–10 чел.), которые ходили и всё забирали. Комсомольцы, партийцы. И других брали насильно в эти комиссии. Семьи членов комиссии тоже проверяли и всё отбирали. В печке в макитрах прятали фасоль и горох. Хорошие люди из комиссии делали вид, что ничего не находили. А другие вытягивали всё. Вымерло много людей. Ходили спокойно смотреть на умерших соседей. Мама спасали детей луком. Ели лук с кипячённой водой, утром и вечером. Отцу в колхозе давали пайку в 200 г. чёрного хлеба. Давали баланду, кукиль. Отец приносил 2–3 ложки макухи (на 7 человек). Заставляли работать до 12 часов [ночи].
Подружку Р.Е. съела мать. Её арестовали. Другую женщину за людоедство даже не арестовали. Не заявляли.
Съели кошек и собак. Воровала в 13 лет в колхозе капусту, кукурузу. Кухарка подкармливала её «злэпкамы» с хлеба. Потом стала работать на поле с папашей. Была погонычем. Лошадей лучше кормили чем людей. Лошади полагалось в день 10 кг кукурузной муки, людям – 200 г на трудодень. Потом отелилась корова, появилось молоко.
Умерших бывало хоронили, бывало – нет.
В одной семье отец был картёжник, он проиграл в карты всю еду. Его семья погибла. Отца похоронили в гробу. Детей, Андрюшу и Васю, завернутыми в рядно возле дома.
Иногда на местах таких захоронений стоят памятники.
КФЭЭ-1995.
АК 763. Станица Петровская.
Инф.: Костенко Наталья Семёновна.
В голод было трудно. Продала всю одежду. Работала на людей. Муж был конюхом. Приносил отруби. По сравнению с другими пережили голод хорошо.
КФЭЭ-1995.
АК 740. Станица Черноерковская.
Инф.: Ерёменко Мария Антоновна (1925 г.р.)
Информатор сообщила, что обессилевших от голода людей, у кого не было совсем сил работать – убирать хлеб, того привязывали к конскому хвосту и тащили по полю. «Это зверство настоящее, ещё хуже немца…»
КФЭЭ-1995.
АК 746. Станица Черноерковская.
Инф.: Соколов Даниил Георгиевич (1925 г.р.); Соколова Анастасия Тимофеевна (1929 г.р.)
Воровала во время голода в колхозе кукурузу и капустные кочаны для детей. В голод бабушка выменяла на золотые украшения еду. Черноерковская спасалась от голода рыбой. Рыбу ловил отец Д.Г., работавший с лошадями. Привозил рыбу в школу для учеников. И домой тоже возил. Рыбу высушивали на печке, положив на камыш. Варили. Отец брал для прокормления семьи крупу, выделявшуюся для лошадей. Ели ещё капусту и буряки. От буряка люди пухли. Бабушка готовила борщ из смеси буряка и капусты. Отец А.Т. опух с голода. Его забрали в Ачуев на работу.
Была возможность держать корову и пить молоко.
КФЭЭ-1995.
АК 760. Станица Черноерковская.
Инф.: Берёза Антонина Григорьевна (1919 г.р.)
В 33 году работали голодные и холодные. Один активист, палач, привязал женщину к конскому хвосту. Кормили только водянистой похлёбкой.
Староминской р-он
КФЭЭ-1994.
АК 539. Станица Канеловская.
Инф.: Костенко Анна Романовна (1908 г.р.); Илюшкина Тамара Александровна (1937 г.р.); Сытник Варвара Ильинична (1938 г.р.); Андросова Лидия Степановна (1930 г.р.)
– [Сильно тут голодували?]
– Голодовали сильно. Ходылы, ходылы вокруг [колхозного] амбара, визьмымо швайку, та провэртымо [дырку], пидлизымо, та пидставымо шо-нибудь. Если ны выдно никого, то ще наточим [пшеницы]. А тоди ж босымы ногамы по стэрни [24 км] бигтэ до дому. Пэрэстрива нас вырховый, та плитью. Поотнимав у нас сумочкы. Ой, Боже, а шо ж я тэпэрь диточкам буду нэсты. Крычала, крычала и прышла так, пуста додому. На другый раз, на другый дэнь всё-равно украла, прынысла. Ступа у нас была своя. На ступу стовчэ мамаша и варит кашку. Оцэ, нас спасало то, шо у нас корова була. Гóрба [т.е. на себе], вызу до дома сино. Як тико осталась жива, ны знаю.
КФЭЭ-1994.
АК 552. Станица Новоясенская.
Инф.: Мижевич Раиса Антоновна (1923 г.р.); Каплунова Меланья Лукинична (1921 г.р.); Глушко Серафима Константиновна (1926 г.р.)
[…] в трыцать трэтёму стикэ народу умырало, хурманкы ходылы по-пид хатамы, збиралы мэртвякив […]. Из брыгады прысылають чоловика, двух людэй и воны йиздять по-пид городамы, йиздылы у трыцать трэтём году, збиралы, у хурманку. Накыдають повну, повызлы у общу могылу. Укынулы як порося и всё […]. Потому шо тоди ны було ны дэрыва, нычё, ны трун ны робылы.
КФЭЭ-1994.
АК 556. Станица Новоясенская.
Инф. Зоз Клавдия Арсеньевна, (1917 г.р.), иногородняя.
Я в школу ходыла сюда, в Новоясынку. Идём, по дорози валяюца люды. Там умырае ще живый, там уже готовый. Пидийдым, побачим-поплачим, пишлы дальше. И сама ходю в школу – ногы пухли, рукы пухли, морда отака пухла. На урок того ходылы, шо тут давалы у школи, гарячи завтракы. Там водычка гаряча, дэсь там крупынка крупынку ганяе. Так за той крупынкой ходылы в школу […].
Сделалы голод, понимаитэ, сделалы голод спициально. Ведь голоду ны було [не должно было быть], урожай був. А делалы так: набралы вас дысяток и одын стойкый, в кармани наган, прыходять до вас. Всё [везде] вылазылы, вышукалы, и в його штырь такый [металлический], метра два, ищуть, щупають, цэ, ищуть – хто закопав можэ хлеб. Найшлы – в тюрьму забралы всю симью, всё опысалы […]. Ны найшлы – всё забралы: семечкы на викни кабашни лыжалы сохлы, и ти крылушком змылы, забралы. В подвали помидоры, капуста солёна, и тэ забралы. Дэ мука була – крылушком замитають, забырають […].
Я дитё була, сыдю, на мясорубку мылю мóчину пшыныцю. Ото мочимо, потом мэлымо. Она як кисто. Тоди делаим пляцыкы, на плытки пычем. И за милую душу […].
Шарылы, забыралы всэ. Пидвода, на пидводу [грузят], увозють, сдають государству, а люды дохнуть. Люды розбрыдалыся, кого выслалы, а кого и ны высылалы, бросылы, вин сам здох. Я, лично, ходыла просыла [подаяние], и по Старощербиновки ходыла, и по Катырыновки, по городку там за Старощербыновской, но ныхто ны давав, ныма. Полубоси, полуголи, всэ забралы, батька в тюрьму загналы […].
КФЭЭ-1994.
АК 519. Станица Староминская.
Инф.: Гавриш Ксения Семеновна, (1922 г.р.); Трёхсвяткая Н.Д. (1924 г.р.); Гатагайка А.П. (1919 г.р.)
У трыцать трэтём був голод страшный-страшный. Люды людэй йилы, люды собак йилы […]. Копалы ямы на кладбищи таки, группову яму выкопають, а по-над заборамы йиздэ пидвода и збирають пид доскамы мэртвих […]. И ото покыдають йих и так, и так, и так и отак, и ото прывызуть йих на кладбыще, кыдають сюды-туды, всэ […], абы зэмля накыдана. А есть лыжалы [мёртвые] и потлилы, пороссыпалысь […].
Маклюкы жилы и в йих був батько, такый завзятый […]. Оцэ ж колликтивизация, позабиралы всэ. У нас на горище полизлы и хамуты, и всэ забралы […]. А тоди як стала ж оцэ така пэрэворуха, та оцэ трыцать трэтий год, «саботаж» став. Довив Сталин до того. А воны [Маклюкы] всий симьею вымырлы в хати […]. Заихалы пидводою, повкыдалы, а той же Харытон Павловыч ще живый був. А вин прыйдэ було до мамы, та: «Кума, дайтэ мини хоть бурячка». А мама: «Шо кум, угудувалы тэбэ?». Умырав з голоду, йисты то ничого, и вин умэр […]. Оставалося багато дворив пустих […]. По Пушкинский улыци, там жыв Хайло, сын и маты, но маты вмэрла, вин зъив матирь […].
[После голода 33 года]… прывозылы, дэсь из «кацапни» прывозылы сюда [людей]. Йих обиспечувалы всым, кормылы их, а мы пыд доскамы умыралы […]. На стэпу стояла пшыныця у копнах […], и кукуруза на пни стояла, отак, ны кошена, ны ламана, нычо на свити, и мы так голудувалы. И було як визьмыш там, натрэш пшенычкы, та старайся скорей на ныви сырою пойисты. Если тикэ вытрусять – дэсять лит давалы.
Тбилисский р-он
КФЭЭ-1999.
АК 1770. Станица Геймановская.
Инф.: Ильченко М.А.
Коллективизация у нас начиналась в 28 [1928]. За два месяца, ноябрь – декабрь. До весны всех уже в колхозы включили. У нас было 23 человека в сельском совете. Видите задняя комната – там были нары. Одни лежали внизу, другие на средних полках, другие – наверху. Тут были милиционеры, НКВД. Сам начальник НКВД тут был. Из Курганинского отдела. Сам начальник НКВД был рабочим, но стал начальником. Ему нравилось быть начальником. Очень он тут рьяно решал вопросы. У нас сеяли кукурузу, будылка сухая была выше роста человека. По ней проводили посев [не убирая]. Он вопрос задавал: «Что это? Вредительство, специально так делали, чтоб урожая не было?». Тут актив, сами ребята, что сеяли, активисты, К.А.В. говорит: «Да нет. Если мы к вечеру не подадим сводку, что участок засеян, да нас повешают, не то перестреляют. Давайте сначала посеем, потом женщин пришлем, чтоб будылку порубалы, потом уже будем пахать и боронить». Это он так сказал, говорит: «Не только я пострадаю, но и вы, местные руководители. Так что давайте решать». И вот таким путем они везде [так поступали].
1929 г. – получили урожай колхозы средний, хароший. В 28 году сеяли и единолично. И урожай получился хороший. Приказ пришел, пшеницу, ячмень, кукурузу, всё вывезти в «закрома государства». Отвезли в Тбилисскую. Тут ничего не оставалось. Лошади к сентябрю месяцу не могут пахать. Потому что зерна нет. Кормили травой и сеном. Лошадь без зерна – не лошадь. Положились лошади. В колхозе «Красный партизан»… лошади располагались в 4-х конюшнях – лежат все. Мой отец сдал в колхоз одну лошадь. Хорошая лошадь была. Скучал всё. Запросил последнай раз привезти железа и угля. Кузница тогда ещё прямо во дворе была. Пришел, лошадь не движется. Он напал на конюхов: «Да что вы тут делаете, почему?» – «Зерна нет, корма нет, фуража нет. Попадали, не знаем что делать». Он в сельсовет прибежал, а в сельсовете племянник работал: «Как же ты довел до этого» – «Тут уполномоченные командуют, они весь хлеб забирают». И у людей забирали. В 20–21 [годах] – продразверстка. В 32, ноябрь – декабрь, пошли «комсоды» по дворам. У кого мешок, у кого сколько там зерна – все стали собирать. Остатки остались у некоторых с 28. Увозили в Тбилисскую, «комсод» из местных, и был уполномоченный [приезжий], чтоб тут по-свойски не делали чего. Большинство [«комсодов»цев из] иногородних. Поняли, что казаков можно трясти. Зерна нет, так одежду забирали. Было ж бесплатно. Защищаться нельзя было. Если члены комиссии берут чего, сказать [возразить] нельзя было. Люди очень боялись. Постепенно утекало с каждай семьи, одежда и всё. Обедняли страшно. Голод сделали [искусственно].
КФЭЭ-1999.
АК 1758. Станица Нововладимировская.
Инф.: Черенкина Т.Д. (1915 г. р.), казачка.
– В тридцатые годы здесь тяжело было?
– О-о-о! Не дай Бог! Ой, голод был! В тридцать третьем году. Тридцать второй, тридцать третий, тридцать четвертый. Но самый [страшный] в тридцать третьем году. Столько людей поумирало! Не управлялись. И в погребах их закапывали, и в колодезях, и где только не закапывали.
