Февральская революция, по воспоминаниям современника, привнесла в город «небывалую доселе волну всевозможных представительных мероприятий самого разного уровня». Непрерывные митинги и забастовки наполняли собою содержание общественной жизни Екатеринодара. Как следует из приводимых хроникой сообщений, государственный переворот в Петрограде и переход власти в руки Временного правительства «были встречены бурей восторгов», хотя «внешне городская жизнь шла по-прежнему».
Т. П. Хлынина
Современная история пишется на основе множества взглядов и оценок. Она вбирает в себя как элементы предшествующей историографической традиции, так и новаторские по отношению к ней приемы и методы постижения прошлого. Создаваемые ею образы далеки от того монолитного единства, которое еще совсем недавно наполняло собою страницы исторических сочинений. Изменения, происходящие в исторической науке, свидетельствуют, прежде всего, о возрастающей роли исследователя в формировании наших представлений о прошлом. В данной связи известный российский медиевист А.Я. Гуревич отмечает: «Одной из наиболее характерных черт исторической мысли конца XX века является возрастающая саморефлексия историка. Мы не можем не задумываться над интеллектуальными предпосылками наших исследований, которые вольно или невольно определяют как применяемые нами методы, так и формы и структуры наших построений» (1).
Организация исследовательской деятельности историка неоднократно становилась предметом специального изучения. О том, каким образом события прошлого становятся достоянием последующих поколений, написано множество добротных исследований. Однако в ситуации, когда пересматриваются сама природа и границы исторического познания, меняются привычные представления об истории и предмете ее изучения, многие вопросы ремесла историка снова вызывают к себе повышенный интерес. Среди них –вопрос о месте исторического источника как условия постановки и решения научной проблемы.
Значение исторического источника выражается, прежде всего, в том, что он является единственным носителем фактической информации о прошлом. В нем находят отражение как реальные события, так и представления о них автора источника и его эпохи. Долгое время исторический источник отождествлялся с самим прошлым, а задачи историка сводились к установлению его подлинности. В настоящее время эти отношения видятся не столь однозначными: признается, что исторический источник «вовсе не обладает той прозрачностью, которая дала бы исследователю возможность без особых затруднений приблизиться к постижению прошлого» (2). Непрозрачность исторического источника создает историку определенные познавательные трудности и, вместе с тем, предоставляет ему большую творческую самостоятельность. Ведь в историческом повествовании присутствуют «как сведения и наблюдения, основанные на анализе исторических источников, так и фантазия или, если угодно, интуиция ученого, без каковой используемые им данные не могут обрести связи и смысла» (3).
Более того, исторический источник выступает в качестве посредника между самим прошлым и его исследователем. Он представляет собою «происшедшее событие, переведенное на какой-то язык» и требует тщательной дешифровки (4). Поэтому от наличия или отсутствия необходимых исследователю источников зависят не только образы воссоздаваемых им событий, но и степень их понимания, а также состояние разработанности связанных с ними проблем.
Однако прошлое «само по себе» редко интересует историка. К нему обращаются с вопросами, которые любопытны сегодня. В результате, даже, казалось бы, в досконально изученных и мало чем примечательных документальных свидетельствах исследователь находит необходимые ему ответы. Следовательно, степень информационной отдачи источника зависит не столько от содержащихся в нем сведений, сколько от разнообразия интересов историка и определяющей их атмосферы времени, в котором живет и творит исследователь. Если раньше источник просматривался с целью обнаружения в нем общезначимых фактов социально-политической истории, то теперь его рассматривают как широкое отражение разнообразных сторон жизнедеятельности человека.
Историки все больше обращают внимание и на такие неисторические сюжеты, как «внутритекстовая реальность». Предметом изучения становятся особенность и типичность словоупотребления, характерные для данного человека или социальной группы (5). Анализу подвергается и сама историческая проза как особый вид письма. По мнению французского структуралиста Р. Барта, слово и, в более широком его понимании, письмо способны служить опознавательными знаками существующей ситуации. На примере революционного письма он показывает, что его функция заключается не только в том, чтобы сообщить или выразить нечто, но и в том, чтобы «утвердить сверхязыковую реальность – историю и наше участие в ней» (6).
