Разведывательной агентурой по линии Управления НКВД по Краснодарскому краю за первые полгода оккупации Кубани было выявлено 846 предателей родины, в числе которых назывались старосты, бургомистры, полицейские, диверсанты и шпионы. О предателях и изменниках, пошедших на сотрудничество с нацистами, регулярно сообщали в донесениях партизаны, действующие на территории края.
Л.Г. Степанова, кандидат исторических наук,
доцент, заведующая кафедрой социально-гуманитарных
дисциплин и регионоведения Академии ИМСИТ
Большинство советских людей сражались против фашизма на фронтах Великой Отечественной войны за будущее своей страны, значит – и за будущее своих детей. Однако для многих воевавших на фронте солдат или не по своей воле оказавшихся в оккупации мирных жителей Вторая мировая война стала переломным моментом: нужно было сделать выбор и определиться, на чьей ты стороне – Советской России или Германии, боровшейся с большевизмом.
С точки зрения мировой истории, от революции 1917 г. до начала Второй мировой войны прошел короткий срок времени – всего 24 года, за которые выросло только одно поколение взрослых людей. К началу войны еще живы были очевидцы и участники революции и Гражданской войны, еще не стерлись противоречия, раздиравшие тогда общество.
Вторая мировая война снова, как и Гражданская, расколола общество на два лагеря. С одной стороны была патриотически настроенная часть населения СССР, отдававшая все свои силы на борьбу с фашизмом на фронте, в оккупации, в тылу. С другой стороны оказалась часть населения, связывавшая с приходом немецких войск свои надежды – вернуть старые порядки, занять более высокое место на социальной лестнице; они старались этого достичь, сотрудничая с немецкими административными органами. Кроме этого, были люди, попавшие под воздействие нацистской пропаганды, думающие, что новая власть пришла надолго или пытающиеся приспособиться к изменившейся обстановке, волею судьбы оказавшиеся на острие противостояния. В такой роли выступают многие местные жители, ставшие при немецком оккупационном режиме старостами, полицаями, бургомистрами, работниками различных управ.
Раскол общества сопровождался весьма противоречивыми процессами. Патриотизм советских граждан не зависел от их членства в партии и былой безоговорочной поддержки советского строя. Патриотами своей родины оказались как нейтрально относившиеся к советской власти люди, так и пострадавшие от нее [1]. А среди сотрудничавших с немцами были не только враги советской власти, репрессированные и раскулаченные граждане СССР, но и бывшие приверженцы социалистического строя.
Именно во время Второй мировой войны было введено понятие «коллаборационизм», которое применялось для характеристики сотрудничества с врагом. Со временем оно стало означать содействие в военное время агрессору – в ущерб своей родине и народу, со стороны граждан подвергнутого агрессии государства [2]. Это содействие нередко приводило к измене родине, совершению военных преступлений. Господствующая в советской историографии концепция о морально-политическом единстве советского народа в годы Великой Отечественной войны не позволяла ранее поднимать тему коллаборационизма советских граждан [3]. Точное количество коллаборационистов, так или иначе сотрудничавших с новой властью, установить трудно. По зарубежным данным, только в вермахте служило от 800 тыс. до одного миллиона советских граждан [4]. По другим оценкам, численность советских граждан в вермахте, полицейских формированиях, частях СС и СД достигала 1,5 млн. человек. По нескольку сот тысяч еще насчитывалось во вспомогательной полиции и крестьянских отрядах самообороны, служило бургомистрами, старостами, членами местных управ, работало учителями и врачами в открытых немцами школах и больницах [5].
Конечно, при анализе этих данных надо выделять людей, которые шли на сотрудничество с новой властью сознательно, по убеждению или преследуя личную выгоду, и тех, кто был вынужден помогать нацистским оккупационным органам под угрозой смерти или расстрела близких. Необходимо учитывать и сам характер этой помощи: являлась ли она простой стиркой белья немецким солдатам, размещением их у себя в домах на постой – или это была служба в полиции и в местных органах управления, сопровождавшаяся участием в карательных мероприятиях против своих же сограждан. Именно от степени помощи оккупантам зависела сначала ее нравственная оценка, а потом и уголовная ответственность, в том числе за измену Родине.