– А почему голод был? Неурожай?
– Нет, почему? И урожай был. Забирали. Всё забирали, «комсоды» называли. Було, где ни схоронишь качан кукурузы, всё равно находили. Всё равно находили и забирали. Ни на кого не обращали внимания, ни на детей… А матеря своих детей ели. Я знаю вот тут, до мельницы, там женщина жила. «Комсод» этот пришел, а они топят в печке. Посмотрели, чугун там стоит. Вытащили, а там, она порубала дитенка и сварила.
– А как люди выживали? Что ели?
– И травы всякие. То чеснок такой был, полевой называли. То травы там какой. Если работаешь, давали зерна. Сто грамм дадуть. С элеватора давали. Вот если дадут грамм триста…, а семьи было человека четыре. Вот той травы туда насекешь, нарубишь. И вот тот лаваш спекешь. Вот вышло четыре, и делишь, чтобы всем хватило.
– А худобу тоже отбирали?
– Да, худобу… Была кое у кого. Курей ни у кого не было, всё поедали. Не дай Бог!
КФЭЭ-1995.
АК 1735. Станица Тбилисская.
Инф.: Попов Борис Николаевич (1923 г.р.), казак.
Родился я в Тбилисской, как и все мои отдаленные предки. На Кубань прибыли в 1813 г. Бабушка моя оста[лась] вдовой, […] муж её погиб у атамана Платова. Платов откомандировал его к Денису Давыдову. Знаменитый наш соотечественник посвятил ему целую книгу и в своем посвящении моему прапрадеду он пишет, что он с Пятихатки, что у него 5 детей, описал его походы и был снят по книге кинофильм «Эскадрон гусар летучих». Под Березино он был убит. Бабушка решила идти на Кубань. Потомки моего предка крестьянствовали. Приписали в казаки их потом. Они все получили образование 1–3 класса. Отец мой был заведующим школой.
– [Расскажите о голоде 1933 г.]
– Ой, ужасный голод. Целыми кварталами вымирали. Вот у нас на Батарейной улице, [кроме нас], только потому что отец был учитель, все остальные просто вымерли: Саморядовы, Матюховы… Как сейчас помню, жил сапожник старик Матюхов, сапожничал. У них хатка древнейшая, маленькие окошки, мазаная и соломой крытая, вот и он умер. Хоть голодные люди, пухлые, а всё-таки у них хватало совести, што ли, глянуть – сосед живой или неживой, если неживой…
– [Похоронить, да?]
– Похоронить, то на кладбище. Кто туда донесёт? Во дворе закопать. Так вот, этот дед заперся, у него старинная [дверная] затычка, засов, и умер. Сначал он пухлый был, потом в скелет превратился, вот и лежит на тапчане. Соседи окошко выставили маленькое, а взрослый не пролезет, и послали меня. Я говорю, а дед? Та он уже как качарышка. Мне страшно, говорю, боюсь деда.
[Дед в своей работе использовал специальные плоскогубцы], широкенькие такие, на окне лежали. «Я спрашиваю, дадите плоскогубцы мне? «Дадим, дадим». Залез я и по деду, он твердый, как по дереву. Перелез через этого деда, открыл засов в двери и пустил [людей]. Эти плоскогубцы до сих пор где-то валяются.
Темрюкский р-н
КФЭЭ-2004.
АК 3138. Станица Ахтанизовская.
Инф.: Чуб Сергей Ильич (1928 г.р.), казак; Кохан Павел Андреевич (1924 г.р.), казак; Кохан Валерий Семенович (1953 г.р.)
Голодовка была, а батько мэнэ кормыв, поив. Маты кормыла мэнэ […]. А як воны доставалы? Було, россказувалы, шо, кажэ, в кальсоны насыпэ, так же ны давалы, воровалы люды, у лошадей уворують там чи комбикорм, чи шо… В кальсоны насыпэ, прыйшов, тут розвязав, маты пышок напэкла, наилыся и на том кончилося.
[…] Ходылы [«комсоды»] и отбыралы последнее […]. Ны знаю як воно называлося, якось… «чорна митла» […]. Ходылы, последний килограмм и той забиралы […]. И всё это ж наши всэ робылы, активисты, покойный С., П. був такый, В. одноногый […].
[…] Высылалы людэй у 33-м, тут багато высылалы, […]. Голод був сильный в 33-м году. Забыралы всэ […].
КФЭЭ-2004.
АК 3139. Станица Ахтанизовская.
Инф.: Кохан Павел Андреевич (1924 г.р.), казак; Ковалев Пантелей Иванович (1925 г.р.), иногородний; Шамрай Алексей Иванович ( 1924 г.р.), казак.
Голод я застал. Отец работал в цеху, а цех это рыбный, они перерабатывали рыбу. Все рыбные колхозы сдавали в цех, сюда […] Мы, если бы не рыба, мы б пропали. Там обрабатывали судак, икра, жир с судака, все отходы. Их никуда [не использовали], их вообще закапывали. И рабочим давали. […] Умирали [люди] и очень много. У нас была вот здесь вода, с лиманом соединялась […] и там колючка такая была, очень острые были перья, а ее много было. Наловим ее, а потом ступка такая и ото колючки послущаем, а потом, когда человек кушает, дизентерия, кровь […]. Очень много людей умерало от голода. Кто работал у колхозе […] выживали. Но как выжили? Пухлые были. […]
Я помню, мне мать рассказывала, когда 33-й год, голод был, у неё были сережки золотые, как замуж выходила, и кольцо. И вот она поехала в Керчь и оттуда привезла кой-яки продукты за это кольцо. […]
Тоди и коровы отбыралы. У людэй же булы и лошадкы, еще осталыся у некоторых, шо единоличныкамы работалы, тоже забиралы. Накладувалы большие, большие штрафы, шоб платылы налогы, и воны, воля – нэволя, который так ище дыржався, а впоследствии и оны ны выдэржалы и поздавалы [в колхоз имущество] и сами пишлы в колхоз […].
Выслалы пэрэд, или в 32-м кажыцца була высылка, или в 31-м. И от эти сами ж, и воны создали искуственну голодовку, выгрибалы, дэ квасолына, дэ шо …, бурякы, и ти забралы. А увозили, кажуть, на Синну, а там у буртах погныло всэ, зерно, ото шо вывозылы, як-будто б його туды, чи в Россию отправлять, чи куда-то. А голодовку настоящу сделалы.
[Люди умирали от голода], пухли ходылы, отаки шо и в брюкы ны влазылы. Рыбка пиддэржала […]. Хто жыви [ещё были], то на кладбыще як-нэбудь довозылы [умерших], а там отак закапувалы, хто як […].
КФЭЭ-2004.
АК 3145. Станица Ахтанизовская.
Инф.: Оградовская Ефросинья Ивановна (1917 г.р.); Шамрай Павел Михайлович (1931 г.р.), казак.
В голод 33-го года «рыба только спасла, лиман. Несмотря шо и рыба была, а много и поумирали. […] Урожай был тогда, ну, тогда называли «красная метла». Шо за метла, не знаю. Я в ту пору подросток была […]. Позабирали, где и баночка была крупы или мукы, и то забирали. Организовывали тоже наши, местные. Из района был уполномоченный, «комсод» называли. Мы тогда сыротамы жылы, отца-матери не было, так нам шо? Они зашли, ничего нету […]
КФЭЭ-2004.
АК 3107. Станица Вышестеблиевская.
Инф.: Филиппенко (Кириченко) Нина Васильевна (1929 г.р.), казачка.
Кириченковы казаки булы. А теперь кто мы, не знаем. Мама с Титаровки сама, а вышла замуж сюда за Кириченко. А в Кириченко было много детей. Було четыре брата, четыре сестры. Какие замужем, какие не замужем были.
Жили вместе, а когда началы раскулачивать, 29-й год, 33-й, за семь дней шесть человек похоронили от голода. Отец уже при смерти, опухший был от голода, а детей кормили, «там [дэ] якый кусочок». А они всё равно не выжили, дети.
КФЭЭ-2004.
АК 3123. Станица Вышестеблиевская.
Инф.: Кривонос Яков Андреевич (1922 г.р.), казак; Якименко Александр Сергеевич (1916 г.р.), казак; Якименко Федор Степанович (1923 г.р.), казак.
[...] Люды бурьян йилы, пухлы, умыралы, стоко людэй поумырало. [...] Голод произошел просто, я ны пойму, какой-то спициальный, я считаю, шо спициально, враг якый-то тут був, [...], делав голод. Это врагы спициально, шоб люди ишлы против советской власти, вот оны и творылы. И кто же? Самэ начальство, я ж то ны прыкажу вам [...].
Ныззя сказать, шоб и урожаю ны було, и урожай був, а вообще зэрно забыралы. Як ото говорять, под метлу. Вывозылы всэ в государство. А куда тэ государство? Кого воно кормыло? Но крестьянина оставылы голодного. [...] Тода ж з району прысылають там уполномоченные, «комсоды» лазылы кругом, искалы хлеб.
Во время голода много умерло станичников. После войны, Отечественной, россказують же ш, шо Сталин творыв на Украини! Там вообще, прыказав Хрущову, шо вывызты хлеб, вэсь начисто. А людэй голодних оставылы. Скикэ там поумэрло людэй! Страшно поумэрло! У нас на Кубани, Бог мыловав, выдть вин пожалив. А вот як за Славянской, там станыця Полтавска була, вона, сразу Протока, Славенська и от это Полтавска. Так йи вообще унычтожылы. Красноармейцив прыгналы, всих выбылы, выстрэлялы, и вона щас называеця Красноармейска.
В голод спасались рыбой. Так и говорять, шо эти лыманы и спаслы людэй, рыба была [...]. Пухлые были люды, [...] плохо питалися, потому шо негде його было взять, но ны слыхать було шоб так сыльно вымыралы.
КФЭЭ-2004.
АК 3124. Станица Вышестеблиевская.
Инф.: Якименко Федор Степанович (1923 г.р.), казак; Черненко Михаил Яковлевич (1923 г.р.), казак; Черненко (Лютая) Нина Антоновна (1928 г.р.), иногородняя.
М.Я.: Я помню как забирали хлеб, [...] пришли к нам, спрашують: «Яков Яковлевич, хлеб есть?». Он говорит: «Нету» – «А если найдем?». Отец говорэ: «Ищите». У нас был такой закром сделанный, цементный . Один долбанул его там чем-то, и на этом оны и ушлы. Затем мы немного пожили тут, хлеба конечно не было, и мы переехали в Крым, в Керчь. Отец устроился на работу [...] и мы ны голодувалы. А котори осталыся тут люды, то много вымэрлы [...]. Их спасал токо лиман, рыба тут была [...]. Много, конечно, умерло, а то як-то так пережили.
Н.А.: У нас була корова [...]. Папа возьмэ молока, пидэ, наминяе рыбы и такым образом мы ны пухлы. Голодни булы, хлиба нэ було, но хочь рыбой мы накормлени.
[Рыбу варили, солили, сушили].
Тода судили очень сильно [...], власть судила за колосок [поднятый в поле]. Там собрав и, значить, скоко там, 3, 5, 8 лет за колоскы [...]. Отца судылы булы [...], отец был завфермой овцеводческой, а потом его послали на переподготовку. В это время, когда он был на переподготовке, рабочие с фермы, колхозныкы называлысь тоди, собиралы колоскы, и его, как организатора, судили. Месяц он просидел и его отпустили, как незаконно.
Тихорецкий р-он
КФЭЭ-1996.
АК № 1044. Станица Архангельская.
Инф.: Пелипенко Василий Филиппович (1913 г. р.), иногородний.
[Причины голода?]
– Увезли хлеб отсюдова. Выметали все подряд. Не оставалось ничего. Приезжал Михал Иванович Калинин. Жители написали письма о том, что они голодные, кушать нечего. И весной, в тридцать третьем году, в начале марта приезжал Калинин сюда.
Голод был. Ходили отряды, комсомольцы ходили, я ходил – хлеб весь забирали. Зажиточных выселяли, 66 семей. С семьями выслали. И 150, кажется, так выслали. Большинство выселяли тех, кто не хотел работать в колхозе. Кто не шел в колхоз… Но в отношении казаков – нет, по-разному смотрели. Те, которые выступали против советской власти, их наказывали. Наказывали, выселяли, расстреливали.
[Мне в Фастовецкой рассказывали, что расстреливали здесь, на Козловой балке.]
