Накануне и в период революций 1917 г. в условиях политического кризиса прежней системы управления подтверждалась устойчивость приобщенности народов к государственному союзу в пределах России. Даже в ходе наметившегося поначалу процесса державного распада сепаратистские настроения не получили сколько-нибудь широкого проявления.
Матвеев Владимир Александрович –
кандидат исторических наук,
докторант исторического факультета
Южного федерального университета (г. Ростов-на-Дону)
После Февральской революции перемены затронули многие сферы обустройства России, но ее устойчивость как государства продолжала сохраняться. В российском универсалистском синтезе в условиях нарастания революционного кризиса 1917 г. каких-либо изменений не произошло. Это наблюдалось и на окраинах отечественного Востока. Даже такой видный деятель националистической северокавказской зарубежной диаспоры, как А. Авторханов, вынужден был признать, что и после крушения монархической формы правления «…ни один из нерусских народов не заявил о своем выходе из состава… России» [1]. В тот переломный для нее момент многие посланцы с Кавказа высказывались на различных съездах и совещаниях против обособления от «единого отечества… отдельных частей», призывали «к спасению общей родины», возрождению мощи армии и настаивали на мерах, способных «…остановить процесс разложения русской государственности». Они заявляли о единстве «с русским народом и с другими народами, населяющими великую страну», о наличии в этой связи «единого российского народа с единой целью» и об отсутствии после произошедших перемен «инородцев в России» [2]. Настрой на сохранение единства с ней, несмотря на существовавшие сепаратистские отклонения, как видно, был массовым и не был подвержен, в отличие от политических объединений, конъюнктурным колебаниям. Не сразу появились требования и об установлении федеративного строя в России. На собрании горцев Екатеринодарского отдела в областном центре 8 марта 1917 г. было отмечено, например, отсутствие у них намерений «…к какому-либо особому краевому выделению или автономии» [3]. Но по мере радикализации обстановки в стране уже в апреле 1917 г. необходимость ее введения стала обсуждаться на различных представительных форумах по всему Кавказу и в краевой прессе. В публиковавшихся по этому поводу статьях, нередко со ссылками на другие местные газеты, сообщалось, что «…автономия неизбежна, Россия должна представлять союз свободных наций». Вместе с тем говорилось о важности сохранения государственных связей: «Идеалом всех наций, населяющих Россию и Кавказ, безусловно, является независимость во внутренней национальной жизни и единство в общих вопросах» [4].
В. Д. Дзидзоев, преувеличивая степень распространенности сепаратистских настроений в регионе, в подтверждение своей точки зрения приводит лишь общее рассуждение о невозможности «с абсолютной точностью определить численность горцев Северного Кавказа, которые поддерживали идею… независимой Горской Республики» [5]. Заметим, что упомянутый им в этом же контексте «Союз объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана» [6] последовательно, вплоть до углубления кризиса осенью 1917 г., придерживался своей программной установки на сохранение целостности России и отстаивал лишь необходимость ее федеративного переустройства. При его учреждении, в частности, говорилось, что «Союз объединенных горцев… организовался исключительно в целях оказания поддержки Временному правительству, борьбы с анархией и реакцией, обеспечения спокойствия населения и подготовки его к Учредительному собранию» [7]. При открытии I (общегорского) съезда 1 мая 1917 г. выражалась надежда, что он «…восстановит братство племен Северного Кавказа» [8]. К ним было отнесено, наряду с другими, казачество и все остальное русское население края [9]. На следующий день председатель Б. А. Шаханов, конкретизируя цель, обратил внимание на потребность «…всем горским племенам Кавказа организоваться в могучий союз для совместного отстаивания в Учредительном собрании автономного их устройства и создания Всероссийского Союза таких автономий, или федеративной демократической республики» [10].
Никаких разговоров о «независимости» организаторами тогда вообще не велось. В выступлении Б. А. Шаханова, определившем направленность работы I съезда горцев, напротив, сказано о необходимости «…идти рука об руку с русским народом, который провозгласил республику, свободу и равенство всех народов» [11]. По его же разъяснению, свобода предоставляет возможность «…всем народностям устроить свою жизнь на началах полного самоуправления и автономии». Б. А. Шаханов отметил, что ее границы «…будут определяться Учредительным собранием…» [12]. Никаких сепаратистских намерений в его выступлении, как и в выступлениях других делегатов, не просматривалось.
5 мая 1917 г. I съезд горцев Северного Кавказа объединился для совместной работы со II войсковым кругом казаков Терской области. Приветствуя собравшихся от Временного правительства, занимавший тогда должность комиссара области войсковой атаман М. А. Караулов «…призвал к установлению добрососедских отношений» [13]. Как член Государственной Думы он напомнил, что «по многим вопросам повестки дня съезда им были внесены…» в российский парламент «законопроекты, направленные для защиты горских интересов» [14]. В ответном обращении к казакам Б. А. Шаханов как председатель I съезда в свою очередь подчеркнул: «Русская революция стерла все старое, не стало ни казаков, ни горцев, есть русские свободные граждане. Мы сольемся воедино» [15]. Председатель II войскового круга Л. Е. Медяник «…от всех казаков войска» приветствовал горцев «как братский народ» [16]. В его речи особое внимание было обращено на предпринятый накануне жест доброй воли: «Казаки, обсудив на своем круге, решили отказаться от правления областью и желают жить с вами, горцы, в единогласии… Каждый пусть управляется так, как нужно...» [17]. От Центрального комитета Союза объединенных горцев казачество приветствовал представитель чеченцев Т. Чермоев, подчеркнувший важность возрождения «его бывшей свободы» [18].