Разведывательной агентурой по линии Управления НКВД по Краснодарскому краю за первые полгода оккупации Кубани было выявлено 846 предателей родины, в числе которых назывались старосты, бургомистры, полицейские, диверсанты и шпионы [6]. О предателях и изменниках, пошедших на сотрудничество с нацистами, регулярно сообщали в донесениях партизаны, действующие на территории края. По неполным разведданным партизанских отрядов Краснодарского края за сентябрь-ноябрь 1942 г. Центральным штабом партизанского движения в Москве были составлены списки предателей [7]. Сохранившиеся документы не раскрывают мотивы перехода этих людей на сторону немецкой администрации, но в то же время дают нам сведения о том, какое они занимали положение до оккупации Кубани. Среди назначенных немцами старост и бургомистров населенных пунктов оказались разные люди – от уголовников до председателей сельских Советов. Так, бывший бандит-дезертир Мараль стал старостой села Молдаванское. Старостами ст. Абинской были назначены кустари Бурлим и Ковалев. В ст. Новомышастовской старостой стал заведующий военноучетным столом Матвей Андрющенко, в Северской – счетовод-кассир Сергей Калашников.
Административная работа доверялась и бывшим руководителям советских хозяйственных органов и предприятий – старосте ст. Крымской, бывшему председателю колхоза Манжуле, старосте ст. Ахтырской, бывшему председателю ревкомиссии колхоза «Ударник» Александру Боброву. Бургомистром Майкопского уезда был назначен агроном Байко, управляющим хлебозаводом Майкопа – бывший член ВКП(б) председатель Майкопского РИК Арутюнов, начальником полиции Краснодара – директор заготконторы райпотребсоюза И. Деревяненко. Участковый уполномоченный Григорий Васильев получил должность начальника полиции ст. Северской. Бывший работник Северского райотдела НКВД Петр Матюшков стал в этой станице полицаем.
По имеющимся данным разведотдела Центрального штаба партизанского движения, отправленным в январе 1943 г. в НКВД СССР, бургомистр Майкопа И.Н. Машковский до оккупации работал заведующим молочно-контрольным пунктом, староста ст. Холмской Даниил Глебаш в течение двух последних лет был председателем Совета, участвовал в сельскохозяйственной выставке в Москве. Староста ст. Новотитаровской Зотов при советской власти трудился агрономом в райземотделе, староста ст. Марьянской Степан Стародуб ранее работал мастером маслозавода [8].
В то же время, несомненно, особым доверием немецких органов управления пользовались пострадавшие от советской власти люди. Помощник старосты ст. Абинской Алексей Ковалев – из ранее осужденных на 10 лет по закону от 7 августа 1932 г., до оккупации работал в артели Коопкожремонт. Староста ст. Апшеронской Калашников освобожден из тюрьмы, ранее трудился кладовщиком [9]. В ауле Ланшукай старостой назначен проживавший в Краснодаре бывший кулак-лишенец Цику Мету. Полицейскими в ауле стали проживавшие ранее в Краснодаре братья-кулаки Гакоме, а также дезертир Красной Армии Гатагогу. В хуторе Старомогилевском все представители местной власти оказались из дезертиров – староста Лукьян Лужев, полицейские Василий Леоненко, Сидор Васильков, Константин Козаченко [10].
После освобождения от оккупации фамилии советских граждан, запятнавших себя кровью сограждан и ставших предателями Родины, вносились в акты Чрезвычайной комиссии, расследовавшей злодеяния немецко-фашистских захватчиков на оккупированных территориях Советского Союза. Все эти данные, сведенные воедино, рисовали не только неприглядную картину сотрудничества советских граждан с нацистами, но и свидетельствовали о большом количестве совершенных ими преступлений. Эти списки не полны, поскольку местные жители не всегда знали фамилии карателей-полицаев или других пособников фашистов. Однако они дают представление о коллаборационистах, ставших во время войны военными преступниками.
В списке предателей – бывших советских граждан, совершивших преступления на временно оккупированной территории Краснодарского края, на основании актов Чрезвычайной комиссии оказались 663 человека [11]. Анализ списка пособников оккупационного режима позволяет сделать вывод: по своему социальному составу эта категория коллаборационистов была неоднородной. Среди них представители различных слоев населения – как бывшие кулаки, так и середняки и бедняки, нередко ранее судимые [12] или дезертировавшие из рядов Красной Армии [13]. Среди коллаборационистов оказываются представители интеллигенции – учителя, врачи, руководители предприятий. Сказывается и особенность края – в списке и казаки, как рядовые, так и станичные атаманы, есаулы, начальники жандармерии [14]. Они идут на сотрудничество с немцами, как и другие слои населения, пострадавшие от советской власти.