– Может быть и на Козловой балке расстреливали. Но я знаю такой случай. Вот этот С. мне рассказал. Он долго не рассказывал, а потом рассказал. Как-то сели мы с ним, разговорились. Он говорит, что из станицы Новорождественской выслали почти всех жителей. Для окончательного выселения пришла машина. Собрали пятнадцать мужчин. Посадили в машину. Привезли… Здесь у реки Челбас вырыта яма. Выстроили их всех около ямы. Там же команда какая-то была. Расстреляли и закопали. И шофер, знакомый был этого С., прибежал домой: «Меня всё равно расстреляют, потому что я видел как расстреливали людей, ни за что – ни про что. Может быть они в чем виноватые. Но при мне они ничего не сделали. Они сидели, курили, разговаривали. И на машине приехали, и там всех расстреляли, закопали. За мной завтра придут». Прибежал домой, схватил деньги, документы и скрылся. Вот я такой случай знаю.
КФЭЭ-1996.
АК 937. Станица Новорождественская.
Инф.: Сивцов Степан Иванович, (1909 г.р.), казак.
…И выселялы и «шайками» расстреливалы, и голодом томили, и шо тильки не делали тут. Да, тридцать третий, тридцать второй. Значит так. В двадцать втором году убрали хлеб, а потом неврожай, понял? Вот тебе голод образовался. А потом когда при «нэпи» сталы люды багато жить, так... В амбарах было [много] хлиба и пишла развеска [продразвёрстка], понятно? Развеска пошла и забрали хлеб, на Кубани и Крыму забрали хлеб. Ничо не оставили и никому ничо. Даже шукали ямы, в ямах хдеб. Да тут не одни казаки были. Сталин на основании коллективизации и ликвидации кулачества... Да у кого хлеба того не было. Хоть бы ты там расеиц, хоть бы ты казак, раз хлеб есть, значит давай. Да ета хлеба мало, кажуть. Ешо вы там не выполнили много [план]. Тут ешо был какой-то, у Растове сидел, забыл как ево фамилия [первый секретарь], да ладно. Дак вот, как зашли и забрали в каво картошки были, и всё забрали. Потом шабаташ [саботаж] сказали, што шабаташ в станице, [станица] на «чёрной доске». Ну, на «чёрной доске», значит это такая станица, шо самая худшая станица, против советской власти пошла. Выселяли, дохли люди, дохли голодные.
А чёрти куда [выселяли]. Куда дальше. Вышлют в лес – у лесу, скрозь. На север и где тольки хочешь. А это уже когда докатились, что уже надо сеять хлеб, а некому. Тада начали тут, у станице. Отобрали у местных, кто там остался, выгнали. Туды, у пустые хаты значит, прислали переселенцов. Вот это они тут живут.
КФЭЭ-1996.
АК 939. Станица Новорождественская.
Инф.: Лунев Алексей Николаевич (1919 г.р.); Коплин Леонтий Митрофанович (1913 г.р.), казак.
А.Н.: Коллективизация началась вроде добровольно. Ну, вот приходит [человек в Совет], «комсод» сидит, вызывает: «Алексей Иванович, надо в колхоз вступать». «Да вот дома надо посоветоваться». «Надо». Ну, когда ничо, а когда сидит у «комсоде» с политотдела: «Ну чо ты, подумай». А сам с кобуры вытаскивает пистолет и ложит [на стол]. Дает понять.
Выселяли, [а] сюда присылали с России, с Воронежской области. Много прислали. Были и сами приезжали. Были – прямо с армии. Ну, куда? На Кубань. Там людей нету. Ну, говорят, так люди там такие нехорошие, не хотят работать, а там надо работать, надо землю пахать. Так им говорыли там. Ну приежают. Вот меня выслали, дом стоял. Вот это твой дом, занимай и живи.
Та так же одинаково [равные права у казаков и переселенцев], не подразделялось.
Это когда в тридцать третьем «саботаж» был, было такое, этих [переселенцев] поддерживали, а местных…, на «черной доске» станица была, как противники советской власти. Ну много было глупостей.
Л.М.: Тут же казаков если есть, то осталась сотая [часть]. Их не высылали, а просто они померли [в голод] много. Второе, колективизация началася. Они не идут в колхоз, их расстреливали. Ну, за станицей. Ну растреляли мого отца.
КФЭЭ-1996.
АК 986. Станица Фастовецкая.
Инф.: Резников Пётр Иванович (1918 г.р.), казак.
В голод питались кожей, собирали на полях пшеницу, ели лошадиный корм. В школе некоторым давали паёк. Очень скоро умерла мать. У сестры умерли дети. На улицах через двести – триста метров лежали трупы. Их подбирали и хоронили где придётся. Я остался один. Меня сдали в приют. В подвале приюта лежали трупы мёртвых детей. Была одна старуха, которая заманивала детей к себе домой, убивала и съедала. У меня умерла сестра. Другая сестра забрала меня в город.
КФЭЭ-1996.
АК 985. Станица Фастовецкая.
Инф.: Безгин Иван Иванович (1923 г.р.), казак.
Ну, сама колективизация это еще ничево не значит. Кто победней, значит первые пошли. Соответственно богатые не пошли в колхоз, это ясно. А потом вот, это в двадцать девятом, тридцатом году. А в тридцать втором году уже это искусственно, начали ходить [комсодовцы], надо было зерно, и неурожай был до этого. Не знаю, но надо было государству зерно. А кода это всё пошло, … люди начали прятать зерно, и кто бедный, кто богатый – все подряд. Начали всё это вытаскивать, выбирать «камсоды» специальные ходили, комитеты содействия. Это два, три человека, их боялись как огня. Я помню, мне было лет девять наверное, и утето как увидел, «камсод», Боже!... А оставалось – у ково пуд, у ково ничево. А всё [равно] сдирали, всё драли. Вот нас, дитишек, кто в школу ходил, поддерживали горячими завтраками в школе. Прийдем в школу, там значит покормят этой баландой, или как она называлась, ну, в общем, крупа там, мука кукурузная сваренная. Утето давали в школе.
Выселяли много. И на моей памяти. Вот этих, Берлизовых, при мне, там через два двора [жили]. Выселяли. Крик был. На подводу посадили и дитишек. Ну, в общем, подвода и шо с собой…
В тридцать третьем весной, я помню, голод был страшный. Пухлые люди, погибали. Я вот в школу ходил далеко, три километра туда. Идем оттуда, иду с товарищем. Заходим [к нему], у нево отец и мать готовы [умерли]. Страшно...
Кладбище у нас недалеко было, с километр. Там хоронили кто мог, или во дворах хоронили.
Я уже работал в колхозе, потому што лет с десяти, с одинацати мы там начиналы, то с лошадьми там чего, то воду носили. Так вот, в каждой бригаде была «черная» и «красная доска». Вот там, значит, если ты трудодень там или сколько не выработал, тибе на черную доску, а если выработал, значить на красную доску.
[Сколько погибло в голод] я точно не знаю, но знаю, што станица бала четырнадцать тысяч примерно, а после [голода] если одна треть осталась, то это хорошо. И улицы ликвидировались все. Улицы были все двухсторонние. Сейчас я назову какие. Пугачевская улица – односторонняя стала, а там за ней было еще три улицы. Конец этих трех улиц… Фастовецкая улица, она тогда, я не знаю как называлась, кварталами тогда были, была двухсторонняя. Щас до половины она двухсторонняя. Она три километра или три с половиной длиной. Казачья – односторонняя, тоже около трех километров. Дальше, Краснопартизанская, двухсторонняя была, – односторонняя. И несколько улиц вобще их не стало [после 1933 г.].
[Переселенцы, которые заселяли станицу после голода], с Украины и из тех мест, утут вот Белорусия, тамбовчане. Там тоже голод большой был. И начали так называемые переселенцы сюда ехать, обыкновенные русские люди. И вот это мы почему знали, потому шо мы с их дитьми начали дружить и так они жили и прижились, ничё, не обижали [их]. И они в эти пустые хаты, их заселили и всё. Хочеш жить, значить работай.
Успенский р-н
КФЭЭ-1999.
АК 2031. Станица Николаевская.
Инф.: Караченцев Николай Григорьевич (1921 г. р.), казак.
– 1933 г. – это не просто голодовка была по недороду. А просто кому-то надо было, чтобы казаки снова поднялись против советской власти. Всё забирали: горох, фасоль. Всё побили. Такими штырями стены пробивали, в подполье шурудили. Всё забирали. А люди остались голодные. Вымирали улицами. Сейчас в западной части станицы двадцати-тридцати улиц нету совсем. Поэтому из казаков сейчас осталось очень мало. Еще немного есть казачек, которые что-то помнят. Но, в основном, все приезжие, все молодые.
Усть-Лабинский р-н
КФЭЭ-2008.
АК 4069. Станица Некрасовская.
Инф.: Солодовникова Александра Стефановна (1928 г. р.)
– В 33-м году голод был страшный. А мы на хуторе Кобозеве жили с 32-го. Вот выбирали всё. Мама поставила сырой картошки в чугунок и в печку… Вот говорят, Сталин. А какой Сталин, когда наша, нашинская, хуторская в «комсоде» была. Пришла, а нечего уже брать. Она полезла в печку, вынает картошку. Мама просит: «Пашка, ну двое детей. Ну, чего ты картошку забираешь? Много там той картошки?!» Она засмеялась. Я как сейчас помню, засмеялась и в мешок высыпала эту картошку и пошла. А мы чего ели. То лебеды этой натолкуть, листьев этих намнуть и ели. И у меня еще был в 32-м году братик Коля, полтора года. И сажали картошку в поле. А у мамы косы были большие, и она в косы замотала две картошины и принесла. И сварила. А постелей не было, все позабирали. Вот кровать деревянная, а на ней палки и камыш лежали. И мама с папой на кровати, а мне постелили камыш на полу, я на камыше спала. И мама меня поставила на койку, чтобы я Колю держала, чтобы он не упал. А он просит, ручку тянет: «Мама, йисть!». Она сварила эту картошечку и даёт ему: «Коля нехай ест, а ты большая». И Коле дала. И Коля взял эту картошечку двумя ручками и ест, а я стою Колю охраняю. Коля потом лёг и картошечка во рту. Лежит навзничь. А я: «Мама, а Коля картошечку ны йисть!». Мы до Коли, а Коля мёртвый. Приходит папа. Мама плачет, что Коля помер. А он молится: «Ну, слава Богу, Господь прибрал. Кабы ещё и эту Господь прибрал», – на меня. Но меня Господь и доси держит. Вот они ему ящичек сбили. А куда его отнесли, чи на кладбище, не знаю.
А в колхозе были уже ясли. В яслях были заведующие, няньки – едят все. А нам баланды какой-нибудь сварят, дадут. Лебеда была выше хаты у нас. И ели эту лебеду, акацию молодую обрывали. А няньки в яслях картошку почистят, выкинут [очистки] на солнце. А они на солнце позаворачиваются, а мы с Мишей Вакулиным деремся за эти корки. Корки эти едим. Но я убегала с этих ясель. Бурьяны были страшные. Спрячусь и не видать меня в бурьяне. Потом домой прибегала. Ни дверей в нашей хате уже не было, ни стекла ни одного, а всё равно домой тянуло. Приду, упаду на камыш и лежу. А няньки за нас всё-таки отвечали. И вот они приходят за мной домой, ведут назад, ругают. А я их не боялась. Потом одна говорит: «Пойдем, я тебе меду дам». А у них и мед, и хлеб был. Но нам не давали ничего. Ну, привели меня, отрезали хлеба кусок, помазали медом. Одна подносит мне хлеб с этим медом, а другая подходит – хвать этот хлеб: «И помажуть, и покажуть, и покушать вот дадуть». Дулю скрутила мне под нос. И не дали мне ничего. Я переночевала там, а на другой день опять убегла. Сижу дома. А родители на работе. На таборе на том день и ночь работают. Умирает там кто, не было кому их похоронить. А не работать нельзя, а то баланды не дадут. Тогда няньки меня опять забрали и на кухню до поварихи. Закрыли меня на кухне, а ей приказали, чтобы глядела за мной. А я гляжу, она мясо режет, картошку чистит, хлеб лежит. А я: «Тетя Наташа, это нам?». Она заплакала и говорит: «Мои деточки, да ничего вы не знаете, что делается!». А эти няни вышли, где школа была, и частушки там поют. Вот они ели, а дети с голоду умирали.
– Много людей умерло?
– Не знаю как в станице, я на хуторе жила. Знаю, что ездил один глухонемой на быках. Он собирал трупы по станице. Один лежит, еще ворочается – он туда его, на мажару. Он собрал их, везет на кладбище. Там яму выкопали общую. А он одну девочку еще живую вынул из той ямы и вырастил. Она ему как дочка была.
КФЭЭ-2008.
АК 4040. Станица Новолабинская.