Изменение интеллектуальной атмосферы в науке, усиление междисциплинарного взаимопроникновения отдельных ее направлений повышают степень информационной отдачи источника. Вместе с ней историк получает возможность не только уточнить детали или обстоятельства интересующих его событий, но и понять, каким же образом формируются наши представления о прошлом. В этом отношении хорошим подспорьем могли бы послужить публикации документов и материалов. Они, как правило, широко используются исследователями и характеризуют состояние источниковой базы изучаемой проблемы. Нередко одни и те же документы публикуются в различных тематических сборниках, изданных в разное время. Исторические образы, создаваемые на их основе, весьма разнообразны, что еще раз подчеркивает особое значение времени и личности историка в жизни исторического источника.
Данное сообщение как раз и посвящено описанию тех исторических образов, которые формируются под воздействием определенных источников и особенностей передаваемого ими материала. Обращение к событиям 1917 года на Кубани обусловлено профессиональными интересами автора. Выбор же определенного вида источника – сборников опубликованных документов объясняется тем, что он является наиболее доступным читателю и вбирает в себя те документальные свидетельства, которые характеризуют современное видение прошлого.
Сообщение выполнено на основе шести опубликованных сборников документов и материалов. Среди них – хрестоматии, носящие научно-популярный характер (7), тематический сборник (8) и три хроники (9). Репрезентативность полученных в ходе исследования результатов определяется как типичностью представленных в них документов, так и значительным количеством работ, созданных на их основе.
События 1917 года на Кубани нашли отражение в разнообразных свидетельствах прошлого: официальных документах времени и воспоминаниях их непосредственных участников и современников. Воссоздаваемые ими образы 1917 года различны. Однако в этих различиях прочитывается некоторая неопределенность, которая впоследствии исчезает со страниц исторических сочинений. Историк, ангажированный современным ему знанием причин и последствий изучаемых событий, не всегда способен разглядеть в далеком прошлом его невнятность современнику. В результате, в поле зрения исследователя оказывается именно тот документальный материал, который подтверждает его взгляды и рождает лишь один из возможных образов изучаемых им событий.
В первой части «Хрестоматии по истории Кубани» интересующие нас события отнесены к V главе «Кубанская область и Черноморская губерния в период первой мировой войны и Февральской буржуазно-демократической революции (август 1914 – февраль 1917)». Они представлены тремя документами: «Извещением екатеринодарского комитета РСДРП(б) о подготовке к организации легального партийного комитета» от 7(20) марта, «Письмом новороссийской группы РСДРП председателю новороссийского Совета рабочих депутатов об организации в Новороссийске группы РСДРП» от 11(24) марта и «Письмом члена екатеринодарского совета рабочих депутатов М. Власова в газету «Правда» о революционных событиях в Екатеринодаре» от 18(13) марта.
Прежде чем приступить к анализу приведенных документов, следует обратить внимание на характер самого издания и принципы отбора и публикации в нем документов. Хрестоматия определяется ее составителями как «первое систематизированное издание документов и материалов по истории края за такой большой период», в котором «обращалось внимание на наиболее яркие и содержательные документы» (10). Многие документы даны в извлечениях. Сокращению подверглись те их части, которые, по мнению составителей, не относились к теме сборника или не имели существенного значения для ее раскрытия (11). В отношении материалов, исходящих из дореволюционных источников – «царских чиновников и других представителей, враждебных рабочему классу, правящих классов и партий», – соблюдался критический подход. Тем самым намеренно сужался круг «объективных» свидетельств и формировался образ единой в своем революционном порыве Кубани.
Приводимые документы едва ли можно отнести к числу «наиболее ярких». Они характеризуют лишь одну сторону происходивших событий: организацию социал-демократических групп в области и восприятие рабочим революционных событий в Екатеринодаре. В письме члена исполнительного комитета совета рабочих депутатов М.Ф. Власова отмечается приподнятое настроение жителей города, царящее в нем «полное единение», а также митинговая атмосфера, создаваемая в основном представителями рабочих и казачьего войска (12).
Хрестоматия снабжена «Хроникой основных событий». К основным событиям февраля-марта 1917 года отнесены восемь важных происшествий: организация временного революционного комитета, политические демонстрации трудящихся Екатеринодара и Новороссийска, избрание исполнительного комитета совета рабочих и солдатских депутатов, образование органов Временного правительства. Выбор составителями хрестоматии наиболее показательных событий и документов, относящихся к нескольким месяцам 1917 года, свидетельствует о выраженном социально-политическом понимании ими рассматриваемого периода истории. Его основными действующими лицами названы социал-демократические группы, митингующие представители рабочих и казачьего войска.