Нередко в роли пособников оккупантов выступают простые жители станиц и хуторов, недовольные прежними порядками, помогающие немецкой власти выявить не только партизан, но и партийных работников, комсомольцев, советских активистов, председателей колхозов, депутатов сельских Советов, колхозников, евреев.
Настоящая гражданская война местного значения с приходом немецких войск развязывается в кубанской станице Марьянской. Одна из ее жительниц Евдокия Цокурь, работавшая ранее в потребкооперации, сообщает немцам о коммунистах и партизанах станицы [15]. Активную антисоветскую агитацию ведет Елена Брус, участвующая вместе с полицией в грабежах населения [16]. Житель этой же станицы Алексей Пономаренко выселяет советских граждан из домов, принадлежавшим ранее кулакам [17].
Новая власть находит себе сторонников в каждом населенном пункте. Работающие в комиссии по перерегистрации жителей ст. Старотитаровской Михаил Степаненко и Петр Юник указывают на активистов станицы, членов партии и комсомольцев [18].
В результате многочисленных доносов местных жителей в августе 1942 г. расстреляны 26 советских патриотов аула Понежукай [19]. Такие примеры не единичны.
Атмосфера недоверия и подозрительности позволяла решить и личные проблемы, убрав с дороги неугодных. Кроме доносов на приверженцев прежней власти, как и в недавние советские времена, пишутся доносы на своего начальника, на подчиненных. В ст. Крымской по доносу бухгалтера цеха питания фабрики-кухни В. Ткаченко расстрелян ее директор Климентий Францевич Бурсенов [20]. Агентом гестапо, доносившим на бывших сослуживцев, оказывается директор мясокомбината Краснодара Александров [21]. Главный врач Марьянского района Соколов участвует в аресте служащих аптеки Боловиной и Лиходеева [22]. Бывший заведующий школой № 14 ст. Холмской Виккентий Поддельский, ставший секретарем станичной управы, выдает немцам еврейское население и активистов, участвует в избиении и расстрелах людей [23].
В акты Чрезвычайной комиссии большинство этих людей попали за вполне конкретные преступления – участие в избиениях, пытках, арестах, расстрелах мирного населения, военнопленных и партизан. В основном эти преступления числятся за полицейскими, жандармами, начальниками тюрем, бургомистрами, старостами, станичными атаманами. Нередко они сначала выдавали людей, потом участвовали в их арестах и расстрелах. Так, Бургомистр ст. Лабинской Алиев участвовал в истязаниях, пытках и расстрелах 1 316 жителей Лабинского района, в том числе детей [24]. Заместитель сельскохозяйственного коменданта Кошехабльского района Е.М. Бабич производил массовые аресты, истязал и расстреливал мирных советских граждан [25]. Дмитрий Киреев, начальник Ярославской районной полиции, участвовал в истязаниях и расстреле жителей Михизеевой Поляны, названной позже в народе Кубанской Хатынью [26]. Шеф жандармерии Курганинского района Александр Козлов участвовал в расстреле 720 человек [27]. Начальник Усть-Лабинской тюрьмы Бакутин участвовал в ограблении и расстреле более 400 жителей ст. Усть-Лабинской, не щадил и детей [28]. Атаман ст. Таманской Михаил Бойко принимал участие в расстреле 84 мирных жителей, уничтожении 700 советских военнопленных [29].
Подобные преступления числятся и за рядовыми сотрудниками местных органов управления. Кроме убийств бывших своих сограждан полицейские, старосты и другие пособники новой власти занимаются мародерством, присваивают вещи арестованных, просто грабят беззащитных людей [30]. Имеются сведения и о других совершенных ими преступлениях – в частности, об издевательствах над мирными жителями, участии в отправке советских граждан в Германию, умерщвлении в душегубках. Начальник Теучежской районной полиции Цип Панеш при допросах арестованных избивал их плетьми и шомполами [31]. Полицейские ст. Гостагаевской Баглий и Брыкс, Павел Михалев отбирали детей у родителей, передавали их нацистам для выкачивания крови [32]. Староста Печегатлукаевского сельхозуправления Теучежского района Ибрагим Кушу вместе с полицейским х. Ново-Вочепший Владимиром Шереметовым насиловал, вешал и расстреливал жителей хутора [33]. Кроме участия в расстреле 57 советских граждан, староста Константин Верченко поставлял немцам советских девушек [34].