Инф.: Серикова Мария Алексеевна (1916 г. р.), казачка.
– [В 1933 г.] Были специально нанятые люди. Б. была, живая еще. Г. ходила. У кого что есть всё забирали. Обобрали нас. А мы бурьян ели. И люди умирали в домах зарáз по три, по четыре человека. У меня самой никого не осталось после голода. Я на карачках ползала и ела одну траву.
– У вас, говорят, общая могила есть?
– Да. Копали эту могилы трактором. Помню, как грузили этих людей на подводу, голых. И подвозят к яме, сваливают один на одного, как попало. У меня у самой на огороде трое закопано. Не на чем было их отвезти на кладбище. Ни гробов, ничего не было.
– Людоедство в станице было?
– Было. Было такое, что закопали люди своего в канавке, а есть то хочется. Они пошли, это наши сваты были, отрыли, а он чуть-чуть присыпанный… Бросали и в канавы, и кругом, и ели. И собак ели, и кошек ели, и крыс ели. Всё-всё ели.
КФЭЭ-2008.
АК 4041. Станица Новолабинская.
Инф.: Хамчичёва Агриппина Ивановна (1917 г.р.), иногородняя.
– А вы голод помните?
– Ой! Мёрли мы. Пойдёшь [просить] – кто дасть, а кто не дасть. По нашей улице прямо на тачке возили мертвых.
– На кладбище хоронили?
– На кладбище, по ту сторону. И сейчас эта ямка и могилка [есть].
– А почему голод случился?
– Потому что советская власть стала «кулаков» ссылать, всё забирать.
– Так забирали только у «кулаков» или у всех подряд?
– Ну, если мы бедные были, у нас брать нечего, то нас и не трогали.
– А кто забирал?
– «Комсоды».
– Местные?
– Конечно, местные.
– Говорят, в станице бурьян стоял выше головы?
– А бурьян! Лежит покойник, а его и не видать.
КФЭЭ-2008.
АК 4042. Станица Новолабинская.
Инф.: Кравченко Евдокия Тихоновна (1926 г.р.); Кравченко Иван Васильевич (1925 г.р.)
Е.Т.: – Из лебеды пышки пекли… [В колхозе] кто принесет фасоли или чего, тому какого-нибудь бульона сварят. Если соли не принес, значит тебе несоленое.
Было такое время, что ничего не было. Дадут по стакану семечек, всем не хватило – давай отбирать. Кто убежал, тот полный стакан притащил. А кто… Как я была такая, что неопытная, несмелая – значит нам уже досталось по полстакана.
– Люди умирали от голода?
Е. Т.: – У нас в станице две общих могилы. Везли на тачках туда, сбрасывали.
И. В.: – А мы не голодовали. У меня отец работал на мельнице. А ему давали там муки. И у нас дома, если что пекли, то сразу и съедали. А то «комсод» отберет.
– А голод почему случился?
Е. Т.: – А кто его знает. Всё отбирали. Мой отец два ведра пшеницы в плитку спрятал. А в печке у нас стоял чугун кукурузы, уже сваренный. Пришел «комсод» и эту кукурузу забрали. А у нас бабушка была инвалидка. Вот я с ней на печке сижу. И вот отец спрятал два ведра пшеницы. А «комсодовцы» всё, даже бороны и сеялки поразбивали, и нашли они у отца эти два ведра пшеницы и дали ему десять лет. Ну, он, правда, отсидел шесть месяцев.
– А «комсоды» были местные?
И.В.: – Да, местные. У нас этот С. ходил, хромой. Я его чуть не убил. Он ходил, сосед у нас, Б., потом В. Много таких было.
– А людей выселяли из станицы?
И.В.: – «Кулаков». А какой он кулак? Лошадей держит – кулак. Пара лошадей, земля своя – кулак. Вот тут дедушка жил. У него было три девки. И их раскулачили. Он даже батраков не держал. Пара лошадей было. А вообще земли мало. Только он один пользовался землею. Его, правда, никуда не выслали.
КФЭЭ-2008.
АК 4048. Станица Новолабинская.
Инф.: Щурова Александра Алексеевна (1920 г. р.), казачка.
– Я всю станицу и не знаю. Старые почти все поумирали. А молодежь – все приезжие. У тридцать третьем году передохли все люди. Все передохли, а дома пооставались, хаты пустые. Начали туда плановых переселенцев приглашать: с Украины, откуда только не приезжали. А плановые переселенцы приехали – им сразу корову дали, хлеба дали. А свои люди подохли с голоду. Всё забирали, до дна. Придуть – мыла брусок и тот брали. Свекруха рассказывала: уже брали-брали, забирали всё, что приобретали люди. А кувшинов раньше много было. Только в кувшинах молоко было. А плетни были с колами. Она сумочки пошила и в эти кувшины. А кувшины на колы, там не найдуть. И там нашли. Это спасибо, что по улице росла лебеда и щерица, ровно с домом. Вот такая тропинка только была, ходить некому было. У всех ноги были пухлые. Тропинка узенькая была. И вот нарвешь листвы, накрошеш, кипятком обдаш, вот так выжмешь и ешь. Ни соли не было, ничего не было. Цинга повыедала у людей зубы все. Все беззубые люди были. Да не дай Бог!
– А рыбу ловить не ходили?
– Какая там рыба! Человек был нéмощный! Кротов копали и ели, лягушек ловили и ели. Я пришла один раз до родни. А дед наловил этих лягушек. А я их как боюсь. А они глаза повылупляли у ведре (он их кипятком ошпарил). А у них мясо белое-белое, как курятина. И собак ели, и кошек ели. Всё ели.
– А людей?
– Что людей, не слыхала. А там жили мы, пожарка была. А в пожарке лошади были. На лошадях тогда пожарка была. И много тогда лошадей было. И лошади с голоду дохли. И как сдохнет коняка – народу. Тянуть кто чего. Кому что достанется. Да не дай Бог!
– Получается, что в станице плановых переселенцев больше, чем коренных?
– Конечно! Коренные попередохли уже все. Были три общих ямы на кладбище. Там такие длинные ямы. Там одна только обозначенная, люди сделали свои, памятник обделали. А вот тут сразу, где ворота, была [ещё одна]. А потом туды дальше, где Чубукин Сашка схоронен, там была яма. И вот это возили… У кого были коровки, заставляли их мертвых возить, подбирать. Вот он шел на работу, упал – и всё. Ноги у него грязные. В ряднюшку кто замотают, кто как. На эти подводы кладут и везут. Кто на тачке везеть. А туды подвозят к яме, там багры такие железные. И вот так баграми, и туда их, в яму. А раньше женщины без штанов ходили. У кого задерется всё. А тетка у меня была, она божественная была, всю жизнь замуж не выходила, полезет в эту яму по мертвым, расправляла у них одёжу. Забирали всё. До тла забирали. И где подушка, и где рядюшка – всё гребли. «Комсод» был такой.
– А они не голодали?
– Они забирали всё. И подушки, и рядюшки. Понажилися.
– Это приезжие были?
– Местные.
– А фамилии не помните?
– Да ну их! Не хочу и вспоминать.
– А как к ним потом люди относились, когда всё закончилось?
– Да также и относились. А чё будешь делать? Вот тут у нас недалеко жила С. Также и разговаривали. Грубые были такие. А куда денешься?
– А они были?
– Нет, они тоже приезжие.
– Люди не мстили им?
– Нет.
– А в вашей семье все выжили?
– А у нас в семье мы выжили. Почему мы выжили? Мы жили, я ж тебе говорила, две хаты у нас в одном дворе. Но когда наш отец отделился, то бабушка и сын меньший, и старшая дочка остались в коренной хате. А мы с отцом, у него трое детей было. Я от одной матери, и от другой двое. И мы имели на два двора корову. И корову эту в хате держали. И до койки привязывали, чтобы не украли. А у нас чулан был, и она в чулане была. И у нас молочко было. А потом вот эти ребята, двое, что я рассказывала вам, они были подростки. А там был колхоз и там был длинный кирпичный сарай. И возили кукурузу туда. Ворота железные. Откроют было кукурузу, а мы ж дети, и вот везут, а она там сыпется. А мы на коленках ее собираем. Нас отгоняют, а мы собираем. А эти ребята подружились с одним дядькой. Он из воров был, такой здоровый дядька. Ну, подружились и: «Ребята, пошли». Кирпич выломал. И оттуда кукурузки качан. Вот так мы выживали, а то бы тоже подохли.
И вот мы так все остались живы и никто не умер. А люди с голоду помирали. А свекруха у нас толстая была, центнер с лишним. А потом была такая вот – руками себя перехватывала. Худая такая. Потом сделали площадку для таких немочных, варили бурду эту. И вот она с кувшинчиком пойдет. Идет-идет, зацепится за этот бурьян – упала, и кувшинчик разлился. А мой муж работал в совете посыльным и говорит ей: «Мама, не ходи. Я буду тебе сам носить». Выжили.
А на осень тыквачи уродились.
КФЭЭ-2008.
АК 4055. Станица Новолабинская.
Инф.: Филипская Евгения Дмитриевна (1932 г.р.)
Много, сказывали, умирали. Одна женщина выжила с голода, так говорит, что много поумирало. Приходят, всё забирают.
В степь колоски ходили ночью воровать, чтобы выжить. Питались кто чем. Корни какие-то ходили на кручу копать. Мы приехали – ничего не было. Мало людей было. Населяли. Потом поприезжали кто откудова. Местных мало было. Все ж поумирали в голод.
Отовсюду в станицу люди населялись. Где кто услышит – сюда и едут. Мы с Вологды приехали. Четыре столба поставили, затурлучили абы чем, обмазали их, чтобы переспать где было.
КФЭЭ-2008.
АК 4023. Станица Тенгинская.
Инф.: Воткулова А.М. (1915 г.р.)
– [Из-за чего был голод 1933г.?]
– Комсомольцы всё отбирали. Был «комсод», по 10-12 человек. У них были железные, длинные костыли. На кладбище были ограды, так они ограды ломали для костыля. Идет, «дрынь-дрынь костылями»… Что найдут, всё забирют.
У моего дяди и тёти семеро детей было. Дак они пришли и всё забрали. У них [дяди] мальчик калека был, ножками, они сказали: «Подними его». Подняли, а под ним сумочка кукурузы… Поэтому и голод был, что забирали.У дяди жена пойдет к матери, а её перестренят и забирают что несёт. Дак они один за другим умирали. Первая она умерла. А её хоронила сестра мужева. Она была казачка, но за мужиком замужем. Их не трогали, они корову держали.
– [То есть только казаков трогали?]
– Да. И она их усех хоронила в общей могиле. Я свою сестру тоже в общей зоронила.
Отец у нас был рыбак, его друзья носили мене рыбы, а я сетя вязала, и мы с мамой рыбой выживали. Потом мама тоже умерла.
Нашу хату ломали на топливо, рядом «комсод» жил, он топил себе хату.
РЕСПУБЛИКА АДЫГЕЯ
Гиагинский р-н
КФЭЭ-2006.
АК 3505. Станица Дондуковская.
Инф.: Люлюков Александр Васильевич (1919 г. р.), казак.
Раньше в станице жили мирные черкесы. И хорошие ребята были, прямо хорошие. Помогали, делились в голодные годы, в 32-м – 33-м годах.
КФЭЭ-2006.
АК 3509. Станица Дондуковская.
Инф.: Будников Федор Никитович (1918 г. р.)
Мы в 1933 г. выехали отсюда в хутор Духовской, Гулькевичского района. Брат отцов приехал и забрал нас туда. Иначе бы подохли с голоду. Тут вообще ничего не было. А там мы в коммуне были. Мы там жили четыре года.
КФЭЭ-2006.
АК 3562. Станица Келермесская.
Инф.: Бобрыщева Матрена Алексеевна (1927 г. р.), казачка.
В 33-м году голод был страшный. А у меня брат был старший и сестра, старше меня на два года, и я. Вот мы и остались.
У нас была коза. А голод же. А мы хотели её доить. А она окотилась только. Мы ее завели в коридор, стали. Брат старший начинает дергать [за дойки], а она рогом как дала, он – шлеп: «Ах, тудыт твою растудыт». Схватил ее, как швыранет из коридора. А она встала на ноги: «э-те-те». А он говорит: «Ну, раз молока мы не надоили, давайте зарежем ласточку». А ласточки в коридоре гнездо свили и там жили. Мы ту ласточку поймали и зарезали…
[– В голод много людей померло?]
– В нашей семьи было десять детей. С отцем и матерью – двенадцать. Осталось – четыре [человека].
[– И все погибли во время голода?]