Вторая часть данного издания охватывает собою 1917–1967 годы. События 1917 года представлены в ней документами первой главы «Кубанская область и Черноморская губерния в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции и борьбы за упрочение Советской власти (март 1917 – июнь 1918 г.)» (13). Их количество, по сравнению с первой частью, увеличилось до десяти. Однако принципы отбора и характер публикации документов не изменились. Все они иллюстрируют процесс утверждения советской власти на Кубани и в Черноморье, одновременно характеризуя отношение различных групп населения к революционным событиям в центре и на местах. Так, «Из листовки екатеринодарского комитета РСДРП(б) с сообщением о революции в Петрограде и свержении Временного правительства» следует, что советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов являлись «оплотами революции» и наиболее стойкими защитниками народных интересов (14). Позиция казачества представлена двойственно: одна его часть призывается сплотиться вокруг «своих Советов и их военно-революционных комитетов», а другая отнесена к войскам свергнутого правительства, продвижение которых на Петроград «не должно допускаться» (15). Политический образ казачества того времени характеризуется и таким обстоятельством, как отсутствие его самостоятельных революционных организаций. Документы сообщают лишь о советах рабочих, крестьянских, солдатских или воинских депутатов, отмечая при этом факты участия казаков в революционных митингах (16). В «Хронике основных событий» упоминается и об участии казацкой бедноты хуторов Кугоейских степей в «самовольном распределении между собой земли крупных арендаторов» (17). Таким образом, и во второй части данного издания, сохраняется социально-политический подход к пониманию прошлого. С его позиций рассматриваются интересы современников того времени, определяются образы сторонников и противников новой власти.
В отличие от хрестоматии, которая носит разносторонний характер, тематическая подборка документов и материалов связана с определенным историческим периодом или событием. Она преследует несколько иную цель – дать о них читателю более подробные представления. Так, сборник документов и материалов, посвященный установлению советской власти в Адыгее, охватывает период 1917–1923 годов. По мнению его составителей, он представляет собою «первую публикацию архивных документов, в которых отразились исторические события 1917–1923 годов на территории современной Адыгейской автономной области» (18). Однако состояние архивных документов не дало возможности авторам-составителям сборника «исчерпать в полной мере эту тему». Видимо, в силу этой причины, 1917 год оказался не представленным в нем местными материалами. Событиям того времени посвящено лишь три документа: извлечение «Из резолюции VII конференции РСДРП(б)», «Декларация прав народов России», обращение Совета Народных Комиссаров «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока». Более информативной является помещенная в сборнике «Хроника революционных и исторических событий в Адыгее: 1917–1923 гг.». 26 сообщений, по преимуществу политического содержания, воссоздают собою образ 1917 года. Из них следует, что на территориях Майкопского и Екатеринодарского отделов Кубанской области шел процесс установления советской власти. Майкопский совет депутатов, как свидетельствует его название, представлял интересы рабочих, солдат и казаков (19). Наибольшей политической активностью, судя по приводимым сведениям, отличались рабочие г. Майкопа и атаман Майкопского отдела, предпринявший попытку разогнать собрание большевиков (20).
Пожалуй, самым разнообразным источником, по охвату описываемых событий, являются хроники. В них находят отражение как значимые, с точки зрения их составителей, события времени, так и материалы, интерес к которым инициируется современным историческим знанием. Проанализированные хроники отличаются тематической направленностью, охватываемой территорией, принципами отбора материала.
Две из них посвящены событиям, происходившим на территории современной Адыгеи. В данной связи обращает на себя внимание одно примечательное обстоятельство. Обе хроники составлены одним и тем же автором – П.У. Аушевым и были опубликованы в 1990 году. В них встречаются одни и те же сообщения. Однако характер представленного в них материала разный.
Так, «Адыгея в летописи социализма (1917–1958)» составлялась с целью «средствами хроники показать роль партийных и советских органов в социально-экономическом, политическом и культурном развитии Адыгеи» (21). События 1917 года представлены в ней десятью «хроникальными заметками», содержание которых отражает процесс установления советской власти в области. Следует отметить, что они наполнены именами современников и участников событий того времени. Две заметки от 26 октября и 30 ноября посвящены казачеству. В одной из них сообщается о том, что II Всероссийский съезд советов провозгласил «рядовых казаков, стонущих под игом малоземелья, своими братьями» (22). В другой говорится о призыве Совета Народных Комиссаров к казачеству объединяться в советы депутатов, брать в свои руки управление всеми делами казачества (23). Приводимые тексты свидетельствуют о социально-политической активности определенной части населения, а также о восприятии советской властью его отдельных представителей и групп.