Среди коллаборационистов, активно проводивших политику завоевателей, были и женщины. В расстреле и сожжении мирных жителей нескольких хуторов Варениковского района принимали участие О. Школа, З. Подрицкая, Н. Яворская [35]. Жена начальника полиции ст. Новоджерелиевской Химченко участвовала в повешении гражданина Г.Я. Овечко [36]. В истязаниях и расстрелах участвовали и переводчицы – Елена Боска, Мария Коломиец и Елена Серафимова [37].
В некоторых станицах и хуторах активными сторонниками новой власти оказываются члены одной семьи или близкие родственники. В селе Беноково Мостовского района в арестах мирных жителей, которые потом были расстреляны, принимают участие отец с сыном – староста села Иван Петров и полицейский Василий Петров [38]. В ст. Ивановской в полицейских служат четверо родственников Бондаренко [39]. В ауле Понежукай в повешении трех членов семьи партизана участвуют три человека по фамилии Панеш [40].
Как же относилось местное население к подобной поддержке немецкой власти со стороны сограждан? Безусловно, новая власть требовала от местного населения проявлять к ней свою лояльность. Благонадежность человека определялась от степени его готовности сотрудничать с немецкой администрацией. Однако сотрудничество в представлении нацистских оккупационных органов власти в лучшем случае означало получение взаимной выгоды, в худшем – безоговорочное содействие проводимой ими политике. Для большинства коллаборационистов выгода от сотрудничества с немцами выражалась в спасении собственной жизни или жизни своих родственников, материальных стимулах. В то же время помощники из местных жителей позволяли немецкому командованию решать многие задачи: от организации снабжения войск до борьбы с партизанами. И тем самым экономить собственные силы [41]. В условиях военного времени это однозначно расценивалось как помощь врагу.
Без поддержки таких пособников деятельность многих военных и гражданских немецких органов управления была бы менее эффективной. В масштабах всей оккупированной территории СССР от сотрудничества с коллаборационистами зависела работа штабов гражданского управления, воинских соединений, полиции и аппарата службы безопасности [42]. В сотрудничестве советских граждан с немецким оккупационным режимом грань между добровольностью и принуждением была весьма тонкой. И, как оказалось, очень подвижными были границы мотивации, направленной на это сотрудничество [43].
Вопрос об отношении населения к немецкому оккупационному режиму до сих пор мало изучен [44]. В дальнейшем исследовании нуждаются мотивы поведения людей, оказавшихся в столь экстремальной ситуации, причины их выбора в пользу активной поддержки немецкой власти либо попытки соблюсти нейтралитет в сопротивлении новому режиму. Однозначно предсказуемой, на первый взгляд, была психология поведения людей, пострадавших от большевиков. Однако не все они оказались на стороне германской армии.
Большинство мирного населения, оказавшегося в оккупации, поначалу заняло нейтральную позицию, стремясь в первую очередь выжить, не попасть под репрессии. Отношение к оккупационному режиму менялось в зависимости от отношения самих властей к населению. Тяжелые условия жизни, массовые расстрелы, полное бесправие местного населения, успехи Красной Армии на фронте изменили ситуацию. Первоначальная растерянность от внезапной оккупации и вынужденный нейтралитет со стороны населения сменились непринятием новой власти. Даже в тех населенных пунктах Северного Кавказа, где местное население враждебно относилось к советской власти, оно постепенно стало понимать, чтó несет их родной земле фашизм; вместе с этим – выражать недовольство немецким оккупационным режимом, проявлять симпатии к прежней власти [45]. Немаловажную роль в этом процессе сыграли и активные сторонники нацистов из местного населения – те, кто запятнал себя преступлениями.
В первые дни оккупации отношение большинства мирных жителей к согражданам, ставшим на путь сотрудничества с немцами, было неоднозначным. Простые люди не осуждали пассивную помощь немцам, тем более, если человек попадал в безвыходную ситуацию, вынужден был кормить своих детей, спасать родных. Более того, порой сами жители, чтобы нормализовать жизнь в своем поселении и обезопасить себя от произвола, предлагали занять должности в местной администрации наиболее авторитетным односельчанам. Выбранные таким образом представители местной власти зачастую становились на защиту населения, спасали его от непосильных поборов, от репрессий [46.] После освобождения от оккупации местные жители нередко ходатайствовали перед следственными органами за своих заступников [47]. Но никогда не прощали убийств и издевательств, грабежей и насилия. Тем более – со стороны бывших своих сограждан, ставших военными преступниками.