– Да. В один день умирали двое. И на первый день Пасхи. Отец лежит на постели умирает, а братишка на лавке. Умирает и говорит: «Дайте мне хоть половинку яичечка покушать. Я умираю». А нема ничего. Вода одна стоит, да и всё. И ветка вербы в хате лежит. Знаете, как долго голодные умирают. По пятеро суток. Харчат люди. Вот такая пена, толщиною с палец, розовая идет. И мы пухлые дюже были. Но мы как-то отошли, а эти поумирали. И зайдешь в хату: один человек на печке лежит, другой на полу лежит, третий на кровати лежит [мёртвые]. Едет подвода, корова запряженная. Везет мертвых. Доезжает до рва и скидывают в него людей. Поехали дальше. Приезжают еще раз, а там ни могилки, ничего нет. Они их так поскидывали, как дрова, повернулись и поехали.
[– Говорят, что даже живых забирали, если видели, что он умрёт?]
– Да. Так выйдешь на улицу, глянешь: то там лежит, то там. А то за бардой ходили в голодовку. Идешь по улице среди мёртвых. Смотришь, у одного столичко барды в мешке лежит… Страсть была! А вонь какая была невыносимая!
Я войну пережила и голод пережила. И всем говорю, лучше война чем голод. В войну убили – убили. Значит всё. А голод – это очень тяжелое время. Мучились люди.
[– А хоронили на кладбище?]
– У нас двое сразу умерли. Приехала подвода. Мы их в дерюжку замотали и туда бросили. И их увезли на кладбище. А девочка была, полтора года было, сидела в люльке. Одно губы облизывала. Мама говорила: «Вы ей хоть водички давайте». Мы воды поднесем – она глотнет глоток. Умерла. Мы в огороде выкопали ямочку, люльку с ней туда поставили и закопали. Прямо в люльке. Прямо на огороде.
[– А кто ездил собирал мёртвых? Это станичники?]
– Станичники.
[– А у них откуда силы были грузить людей?]
– Возили те, у кого коровы были. На коровах же возили. Эти хоть молочка могли подоить. Ходили люди черемшу собирали в лесу, бурьян всякий. С молоком смешают, поедят. А у кого не было, эти все умирали. Интересно что, было и зерно, была и фасоль, были и семечки. Комиссия такая ходила, всё забирали до зернинки. У нас и корову хотели забрать. Мама отцу говорит: «Слушай, продай её. Её всё равно у нас заберут». «Да как же я продам, у меня детей сколько». «Продай, заберут». Он её только продал, а на другой день пришли её забирать. А её у нас нет уже. Ну, и что мы с этими деньгами? Такая семья…
[– А в этой комиссии кто состоял?]
– Станичники, наши.
[– И казаки?]
– Там не понимали. Все.
Майкопский р-он
КФЭЭ-1993.
АК 447. Станица Абадзехская
Инф.: Чернышев Александр Викторович (1965 г.р), казак ст. Новосвободная; Романенко Пётр Яковлевич (1923 г.р.)
А.В. рассказывает о семье своего отца, который воспитывался у отчима. Вся семья отчима умерла в 1933 году, кроме него, потому что он был старшим по возрасту и ушёл в Грозный на заработки.
Старшие о голоде помнят. Отмечают, что в этой местности растет яблоня-дичка, её собирали, сушили, перетирали на муку, немножко добавляли кукурузной и этим спасались.
У людей всё забирали, «подмитали». Люди шли в колхоз, плакали.
П.Я.: В 33 году мне уже 10 лет было, я уже помню это всё. Семьями вымирали. Семьи были от 15 до 20 человек. Два-три сына, жены и все вместе, все работают.
Мать послала к соседям [Павловым] за чем-то, не помню. [А они]: дед, бабка, сын, невестка, две дочки – все мёртвые.
[Рядом с П.Я. кладбище]. Так я считал это всё. Вымерло пол станицы в 33-ий год.
Почему так? Мать ездила в Баку, в Баку не было голода, кукурузы привозила. Пешком в Майкоп ходили, до Армавира. Всё вымели. Выгребали так: придут в дом, несмотря что 15-20 человек семья, с потолка всю сушку, картофель где в земле, всё выгребут, что в печке. На голод [людей] оставляли.
Кто? Представитель района и наши местные общественные энтузиасты.
[– Почему это делали не объясняли?]
– Причина – за неповиновение [налога]. Забирали всё.
У кого семья, силы есть, выроют яму. Пока покойника привезут, там уже полно. Кто привезёт, кто принесёт, кого на тканой дерюжке приволокут. Пока кто вырыл яму, а там уже набросали [умерших]. Ужас шо творилось. 60, а то и 70 процентов домов пустые остались. И вот тогда лучшие дома перевезли в Тульскую.
КФЭЭ-1993.
АК 453. Станица Абадзехская.
Инф.: Козьменко Трофим Семенович (1906 г.р.), казак.
Я помню хорошо революцию. Как шли казаки. Тут был этот, Деникин, генерал. Он возглавлял армию казачью. Многие шли туда наши казаки. А некоторые шли не в казаки, а в большевики. Против казаков. И казаки делали нехорошо. И эти… Расстреливали. Там на памятнике есть. В нашей станице казаки расстреляли всего шесть человек. А когда уже пришли будёновцы, расстреляли много. В одной могиле двадцать восемь человек. А так я не знаю сколько по сторонам [в других станицах]. В Даховской памятник поставили. Там сорок человек расстреляно. Два или три убегли. Остальных расстреляли. Свалили и закопали. Тогда был лозунг Ленина: «Стереть с лица земли казачество».
Люди голодные мёрли. В тридцать третьем году. Хоронили, в дерюжку [и] ховають».
[Отец и старший брат Т.С. были раскулачены и сосланы на север. Причиной послужил отказ отца сдать колхозу свое имущество и, в первую очередь, скот и зерно. В 1933 году Трофим Семенович был исключен из колхоза как сын кулака. Семь месяцев провел в тюрьме г. Армавира.]
КФЭЭ-1993.
АК 487. Станица Безводная.
Инф.: Доценко Анастасия Павловна (1912 г.р.), казачка.
Тридцать третий? На своей памяти три голода пережила. В двадцать втором году у нас была голодовка, не потому шо недород, а недород получился на чистых степях… А у нас был урожай. Тогда мой отец был раненый, дома он был. Узяв, выменяв лошадь за зерно. Тоди была своя худоба. А мать говорит, а мы как? А он сапожник хороший, славился. Со всех сёл везли товар ему. А он говорит: «А, чепуха, пару «гусаков» сошью, тут кукурузу и принесут» [как плату]. А тут [в 1933 г.] как надвинулись сюды, как наехали [беженцы]. И пришлось нам голодать добрэ. Да отседова ш, нашего Краснодарского края много наехало: Расшеватка, с Успенки люди тут были. Тут пустая мельница была, уже на ей не работали, полная мельница [людей]. У соседей у земле была сделанная баня, и полно в бани той [людей]. Та не дай Бог шо творылось. Наши не мёрли у двадцать втором, а наезжих много помирало, не могли прокормиться. Но много и спасшихся. Это первый, а потом тридцать третий. Забирали зерно, был урожай, вывезли [куда-то]. Не разговаривали. [Не спрашивали], чем ты будешь жить?
А у нас, правда, с нашей семьи никто не помер, я красноармейка была, отец завоёвывал за советскую власть. [Таких] чуток не совсем грабили, несерьёзно. Кабы б сами не схитрили, подохли б тоже. Дак это, мы зерна понарушили и захоронили. Ну как-то сумели мы пережить, трудно конешно.
За мной ешо брат родился, уже ему восемнадцать лет было. На производство гоняют, он ни там не вырабатывает [норму], ни там, уже начал пухнуть. Мать пришла с работы, я не работала, мать пришла: «Ты чево?». Тимошка опять дома. Ево ш послали на обводном, побыл, ничо ни зарабатывает. Они его направили, называли завод, завод порошковый. Ну, а там дали сто грамм груш сухих. Он пошел, он уже охлялый, чиво он можит у лесе сделать, ни вырабатывал. На другой день бригадир говорит кладовщику: «Дай ему двести грамм ишо груш, он парень хороший, но он уже ослаб, голодный, чо ш он может зарабатывать?». «Я, говорит [брат], получил, в карман высыпал, вышел, туда-сюда поглядел, нихто не наблюдает. Пошел помаленьку на дорожку и убег». Говорит: «Помру, так дома». Ну вот, понемножку экономили конечно, пережили. Много тут по нашему краю семьями вымирало. Щас лесом заросло, усе було заселёное, и всё, считай почти все вымерли. Там семьи три или четыре осталось. Тут вот, как я знаю, пятьдесят дворов по за речкой на нашем краю.
КФЭЭ-1993.
АК 495. Станица Безводная (прежнее название станицы – Прусская).
Инф.: Родовко Николай Тимофеевич (1923 г.р.)
Н.Т.: На Кубани сделали голодовку [искусственно]. Это, может частично, а может и сто процентов – правда. Приходили, приезжали комсомольцы собирать, что у кого на потолках. Забирали всё: и фасоль, и кукурузу, и сухие груши, не говоря уже о картошке. Говорили нам, что нужен семенной фонд. Забирали всё, ничего людям не оставляли. А куда они всё девали – не знаю. Много людей попропадало. Грушу-дичку ели, крапиву. На грушах и крапиве долго не проживёшь. Люди пухли, умирали.
КФЭЭ-1993.
АК 462. Станица Курджипская.
Инф.: Белоусова Мария Павловна (1926г.р.) казачка; Белоусов Прокофий Матвеевич (1922 г.р.), казак.
В станице Курджипской каждый день от голода умирали 5-6 человек. Дети находили умерших людей на улице. В больших семьях выживало 2-3 человека.
От голода спасались травами, растениями, кореньями. Собирали цветы одуванчиков, черемшу, лебеду, бурьян и отпаривали в воде, отстаивали как тесто и ели. После этой еды очень болели. Травы мяли, сушили и мололи в муку, после пекли лепешки. В весенние месяцы собирали лягушек.
По воспоминаниям П.М. председатель колхоза выдавал, [тем кто работал в колхозе], каждой семье с детьми один килограмм кукурузной муки на неделю.
Самое страшное воспоминание связано с тем, как пришлось съесть ёжика. «Случайно поймали с братом. А дедушка по матери, Арсений Исаакович, говорил, чтобы матери не говорили. Он его в печку русскую [бросил]. Он там бедный хрюкал-хрюкал, там же жар. А потом умер… Он же обгорел, колючки обгорели. А дед взял разодрал его, внутренности выбросил. Соли не было. Вода соляная была. И вот обмочили его и так ели, а оно белое мясо, как курица.»
В эти годы у семей забирали не только продукты питания, но и имущество. Людям объясняли, что их имущество и продукты необходимы рабочим из других городов, так как там положение было еще сложнее.
Люди прятали продукты, но «комсорги» находили. «Мы спрятали с матерью кушины [кувшины] с фасолью и кукурузой и они, «комсорги», нашли. Мать укусила одного за руку». Комсоргами называли партийных членов колхоза, которые проводили обыски и занимались изъятием.
Станицу Курджипскую к 1932 году заселяли и казаки, и иногородние. По мнению местных жителей, «комсорги» не отдавали приоритет более бедным семьям. Обыски проводили так же сурово, как и в зажиточных семьях, которые чаще всего были казачьи. Семьи, оказавшие сопротивление, были высланы. На места тех семей, которые были высланы, компактно в 1932–33 гг. и позже поселили молодёжную коммуну.
КФЭЭ-1993.
АК 464. Станица Курджипская.
Инф.: Белоусова Мария Павловна (1926 г.р.); Уразова Мария Петровна (1916 г.р.); Лупета Анна Ивановна (1918 г.р.)
– Ну что, 33-й, его ж, голод, искусственно сделали. Он же ш не то что сказать не урожай, не стихийный, он искусственный. Всё забрали: и соления, и сухофрукту и картошку, кукурузу. Всё, всё забрали.
– [А кто?]
– «Комсоды» были. Назначены были Советами. Ходили с подводами, всё забирали, так голод и сделали. Столько мира погибло. А чё ели? Траву: крапиву, разные коренья, зелёнку, которая растёт на деревах. Какое барохло у людей было, ходили меняли. Рабочий район не голодовал. Апшеронка то не голодовала. А думали, шоб в колхоз [людей загнать].
КФЭЭ-1993.
АК 470. Станица Курджипская.
Инф.: Власенко Стефан Фёдорович (1905 г.р.)
Много поумерало [в 1933 г.]. Забрали всё дочиста. Облагали [развёрстка], а за што?
Забирал актив, в него люди сами шли.