Предназначение «Адыгеи в хронике событий (с древнейших времен до 1917 года)» определяется ее автором как «справочная книга». Она сюжетно более разнообразна и содержит 26 сообщений, относящихся к 1917 году. Несмотря на свою политическую выдержанность, хроника упоминает и о незначительных для революционной истории событиях и происшествиях. К ним относятся и упоминания о количестве освещенных электричеством квартир в Майкопе (24), и сведения о рождении Д.Е. Нехая – будущего героя Советского Союза (25). В отличие от предыдущего издания, она дает более широкие представления о настроениях и политических симпатиях населения, о его отношении к происходившим событиям. Однако, если о политической позиции адыгейцев, «занимающих привилегированное положение в области», можно узнать из трех заметок (26), то об отношении казачества к происходившим в их жизни переменам следует только догадываться. Из двух помещенных в хронике сообщений можно лишь прийти к заключению, что и трудовое казачество не избежало влияния Великой российской революции (27), которая своей ближайшей задачей намечала «разрешение земельного вопроса в казачьих областях в интересах трудового казачества» (28).
На примере двухвековой истории одного города – войсковой столицы Кубанского казачьего войска созданы материалы еще одной летописи-хроники. Составители книги «пытались представить неприкрашенную картину нашего непростого бытия» (29). Каждый период в истории города имеет в ней свое характерное название. Так, 1917 год представлен в разделе «Столетие второе. К излому эпохи» и охватывает 46 сообщений-заметок. Они отражают как особые приметы того времени, так и их проявления в укладе городской жизни. Особенностью данного издания является тот факт, что революционные события на его страницах изображаются как один из эпизодов будничной жизни города, важность свершения которых еще не вполне осознавались его жителями. Материалы летописи снабжены биографическими справками о наиболее выдающихся и значимых в истории города гражданах. К сожалению, практически все они принадлежали либо к участникам революционного движения, либо к руководителям различных политических и правительственных организаций.
Февральская революция, по воспоминаниям современника, привнесла в город «небывалую доселе волну всевозможных представительных мероприятий самого разного уровня» (30). Непрерывные митинги и забастовки наполняли собою содержание общественной жизни Екатеринодара. Как следует из приводимых хроникой сообщений, государственный переворот в Петрограде и переход власти в руки Временного правительства «были встречены бурей восторгов», хотя «внешне городская жизнь шла по-прежнему» (31). В центре общественных дискуссий находились вопросы о власти в стране и управлении на местах, о земле и хлебе, о мире и сословиях. Любопытно, что в одном из сообщений, передававшем атмосферу очередного съезда, иногородние и казаки были названы «ораторами от земли» (32).
На протяжении всего 1917 года город не оставался вне политики: забастовки, борьба различных партий в совете и думе придавали городской жизни элемент напряженности и мало чем отличали ее от жизни других городов страны того времени.
Известие об Октябрьских событиях, исходя из приводимых хроникой сообщений, было воспринято спокойно. Хотя атмосфера в Екатеринодаре продолжала оставаться тревожной. Теснота, дороговизна и обилие казначейских билетов на фоне не прекращавшихся митингов отличали жизнь в городе на протяжении всего 1917 года.
В послеоктябрьские месяцы усиливается и политическое размежевание различных слоев населения города. На страницах хроники все чаще встречаются упоминания о всевозможных партийных расколах. Так, работа II Кубанского съезда иногородних, в котором принимали участие представители Краевой рады и казачества, завершилась расколом на сторонников Совета Народных Комиссаров и его противников. Казаки, как и иногородние оказались и в числе сторонников новой власти, и в числе ее противников (33).