Список использованных источников
1. Саралиева З.Х., Балабанов С.С., Кухонков П.И. Великая Отечественная в памяти поколений. – Нижний Новгород, 2005. С. 37.
2. Семиряга М.И. Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны. – М., 2000. С. 859.
3. Там же. С. 7.
4. Ежов В.А. Некоторые актуальные проблемы изучения истории Великой Отечественной войны // Гуманитарный ежегодник. – СПб. 1995. № 1. С. 261.
5. Соколов Б.В. Оккупация. Правда и мифы. – М., 2002. С. 102.
6. Линец С.И. Северный Кавказ накануне и в период немецко-фашистской оккупации: состояние и особенности развития (июль 1942 – октябрь 1943 гг.). – Ростов-на-Дону, 2003. С. 375.
7. РГАСПИ. Ф. 69. Оп. 1. Д. 768. Л. 4–7.
8. Там же. Д. 748. Л. 21–21об.
9. Там же.
10. Там же. Д. 1045. Л. 34.
11. ГА РФ. Ф. Р-7021. Оп. 127. Д. 1.
12. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 15, 25, 28, 63, 71.
13. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 5, 18, 24.
14. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 1, 3, 9, 10, 29, 32 и др.
15. Там же. Оп.1 27. Д. 1. Л. 88; Оп. 16. Д. 435. Л. 204.
16. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 11; Оп. 16. Д. 435. Л. 21.
17. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 64; Оп. 16. Д. 435. Л. 201.
18. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 79, 95; Оп. 16. Д. 465. Л. 164.
19. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 22, 66 и др.; Оп. 16. Д. 8. Л. 36.
20. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 82; Оп. 16. Д. 460. Л. 234.
21. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 1; Оп. 16. Д. 435. Л. 7–10.
22. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 77; Оп. 16. Д. 435. Л. 193–195.
23. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 63; Оп. 16. Д. 4. Л. 8–11, 31.
24. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 1; Оп. 16. Д. 8. Л. 1.
25. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 3; Оп. 16. Д. 7. Л. 178.
26. Там же. Оп. 127. Д. 1.Л. 34; Оп. 16. Д. 436. Л. 7–77, 118. 128.
27. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 36, Оп. 16. Д. 436. Л. 1.
28. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 4; Оп. 16. Д. 8. Л. 101.
29. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 9; Оп. 16. Д. 465. Л. 7.
30. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 14, 47, 75.
31. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 60; Оп. 16. Д. 8. Л. 36.
32. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 4, 11, 13, 46.
33. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 44, 92; Оп. 16. Д. 8 Л. 36.
34. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 13. Оп. 16. Д. 435. Л. 288.
35. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 64, 93, 95.
36. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 86; Оп. 16. Д. 42. Л. 216.
37. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 10. 37, 75.
38. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 62; Оп. 16. Д. 463. Л. 110, 11.
39. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 9; Оп. 16. Д. 7. Л. 36, 97, 98, 108, 109, 118–120.
40. Там же. Оп. 127. Д. 1. Л. 60; Оп. 16. Д. 8. Л. 361.
41. H. Umbreit. Die Rolle der Kollaboration in der deutschen Besatzung // Okkupation und Kollaboration (1939–1945). Beitrage zu Konzepten und Praxis der Kollaboration in der deutschen Okkurationspolitik . Zusammengestellt und eingeleitet von W.Rohr. – Berlin, 1994. S. 33–44.
42. H. Mommsen. Tater und Opfer – ein Streit um die Historiker // Die Welt. 13.09.2003. S. 9.
43. Бернхард Кьери. Мифологизация войны // Великая война: трудный путь к правде. Интервью, воспоминания, статьи. – М., 2005. С. 41.
44. Линец С.И. Указ. соч. С. 41.
45. РГАСПИ. Ф. 69. Оп. 1. Д. 1048. Л. 3.
46. Там же. Д. 1045. Л. 35.
47. Кринко Е.Ф. Жизнь за линией фронта: Кубань в оккупации (1942–1943 гг.). – Майкоп, 2000. С. 151.
Научно-творческое наследие Федора Андреевича Щербины и современность: Сборник материалов X международной научно-практической конференции «Научно-творческое наследие Федора Андреевича Щербины и современность» (Краснодар, 26 февраля 2010 г.). Краснодар: ИМСИТ, 2010. 356 с.