Семьями умирали. Мой отец даже повесился, из-за того, что забрали всё. Груши сушеные, и те забралы.
КФЭЭ-1993.
АК 478. Станица Курджипская.
Инф-р: Уразов Иван Петрович (1920 г.р.), казак.
[…] Потом колликтивизация началась. Это до колликтивизации их [крепких хозяев] повыслали, а потом после коллективизации еще поотбирають. Потом тридцать третий, голодовка, хвосты [лошадиные] тут валялись, люди мертвые […].
Если имеишь шо, кочан кукурузы, то это вжэ чуть ни «враг народа» был. Не должен ничо из продуктов диржать был. С лопатами [активисты] ходили, печки ковыряли. А в нас зимля была у хати […] зимляной пол был, с лопатами и стукають – где, как , чиво [искали спрятанные продукты].
Ничо в хати не было… И груши забирали, от лесные сушили, позабирали всё. Но в нас было барахло. Отец взял сапоги хромовыи, ну жикетка такая, бобриковая называлась, взял и пошел туды, в Черниговская, Апшеронская, вот туды […] менять. А там [в тех местах] кукуруза была, квасоля, турша какая-то. Выменял за эти сапоги там чо: блюдку хвасоли, пол-мешка груш зилёных, сухих… Дней пять-шесть хадил минять, принес, а мы за полчаса всё поели. Пухлые были все Ну я та пухлым не был, но худой прыхудой был. Крапиву ели. Тапором нарубав, наварыв, масло туда [добавили] машинное […]. Масло машинное, шоб ни пригорали эти лепешки с крапивы. Нальешь туды масла, а потом поел и рвёшь.
Пережили всё.
КФЭЭ-1993.
АК 501. Станица Новосвободная (Царская).
Инф.: Горбунова Татьяна Павловна (1901 г.р.); Бараненкина М. (1910 г.р.)
Т.П. отмечала, что много станичников умерло в голод. Трое детей Т.П. умерли от голода в 1932 году. Пол станицы вымерло во время голода. «Люди пухли, молодёжь и дети вовсе умирали с голоду. Голод так был: идёт-идёт человек, упал – умер. […] Заезжая девочка залезла в один дом, чужой. Пришла хозяйка, убила девочку за то, что она что-то съела. Убила её и выкинула в сад, хоронить не стала. […] Во время голода в станице ели черемшу, бáрыню (белаым цветёт), чáкан (початки)».
КФЭЭ-1993.
АК 461. Станица Севастопольская.
Инф.: Зашка Вера Власевна (1925 г.р.), казачка; Синько Варвара Николаевна (1927 г.р.), казачка.
Семьями умирали. Семья большая – все умерли. Всё забирали. На чердак спрячешь – достанут. Даже колоски не давали собирать. «Комсоды» залезут и выгребают. Люди говорят им: «Ребята, хоть немного оставьте. У меня дети маленькие». Гребуть! Не знаем почему такой голод. Такая власть была. Корову, картошку, кукурузу взяли. Выгребали свои. Заставляли их. Отнесли всё в амбар и закрыли. А мы остались голодные. Крапиву ели, жёлуди ели. Что попадётся, подножный корм. Денег ни копейки. Половина не умерла, меньше.
Тута стена стояла, в гражданскую расстреливали. Около церквы, у ограды. У мамы отца расстрелялы, дядю. Камень аж кровью напитался. Сломали, увезли в Новосвободную, чтó то там построили с этого камня.
«Мы помним тридцать третий год. Это наша уже память. Семьями умирали. Семья большая. Забирали, подъезжали на подводах лошадьми и забирали. На чердак кукурузу ложили, не давали. Они залезають [«комсорги»] и сгребають. «Да вы че-нибудь оставьте, у меня ж дети».
«Такая власть была, забирали ничего не объясняли.»
По сведениям информантов, продукты прятали в земляные ямы: «картошку, кукурузу прятали, хоронились. А они ходят, шныряют, ищут по ангарам». «Нас трое детей было и у нас корову забрали. Папу нашего заставили в Майкоп гнать их скот. Свои же коровы. Он плакал, но гнал».
Обыски в станице Севастопольской проводили сами станичники: «Матина тётка… [К ним] нет ненависти. Пришли они, сказали: «Нас послали забрать у вас корову». Папа не дал. А потом уже вечером пришли другие. Забрали и в амбарах. И мы остались голодные. С мамой остались живы. […]
Ели траву, крапиву, желуди ели, что попало, подножный корм. […]
Из станицы не уходили, куда идти? Денег ни копейки, работы нету. Папа работал, ничего не получал и живи. А как мы жили? Не представляю. […]
Умерли многие, не половина станицы, но многие. […]
Один так и голову сыну отрубал. Дак ел отец. Отец сыну. Значить ему есть хотелось, а дитю нет? […]
Расстрелы были. Около церковной ограды расстреливали, у камня. Лет десять назад увезли камень. […]
В 33-ем мы жили в старой хате, сейчас нет. Около нас умер мужчина. Пришел вечером. Корова еще была… Зашел там, палочек наклал там в яме. Попросил переночевать. Мама его не пустила… А когда утром папа встал, а он мертвый уже лежит, около нас. Так папа его там и закопал. А чьей он фамилии, никто не знает. […]
Давали по 100 грамм кукурузной муки. Одна очень слабенькая была. Пошла, получила эту муку. Села на полпути и съела эту муку. И пошла домой и умерла. А моя мать и еще одна пошли, ямочку выкопали, аккуратно мешок постелили и потом ремешком опустили туды. Чтоб хоть собаки не тронули. От такие были похороны. Все люди слабые были в 33-ем».
КАРАЧАЕВО-ЧЕРКЕССКАЯ РЕСПУБЛИКА
Зеленчукский р-он
КФЭЭ-1998.
АК 1631. Станица Зеленчукская.
Инф.: Гуменская Анна Ивановна (1918 г.р.), казачка; Горин Алексей Иванович (1924 г.р.), казак; Горина Евдокия Антоновна (1925 г.р.), казачка.
Голод был в тридцать третьем. Был в сорок седьмом. Тоже очень много людей голодало. Но я такая была, шо не голодала, а люди были голодали.
А в тридцать третьем сильно вся семья голодала, не только семья, но очень много людей поумирало. Много. Передова станица, Надежна станица, Отрадна… И все до нас ходили, меняли вещи на питание. Кто кусок сала даст. У нас Карачаево-Черкессия, дак тут не так было. Раскулачили немножко людей, а часть пооставалась. Кто вперед пошел у колхоз, не сопротивлялся, тем лучше было. Голод был потому, что забрали в государство муку, картошку, кукурузу, такое всё. Забрало всё государство, потому что не пошли в колхоз. Вот и голодовали мы. В тридцать третьем сильный голод был. Где приходилось хоронили. На кладбище, и на лошадях провозили аш до Самойлова. Самойлова – это [на речке] круча, Самойлова называется. И на дороге помирали. Где кто помер, там и закапывали.
КФЭЭ-1998.
АК 1586. Станица Исправная.
Инф.: Лихолетов Василий Васильевич (1904 г.р.), казак.
Казаков выселяли недалёко, в Прикумский район. Нашу семью выслали в Прикумский р-н. Отца – на Урал. Имущество осталось хорошее, [но] всё забрали. Раскулачивали тех, кто имел хозяйство. Свои выселяли. Свои, справинцы. В час ночи приехали, забрали. «Павернись!», [пошли] в адну хату, «Павернись», [пошли] в другую.
КФЭЭ-1998.
АК 1665. Станица Кардоникская.
Инф.: Скориков Константин Андреевич (1922 г.р.), казак; Плотникова Матрёна Яковлевна (1907 г.р.), казак.
– [Кто заселял станицу?]
– К.А.: Переселенцы с Украины, дед мой с Украины.
– [Голод 1932 – 33 гг. помните?]
– Это я помню. Голода у нас такого как чуть ниже, в Черкесске и ещё ниже, не было. Люди сюда наплывали целыми батальонами, приходили и рыбу всю поели, лягушек по болотах ловили. Их подбирали и отправляли обратно домой. А уже когда мне пришлось поехать туды вниз […], свои лошади были, зерно для посева достать, там я видел посёлки бурьяном позаросшие. Там собака, там кошка крычить. Редка где старик или старуха выйдет.
– [Все поумирали?]
– Кто поумирал, кто в другое место ушёл для спасения.
– [А почему был голод?]
– Старики так говорють, [что] у нас всё булó [продукты]. Они говорыли, что «у нас вытягивали чугуны с печки, хлеб и забирали». Вот искусственный какой-то голод такой.
– [А кто?]
– Не знаю кто. Поселки какие-то осталися и беженцы были оттедова, вот там мы и зерно достали.
– М.Я.: У нас голоду не было. У каждого корова была, картошка. В Кардоникской ни один человек не умер. А приезжие, Спокойная, Надёжка, все сюда ехали спасаться. Даже у нас родственники были у Исправной и то голодовали и поумирали. У нас кадушка, 15 ведер была, соленой капусты. Они пéшки придуть, наберуть капусты, поедять, опять придуть. У нас е капуста, картошка.
– [Почему у них голод был?]
– Забиралы. Они были тогда у Карачаевской автономии. У нас брали, но не так, а у них брали до последнего. Люди голодные умирали. И людей люди ели тода. У Спокойной были случаи, рассказывали.
Меньшие в семье вперед умирают, а старшие есть хочут, да свою семью варыли, да ели. И поумирали и те, шо варыли свою семью, и те поумирали.
Кто остался до весны, пашут весной. Степ убирать некому уже было. Картошки осталысь у земле, а тода картошка сама по себе пропала, нэма, а крахмал остался в земле. Висной люди копалыся и эту картошку гнилую, прелую ели. Появился бурьян, лебеда, начали то есть, те люди остались. А хто людей ел, те поумирали, всё равно поумирали, тольки что не сразу. Эти, беженцы назывались, убегли на своих лошадях, сюды ж, с Чернигова. Привезли с собой муку. У моих родителей были у хате старой. Мы пустили тех людей. Там печка была, обогревание, они там хлеб пекли, у них мука была. Те люди пооставались, какие ушли раньше. А какие до последнего дожидались, там поумирали, на родине. Спокойная станица, Надёжинская, Отраднинская там…
КФЭЭ-1998.
АК 1516. Станица Сторожевая.
Инф.: Белоусов Иван Борисович (1908 г.р.), казак.
Когда была коллективизация, папаша был в станице, потом сослали в Архангельск. Я тогда только отделился. Дали 10 лет. [У них] была установка. Брали всех: коммунистов, виновных, невиновных. Ожидали [всех] 10 лет. Много нас тогда было. Сейчас некóго нема. Там все остались. Брали в 1929-30 гг. Бедные пошли в колхоз, деваться некуда. Кто немного разбогатели – уже кулак. Дали 10 лет сразу.
С Архангельска я утик. На войну меня отседа брали. Полгода там [в Архангельске] пробыл и оттудова драпал. Прятался в шалашах, потом дома у сестры скрывался. Осужденные в Архангельске всё делали. Грузили брусья. Кто уже был слабый, дорожки откидал от снигу. Там снигу много. Всякую работу. Забирали только мужчин. Может и попадали женщины. Стариков не бралы. У мене отец был старый. Мэнэ взялы, и меньшего брательника взяли. Отец оставался. Хату не отобралы. Вернулся, попал в голод. В колхозе ничего нэма. Забиралы тягло, пшеницу забиралы, корову, забиралы усё. Оставался в чем стоишь. Писали кто зажиточный, и забирали. Актив это делал. «Комсоды» ещё назывались. Они забирали всё у колхоз. Не хочешь идти в колхоз – подыхай. Оставляли, а человек помирал. Умиралы, но немного. Антипенко умер, молодий был. Умирали прихожане, местные мало. Ели всэ, что попадется. Пили настой, наростаить не дереве, как гарох. Копали в речке траву, корень как марковка, по степу ходили туда-сюда. Что оставалось, подбирали: картоху, крахмал – можно спечь оладушек. Зачем у людей забирали – не говорили. Ходили с бричкой и забирали. Что в колхозе уродило, государству здавали. На будущий год токо семена. Людям почти шо ничего. На 1 трудодень – 100 грамм чечевички чи кукурузки.
КФЭЭ-1998.
АК 1541. Станица Сторожевая.
Инф.: Шапетин Иван Петрович (1915 г.р.), казак; Шапетина Настасья Петровна (1915 г.р.), казачка.
Голод не забудеш пока не умреш. Голод был страшный, страшный голод был.
Вот оттуда, с Краснодарского края даже люди шли… Псибай [посёлок] называли. Андрюковцы называли. Они идут, бедные, и деток на руках несут и падет на дороге, и умирает. Ишли пачками.