Таким образом, одни и те же исторические события по-разному отражаются в различных по тематической и жанровой направленности исторических источниках. Их образы формируются под воздействием как самого источника, так и духовной и интеллектуальной атмосферы времени, которая определяет собою состояние современного ей исторического знания. Анализ лишь небольшой части опубликованных источников, в той или иной степени отражающих события 1917 года на Кубани, воссоздает сложные и далеко не однозначные образы того времени. Предельно политизированная история, создаваемая в 1970–1980-е годы, сменяется более живым и разнообразным изложением 1990-х годов. Однако и в этой смене исторических образов прочитываются социально-политические привязанности исследователей в выборе источников, отражающих понимание ими событий того времени. Так, материалы, связанные с описанием образа и уклада жизни казачества, фиксируют лишь его политические взгляды и отношение к земельным мероприятиям власти. Оно как бы выпадает из повседневной жизни времени, вбирая в себя только сословно-профессиональные качества и интересы. В этом отношении резко контрастирующей фигурой выглядит екатеринодарский обыватель, на фоне которого казак непременно воспринимается человеком государственным. Такой устойчивый образ «казака в революции», возможно, объясняется характером находящихся в распоряжении историка источников. Впрочем, нельзя исключать и того обстоятельства, что на протяжении долгого времени в отечественной историографии преобладали представления о казачестве, как о служилом сословии.
К сожалению, многие сюжеты по-прежнему остаются за страницами даже такого разнообразного по охвату фактического материала источника, как хроники. Тем не менее, меняющиеся профессиональные интересы историка меняют и традиционный статус источника: он начинает рассматриваться исследователем и как отражение определенных представлений времени о когда-то происшедших событиях.
Примечания:
1. Гуревич А.Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей: человек в истории. М., 1998. С. 246.
2. Гуревич А.Я. Историк конца XX века в поисках метода // Одиссей: человек в истории. М., 1996. С. 7.
3. Гуревич А.Я. Апории современной исторической науки. С. 236.
4. Лотман Ю.М. Изъявление Господне или азартная игра? (Закономерное и случайное в историческом процессе) // Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1984. С. 353.
5. Пушкарева Н.Л. Как заставить заговорить пол? (гендерная концепция как метод анализа в истории и этнологии) // Этнографическое обозрение. 2000. № 2. С. 37.
6. Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика. М., 1983. С. 306.
7. Хрестоматия по истории Кубани. Документы и материалы. Краснодар, 1975. Ч. 1; Хрестоматия по истории Кубани (1917–1967). Краснодар, 1982. Ч. 2.
8. Установление Советской власти и национально-государственное строительство в Адыгее (1917–1923). Сб. документов и материалов. Майкоп, 1980.
9. Аутлев П.У. Адыгея в хронике событий (с древнейших времен до 1917 года). Майкоп, 1990: он же. Адыгея в летописи социализма (1917–1958). Майкоп, 1990; Екатеринодар – Краснодар: Два века города в датах, событиях, воспоминаниях... Материалы к Летописи. Краснодар, 1993.
10. Хрестоматия по истории Кубани. Документы и материалы. Краснодар, 1975. Ч. 1.
С. 3–4.
11. Там же.
12. Там же. С. 373–374.
13. Хрестоматия по истории Кубани (1917–1967 гг.). Документы и материалы. Краснодар, 1982. Ч. 2. С. 25–34.
14. Там же. С. 28.
15. Там же. С. 29.
16. Там же. См., например документ № 8 «Из протокола комиссии по расследованию расстрела митинга в Екатеринодаре 2(15) ноября 1917 г.». С. 32.
17. Там же. С. 244.
18. Установление Советской власти и национально-государственное строительство в Адыгее (1917–1923). Сборник документов и мате риалов. Майкоп, 1980. С. 3.
19. Там же. С. 251.
20. Там же. С. 252.
21. Аутлев П.У. Адыгея в летописи социализма (1917–1958). Майкоп, 1990. С. 6.
22. Там же. С. 8.
23. Там же. С. 9.
24. Аутлев П.У. Адыгея в хронике событий (с древнейших времен до 1917 года). Майкоп, 1990. С. 132.
25. Там же. С. 136.
26. Там же. С. 130, 131, 132.
27. Там же. С. 134.
28. Там же. С. 135.
29. Екатеринодар – Краснодар: Два века города в датах, событиях, воспоминаниях... Материалы к Летописи. Краснодар. 1993. С. 6.
30. Там же. С. 388.
31. Там же. С. 383.
32. Там же. С. 390.
33. Там же. С. 400.
Вопросы казачьей истории и культуры. Вып. 1. Майкоп: «Качество», 2002.