Может и умирали [жители станицы], может и не умирали, ну около того было. У нас своя семья была, большая, родители были, все. И один мой братишка вжэ терялси, совсем негодный был, но выжил голод, вышел, а потом на фронте погиб.
Видимо не урожай был в России, никакой помощи не было.
Мы сами не придумаемо – почему, шо? Агароды ш были, а ни картошки не было, ничево не было, куда [всё дели]. Там не было хлеба визде [нигде], картошки. И голод был, страшный голод. Пухли люди.
Та забирали и зерно в каво какое. Куда ево дивали? Де ево возили? Кто (з)на куда.
Да всех отсюдова назначали [активистов], лазили по всех уголках. Кто забирал? И свои, и чужие. Посылали.
Урупский р-он
КФЭЭ-1998.
АК 1420. Станица Преградная.
Инф.: Сидоров Карп Самойлович (1907 г.р.), казак; Сидорова Александра Гавриловна (1913 г.р.), казачка.
– [Вы из казачьей семьи?]
– Да. Отец мой, [Самуил Андреевич], населял станицу.
– [Голод 1932 – 33 гг. помните?]
– А то не помним. Если б не коровка, гибель всем была бы. Мёрли у меня под воротами люди. У меня корова была, ведерная прямо, так я спасал много людей. На вербе трут был, как грибы. Он молодой – белый, нарэжим его, у котле наварым, а тода печку топим. Он упарится в печке и хлебаем с молоком, как печёнку. Идут люди с кружечкой, пожалуйста, хоть помойте кушинчик, но дайте. Идут уже разутые, пухлые. Даже молоденькие дети, рвуть щавель и там померли, на степи.
– [Почему голод, что говорили?]
– Свои люди сделали, «комсод». Пришли, всё забрали. Я как раз стал жить один [единолично]. Пахал, у меня и сеночко, и овёс, и кукурузы под потолок завален. Приехали, забрали, и жинку посадили, нашли у дровах мешок кукурузы.
– [Вашу жинку?]
– Да. Я её не хоронил, отказался я.
– [Свои или приезжие забирали?]
– Свои. В повозки выгребали и увозили. Облигацию, сами пьяные, по 800 рублей [навязывали]. А корова дешевле была, но подписывались. К. забирал себе облигации, замотал их, туда, сюда. Взяли его в тюрьму. В тюрьме наши сидять, у которых он забирал: «А, так ты тут!». Они его и убили. [К. возглавлял комсод, распространял облигации. Сам приезжий].
КФЭЭ-1998.
АК 1424. Станица Преградная.
Инф.: Денисов Иван Васильевич (1920 г.р.).
– [Голод 1932 – 33 гг. помните?]
– Краснодарский край испытал [его] так же, как и наш край. Были моменты, когда мертвые валялись на улицах. Я, например, помню в 1933. если взять Украину, Северный Кавказ, Среднюю Азию, умерло рприблизительно 7 млн. человек.
Забирали всё. Почему забирали. План индустриализации. Индустриализации нужны были станки заграничные, а для этого нужна была валюта, а чтоб получить валюту надо было давать зерно. Зерно забирали, поставляли на Запад.
[Активисты] лезли в печь, на печку, в люльку. Страшный голод. До этого многие казаки уходили, оставляли свои семьи, детей. Уходили подальше. Один уехал на Волгу, в 1939 г., когда казалось бы всё затихло, вернулся. Приехали оперативники, с прокуратуры, арестовали и расстреляли. То есть те хто не возвращались, те может остались
– [Не объясняли причины почему забирают?]
– Обвиняли в кулацком саботаже. Не выполняется план хлебозаготовки. Какой там план. Мы, ученики, тоже были мобилизованы в «комсод». Нам давали штыри, костыли металлические. Ходили по дворам со взрослыми и ширяли в землю, чтобы найти спрятанное. За это время единственное, что мы обнаружили, по улице был колодец, мы заметили, что вода в колодце поднялась. Сказали учителям, они посмотрели. Оказывается, хозяин спустил в колодец зерно. Бывало так, что идет «комсод», а хозяин стоял у ворот с косой и никого не пускал. Страшный голод.
– [Много людей умирало?]
– Очень много умирало, очень много с Краснодарского края. Полностью вымирали хутора. У нас были даже такие моменты, когда отец и мать оставляли детей, а сами уходили, брали самых меньших, девочку и мальчика, а остальных оставляли. Туда, по направлению к Сторожевой. У нас тоже бывало что мертвые лежали вдоль улиц, ну и хоронили тут же. Канаву роют вдоль ограды и хоронят. Бывали нападения на голодных людей, особенно если дети одни.
КФЭЭ-1998.
АК 1427. Станица Преградная.
Инф.: Черкашина Евдокия Николаевна (1925 г.р.), казак; Петров Георгий Николаевич (1924 г.р.), казак.
– [Вы казачка?]
– Е.Н.: Казачка
– [Отца вашего как звали?]
– Николай Сафонович Черкашин. Его забрали в 1925 г. как «врага народа», про него не спрашивай, не знаю.
– [Голод 1932 – 33 гг. на вашей памяти?]
– Конечно.
– [Почему началось это всё?]
– Был неурожайный год и станица выбилася со всех ресурсов, а зажиточные были мы.
Старинные материнские и отцовские вещи, хорошие, ценные, одеяла и платки, и юбки, и скатертя, всё носили мы менять у Пантелеимоновку. Там урожай был хороший. Набьём подшальников, шали. Мы шаль променяли за ведро картохи, барашковая шаль. Начистили кужурок, посадили кожурку и урожай был.
Едем на степь, на работу, видим – лежат люди под Семёновской, мертвые, пораздутые.
Бабушка одна рассказывала, что дитё залез к соседке луку перышко сорвал, она его тяпкой убила и выкинула за забор. Вот я плакала, да что ж это за людина.
[Голод] из-за неурожая. Активисты были, «полицай» С., П. Кукурузу зарыли у песку, они и там нашли.
[Голод] это у памяти. Это начиналась коллективизация. Это у нас так, может где и раньше. У нас в 1933 г. сказали: «Сдавайте хозяйство и вступайте в колхоз».
Другие спугались, сразу всё сдали, а другой не схотел, у меня отец не схотел. Они забрали всё хозяйство: пара коней, пара быков, 4 коровы, голов 10 молодника, штук 40 овец. Забирают, чо драться… Это забрали, потом зерно стали всё забирать, даже на семена не оставляли. Вот ворота были, у воротах отец ночью яму выкопал и ящик пшеницы запрятал. Потом хорошо затрамбовал. «Кмсод» пришёл, костылями начали [тыкать в землю] Нашли «А ну, откапуй», «Тебе надо, ты и откапуй. Я не закапывал». Они взяли откопали. Дед не выдержал, схватил лопату и на «комсода». Его забрали и увезли в Армавир. Через 2 месяца вернулся. Как он выкрутился?
Даже в печке, кушинчик где найдут с зерном, всё забирут.
– [Умирали от голода люди?]
– Ой, было. Была одна семья, они мне родственники. Отец умер, мать умерла, Николай умер, сын, дочь. Пять душ с одной семьи поумирало.
– Барахло забирали. Вывозят на рынок, потом торгуют.
СТАВРОПОЛЬСКИЙ КРАЙ
Андроповский район
КФЭЭ-2002.
АК 2720. Станица Воровсколесская.
Инф.: Карульская Мария Денисовна (1914 г.р.), казачка; Ляховченко Таисия Андреевна, иногородняя.
– Много поумирало людей в голод?
– Ой, страшно. Тут хутор був. У нас у хуторе ни фрукта не було, ничё не було. У нас там был паслён, в огороде родил, ягоды и щавэль, моркивнык. От этот маркивнык, я б и щас йила, страсть какий добрый маркивнык. Мы вязанкамы носили его, три раза в день. Отак понаедаемся: страсть какой был питательный. Сынюшка… От это така еда была. Картошка у нас плохо там родыла. А шош там. Тут то зэлэнь появится, то алычу у рот возьмэш, а у нас там ничё ны було, ничё, шаром покаты. От зайды у хату, нет, нема ничё. Бурьян и кости толклы, йилы. Хто зна как выжили. Брат у мэнэ, 27-го году, пухлый был, страсть якый пухлый. Уже всё, умирал, просэ молочка. У кого коровы булы, ти люды вси живы осталысь. Я пишла до соседей, воны дали молочка, така рада… Прыходю, говорю: «Алёшка уже умырае, просэ молочка». А вин молочка попил, и всё, и пишов, и пишов жить. Тогда коллективизация була, всэ на свити забыралы, у кого шо було. Штыкамы ширялы, всэ забыралы. Даже семена, ну всэ забиралы, ничё не оставлялы, морылы людэй голодом, и всё. Ото шо я вам говорю, дитэй багато було, так оны [родители], мешок муки у них був, так оны спустили у колодезь муку, а мука, она ж сразу так обмокнэ мишок, а так суха… А картошка була закопана, женщина [из «комсода»] ходыла и найшла, и забралы. От этой мукой спаслысь.
Коней кормили тогда, а бригада була рядом, у них одын сын на конюшне робыл, и ото крал. В кармане по жмэнечке носил. Конэй кормылы зерном, а люды с голоду умиралы, пухлы. Люди тамочки, на степу прямо умиралы.Там и коровы булы, в степу, пахалы на йих, и доилы. А травы булы какие – страсть! Нэ дай Бог…
Новоалександровский район
КФЭЭ-1999.
АК 1832. Станица Расшеватская.
Инф.: Маслов Иван Стефанович (1913 г.р.).
В голод кормились в колхозе, что завхоз даст. Варили мамалыгу. Неурожай был, одно. Ещё как раз «саботаж». Продразвёрстка. У кого хлеб был, тот спрятал. А кто не спрятал, забирали. «Комсоды», так называются, были. Пять человек, приходють: «Что у тебя есть?» -«Ничего». –«Печку открывай». Печку открыли, кашу, всё вытащили. С активистов «комсоды», от бедняцкой прослойки. Кто был недоволен на советскую власть, а у кого находили спрятано что, сразу судили. Срок отбывали. Отца посадили вперёд. А сын [брат И.С.], на год постарше меня, жанился, с матерью жил. «Комсод» у них нашел [спрятанные продукты]. Ходили с щупами. Искали по огороду. Нашли. Забрали их. Больше никто не видел. «Комсод» – это комитет содействия. Я тоже исполнял роль посыльного, грузчика. Посылают раз к Седельниковым. А сын ихний тоже у нас работал. Только в другой группе. Приезжаем, а брать-то нечего. «Комсодовцы» на потолку там нашли картошки. Мешок картошки забрали. Сашка приехал. А мать жалится: «Забрали картошку».
Люди умирали целыми семьями. Хоронили кого в погреби, кого в колодези.
Был детский дом, приют. Там я не знаю сколько было сирот, детей без родителей.
Большинство умирали мужчины, дети. Их возили на салазках зимой на кладбище. Но копать-то некому было. Свежую могилу раскапывали и ложили туда голого ребенка.Три, пять лет, разный возраст. Присыпали землёй. Собаки раскопали – съели. Страшно было. Мы то жили, потому что работали. Правда, весной припухли.
КФЭЭ-1999.
АК 1979. Станица Григориполисская.
Инф.: Дронов Василий Иванович (1914 г.р.), казак.
[19]33-й, эта самый голад был. А мы с сестрой, ана свинаркой работала, а я коннонарочный, по бригадам ездил, все эти сводки палучал. Ну, тада што, каллективизация. Начали лашадей забирать. И стрельба, и всё было. Ну, дашло, што было в станице сто двацать тысячь населения, а асталась пять тыщ нас. Ну, калективизация, голад начался. «Камсод» хадил, забирали… Эта, трастник знаиш, гальян назывался. Кисти эти все забирали. Вот сбоку меня тетка жила, дети па четыре годика, адной три. З голаду вмерли. Было у ней варенья, тада ж закрутки. Все забирали. Ни аставляли ничево. Картошку забирали.
А из станицы можно было уйти?
– А куда ты уйдешь, безденежье.
Станицу не оцепляли?
– Нет. За эта я не помню. Но так, кто вперед уехал па гарадам, вот в Чечню туда, те люди астались. У меня тётка вот, ана уже лет 8 как умерла, радная. Их семь систер было. А адна ана толька асталась. Ну, ана што, детей этих пахаранила и уехала. Наурская станица, знаите? К казакам на Терек. От эта ана асталась. Там замуж вышла.
А в «комсоде» были станичники?
– Сваи, инагародние. Г. был, гарбатенький такой был, не челавек, полчелавека. И всё он тварил.
Уполномоченные были?
– Были. Хлебом распоряжалси. Вот у нас старые были СТЗ [трактора]. Три круга сделал – перетяжка. Загонят, снимают, перетянул, завел, паехал апять три круга. Вот и упалнамоченый: «Ты не выпалнил [норму]». Все, [почти без еды осталися]. Ударный кател был. Ему [, кто выполнил норму, еда] с мясом, все варили, яйца, мёд, малако, смятану давали. А нам как тюремщикам, мамалыгу сварют жидкую и всё. И так и жили. Был еще «политадел», К. у нас. Он бил страшно трактористов. Батурин был, он тоже маво года, и перетяжку делал [ремонтировал трактор], и К. приехал. А он [Батурин] забитый же, галодный, как [ремонтировал так с ключом] и заснул. Он ево как начал бить сапагами. Ну, атправили дамой, он и помер. [Во время голода были и случаи людоедства].
Или от пахарóны. Дети мрут,иди харани. Я упитанный был, хлеба давали. От приедешь у домик, а туда зайтить нельзя. Разлажённые. Вилами накладали, вдваем. А старые, на стуле как сидел, и всё. Ну када ишо не ваняит, вазьмем, ну пятнацать челавек, када двацать. Ну, каровы были. И каров этих запрягут и везут на магилку. Ну, а вот мая жинка, мать у ней з голаду умерла, дак ани з братом на тачке вазили харанить. Што это? Жизня? Ямы не дюже капали. Кости валялись па всёй магиле. Хуже ската были [жили].
А всё ш таки пережили.
Шпаковский район
КФЭЭ-1999.
АК 1933. Станица Темнолесская.
Инф.: Герасименко (Безладнова) Агриппина Ивановна (1913 г.р.), казачка.
В семье деда (по отцовской линии, Безладнова) было «тридцать душ»: пять братьев, невестки, дети. «Все жили вместе, пахали, работали…»
В 1915 году «дедушку нашего халера схватила и маму маю». Мать спасли, дедушка помер.
В 1929 году началась коллективизация, высылка из ст. Екатерининской. И «в 1929 году кинули [выгнали] нас из новой хаты. В феврале, метель, аж сиза […]. Скитались, скитались, а затем папа и мама перебрались в совхоз, туды, к Пятигорску […]. Ну, и там работали.» Кто-то из станичников в поезде узнал отца А.И., сообщил в милицию. Отца арестовали как кулака, посадили в тюрьму в Пятигорске, а в 1933 году расстреляли.
А.И.: «Я тоже два года скиталася, под лавками пряталась. Нас хватали и ссылали в Сибирь. Гаварили, – маладёжь высилим, а атцы, радители сами прыдуть».
В 1931 году А.И. вышла замуж, а через два года вспомнили, что она «кулацкая дочка». «А у нас, [считай] и земли ни было». У отца было пять дочерей и лишь один надел, отцов. «На дивчат, на девок ни давали [земли]». И хотя А.И. была беременна, в 1933 году её с мужем власти выгнали от свёкра, у которого они жили. «Пришли, выгнали в марте. Холод, ночь, метель…». Пошли к брату мужа, Тихону, на другой край станицы.
«А так было время, хто пустит нас ночевать, и того [хозяев] выгоняли. Эта я вам не абманываю, истинную всю правду гаварю».
У брата невестка сварила поесть. «Тольки паели, слухаим – сабаки гавкають. […] Всё, это идуть за нашей душой». Муж спрятался за дверью, а А.И. спрятали на русской печи меж детей: «Лежу как гара [в положении]».
Нашли, – уходите. И Тихону: «Если пустите, то придём и вас вышвырнем». Было это под Чистый четверг.
«Оделись и пошли […]. Взялись за руки… Ветер нам ганяит адёжу».
У А.И. начались родовые схватки. Дошли до скирд. Муж вырыл в соломе нору. В этой «хате» А.И. родила девочку. «Ой, милаи дети, ни вспаминайте и не згадуйте за эту жизнь. Ни дай Бог!»
Возвратились к свёкру. В этот раз не тронули, не выгнали.
Пошли в колхоз работать. Там варили два котла еды. В одном вкрутую, тем кто вырабатывал норму, а в другом жидкую мамалыгу, и на половник не цеплялась. Люди были ослабшие, мало кто вырабатывал норму. Первым давали и молоко, «а нам – ничиво».
Весной пахали на лошадях, на быках… «И таки люди были […] Ой, милаи люди, сахрани Бог.
Вот адин гонит там лашадей, паганяет. Другой – за плугом. Если этат, за плугом упал, помер, ни харанили, ни брали. Другой плуг идёть [следом] чем-как засыпало и всё. Ну, ни абманываю ето всё, всё эта истина […]
Хлеб паспева, жёлтый […] Вышки делали [на полях] бальшие-прибальшие и сажали комсомольцев [охранять]. И хлеб уже жалтел. Уже ж зёрнушко. А этих камсамольцев сажали на эти вышки… И сарвать каласок… Ну, галодный же… Десять лет биз суда. Пряма сразу забирали и всё.
У мужа стали пухнуть ноги. Решил пойти в коммуну, там кормили хорошо. «Нету день, нету другой, нету третий… А тада так, на дароги упал, нихто внимания не абращал.»
А.И. отправилась на поиски мужа. Пришла в коммуну, а там как раз обедали, [не пригласили, не поделились едой], спросила, не было ли у них её мужа. «А там по хахлацки, – був.
– А дэ ж вин?
– Та, кажэ, пишов в совхоз.»
А.И. пошла в совхоз, 10-й, им. Ворошилова, нашла мужа. Ему дали работу, присматривать за «хурдой», плохими овцами, и он резал их в бригаду. В совхозе кормили и мясом, «давали хлеб серый, хароший».
Муж дал «каких-то отходов» и А.И. отправилась домой. «А тры яра глыбоких перехадить». У Темнолесской межи А.И. «затрепала малярия». А.И. упала на валок скошенной пшеницы, уже делали обкосы, и так под дождиком пролежала всю ночь. «А люди слабаи были. Хто жывой был, малярия трепала беспащадно. У нас был врач, В., [но он не лечил, а] хадил специальна травил людей. Специальна травил… […] Как мы астались? [Как мы выжили?] Скольки людей пагибло…
Када стали люди умирать, я иду [по дороге], даганяить секретарь [Совета]. Идём, разгавариваим… А у нас была пять систёр. Вот он и гаварит, – Гарпеш, а ты знаиш, что у тибе систра здохла адна?
Тада ни гаварили помер или памерла, Тольки здохла.
А я и гаварю, – а какая?
– Дарья.
Ну, Дарья й Дарья, што ж… Тада ни слёз ни было, ничё, Тольки и думали о крошке хлеба. […]
Он гаварит: «О, уже да числа мала асталось».
– А чё, братишка, да какова числа?
– А как же, нам, гаварит, Масква давала указ – скольки с села, скольки с хутора, скольки из города, гаварит, далжны пагибнуть з голоду.
[…] Хадила брычка, падбирали людей мёртвых. Адна женщина, ана упала [на улице]. Ани пидбигають, бирут её за руки и за ноги… Мёртвых сабирали, кто живой, кто мёртвый… Бируть её, а ана кричить, – ой, ни берите, я ещё жить хачу.
– Ага, ищё тада [ещё раз] за табой ехать.
Ну, кинули её да и паехали.
Ну, вот такое было. И вот кидали живых.
Зделали магилу такую, выкапали трактарам и кидали туды. И варочались, и прасилися [те кто ещё был жив].
– А чё, гаварит, за табой ещё раз ехать?
А забирали [продукты] бепащадна, беспащадна. Хоть бы адну расиначку аставили. Вот зашли [комсодовцы] в хату, там дитёночек, кукурузинка в руках… Раз [и забрали]. Эта ни брышу, ну, всё эта на маих глазах.
«Камсоды» хадили, нигде ни спрячиш. Люди прятали, в ваде нахадили, в земле нахадили…
Муку апускали, каладезя были, на вирёвки. Ана ж далёко ни мокнит [глубоко не промокает]. Там эта, шкорка [образуется]. Скрозь нахадили, забирали. Ой, ой, Боже мой!
[…] Я не знаю хто этим [голодом] рукавадил. Эта такое зверство было. Вы знаете, не заснёшь, не праснёшься [ни во сне, ни наяву не уйти от воспоминаний]. Всё у миня в глазах. Всё што было…
Ото ж молиш Бога, – Господи, да хоть бы как-нибудь забыть! Не, никак. Никак. Такая страсть».
Некоторые диалектные слова и термины
Батько - отец.
Барахло - в целом, любые изделия из ткани, но, в первую очередь одежда, независимо от её состояния: новая – старая.
Брыгадир - бригадир, руководитель производственного подразделения колхоза (коллективного хозяйства); колхозы делились на бригады.
Будылка / бадылка - стебель, ствол растения.
Вымбарь / вымбари - амбар / амбары.
Гарба - разновидность колёсного транспорта.
Глыныще - места выхода глины на поверхность, карьер, где местное население брало глину.
Горóд - огород, приусадебный участок; подворье и приусадебный участок.
Грабáрка - разновидность колёсного транспорта.
Гусаки - вид самодельной обуви.
Голтепа - малоимущие, бедные.
Городовик - иногородний, не казак.
Дерюжка - домотканое изделие, подстилка на кровать или на пол.
Живучка / жигучка / жигулка - крапива.
Завалюшка - небольшая хатка, домик, построенные из любых доступных материалов, «слепленные абы как, лишь бы стояла».
Комсод’ы - комитеты содействия, организованные на местах в период коллективизации, продразвёрсток.
Кулакы / кулаки - главы и члены крепких семейных хозяйств. (По народному толкованию: трудолюбивая часть населения, спавшие не на подушках, а на кулаках, чтобы не проспать утреннюю зарю, начало рабочего дня).
Куфайка - фуфайка.
Кацапня - (пренебрежительное) русские, не входившие в состав казачества.
Лахмоты - могло использоваться как синоним слова барахло но, по преимуществу, применялось к уже использовавшимся вещам.
Ляпэныкы / липэныкы - лепёшки, как правило, сделанные наспех, из чего придётся.
Лаять - ругать.
Лава / лавка - мебель, массивные деревянные пристенные скамьи для сиденья и сна.
Мэлнычка - небольшие ручные мельницы для помола зерна.
Мажара - разновидность колёсного транспорта.
Мазун - блюдо, (пища).
Могилки - кладбище, (гробки / гробкы).
Нацмэны - (национальные меньшинства) – не русские, не славяне.
Накуёвдынэ
(куёвдыц(ц)я, куёвдыть) - смешано, намешано; (что-либо делать в затруднительных ситуациях без какого-либо плана и знаний, ища опытным путём решение проблемы).
Оклуночёк - сумка или мешок, наполненные менее чем наполовину.
План - участок, официально выделявшийся казаку станичным правлением для постройки усадьбы.
Потолок - чердак, горище.
Постолы - вид самодельной обуви.
Пидвода / подвода - разновидность колёсного транспорта.
Пляцыкы - лепёшки.
Пытать - спрашивать.
Рогоз / рогиз - водное, речное растение. В обычное время использовался как строительный кровельный материал.
Рядно - домотканое изделие, использовавшееся для застилания кровати, лав, выполнения некоторых видов работы.
Ступа - утварь, деревянная или, реже, металлическая, предназначенная для переработки (шелушения, толчения) зерна. Особый вид ступок использовался для измельчения листьев и стеблей табака.
Саман - строительные блоки (кирпич) из необожжённой глины. Применялся при строительстве жилых и хозяйственных построек.
Скырда / скирда - большой стог соломы, сена.
Трусыть - искать, обыскивать; сыпать.
Тапчан / топчан - деревянный помост для отдыха и сна.
Тягло - тягловая сила, использовавшаяся в сельском хозяйстве (быки, лошади).
Трут - сухие порошкообразные части растений, вата, использовавшиеся для добывания огня способом высекания или трения.
Хурманка / фурманка - разновидность колёсного транспорта.
Ховать - прятать; хоронить (умершего).
Худóба - крупный и мелкий рогатый скот.
Ципóк - длинная металлическая трость (от метра и более) с закруглённой ручкой. Использовалась при ходьбе, в драках и, как щуп, во время обысков.
Шо / чо / чё - что
Ничо / ничё - ничего
Из книги: Историческая память населения Юга России о голоде 1932–1933 г. Материалы научно-практической конференции / Под редакцией Н.И. Бондаря, О.В. Матвеева. Краснодар, Типография «Плехановец», 2009. – 454 с. Прил.