Представитель кабардинцев в обращении к собранию передал настрой своего народа: «…Мы стали гражданами великой России». Казаков он призвал совместно с горцами «стоять друг за друга и быть готовыми до последних… сил отстаивать федеративную республику…» [19]. Приветствия закончились весьма примечательными лозунгами, передававшими общие представления о будущем: «Да здравствует объединение горцев и казаков! Да здравствует новая объединенная Россия!» [20].
В политической платформе и программе Союза объединенных горцев, принятой на съезде 7 мая 1917 г., задачи определялись из осознания «…общего блага Родины России», «…нераздельной составной частью...» которой являются горцы Северного Кавказа. Сохранение «Великого Российского государства» признавалось необходимым «…для собственного их блага и счастья…» [21]. Доклад с такими формулировками был «принят единогласно» [22]. По итогам выступлений в резолюцию I съезда внесено положение об одинаковых правах «…на участие в определении политических судеб общего отечества…», обладание которыми должно быть закреплено «за всеми большими и малыми народами…» [23].
Российскую направленность самоопределения отражали и «приветственные телеграммы», посланные по ходу работы съезда от «горцев Северного Кавказа и Дагестана». Они были адресованы в том числе «…вольной Украине…» и «…братьям на далеком Севере». В посланиях указывалось на необходимость «…совместного достижения через Учредительное собрание демократического республиканского строя в России на федеративных началах союза автономных областей» [24]. Тексты телеграмм составлялись Центральным комитетом объединенных горцев и, что весьма показательно, зачитывались перед делегатами, получая «всеобщее одобрение» [25]. Об устойчивой приверженности России в условиях нарастания революционного кризиса 1917 г. свидетельствует и приветственное послание Союза объединенных горцев, направленное Туземной дивизии накануне намечавшегося июньского наступления на Западном фронте. Опубликовав его текст, газета «Терский вестник» придала событию патриотическую значимость в масштабах края. В послании, в частности, был поддержан призыв «боевых товарищей» совершить во имя Родины это «красивое ратное дело», исходивший от воинов с Северного Кавказа [26]. Напоминалось и о том, в какой момент было принято решение о наступлении. Туземная дивизия незадолго до этого понесла тяжелые потери на Румынском фронте. Данная телеграмма была отправлена за подписью Т. Чермоева, подчеркнуто отметившего свою принадлежность в звании ротмистра Чеченскому конному полку [27]. Необходимость же борьбы «с внешним врагом… до достижения почетного мира без аннексий и контрибуций» была зафиксирована на I съезде в программе Союза объединенных горцев наряду с другими программными положениями, отражавшими его политические устремления на сохранение государственного единства с Россией [28]. Героизм Туземной дивизии в сражениях за отечество с гордостью воспринимался не только на Северном Кавказе. Его отмечало и высшее военное руководство. Командующий армией генерал Л. Г. Корнилов вручил месяц спустя «георгиевские кресты и медали тем, кто был в боях…». Причем награды выдавались лишь тем, у кого их еще не было [29]. Преданность центральной российской власти Туземная дивизия сохранила и после «мятежа» генерала Л. Г. Корнилова, о чем ее представители заявили верховному главнокомандующему министру-председателю Временного правительства А. Ф. Керенскому на приеме 31 августа 1917 г. [30]. 10–17 августа 1917 г. в селении Хакуриновском Майкопского отдела состоялся I съезд горцев аулов Кубанской области и Черноморской губернии. На нем были представлены делегаты от адыгейцев, абхазцев, карачаевцев и черкесов. Своих наблюдателей также послал Центральный комитет Союза объединенных горцев Кавказа и Областной исполнительный комитет. В постановлении съезда намечалось «действовать в контакте с казачьим населением…» и определить для этого «…политические и общественно-административные задачи обоих народов» [31]. Для горского населения этой части северокавказской окраины предлагалось ввести особые округа на правах «областной автономии» с установлением «территориально-федеративной» формы обустройства России. Выступавшие говорили и о необходимости ведения войны «до победного конца» [32], что по сути являлось отражением общегражданской патриотической позиции.
Стремление сохранить единство с Россией прослеживалось и на II съезде горцев Северного Кавказа, который начал свою работу в г. Владикавказе 20 сентября 1917 г. [33]. А на 19 августа (2 сентября) намечалось проведение в горном селении Анди Дагестанской области религиозного мероприятия, рассматривавшегося, видимо, в качестве альтернативы. Столь отдаленное место его организаторы, председатель Аварского округа Н. Гоцинский, шейх Узун-Хаджи и др., по их разъяснениям, выбрали для того, чтобы «…вдали от войск и городов народы…» смогли «…свободно высказаться о своих нуждах и обсудить их без давления со стороны» [34]. Так как на съезде предполагалось провозглашение «Северо-Кавказского имамата», были приглашены делегаты от всех мусульманских общин [35]. В этом можно, безусловно, усмотреть попытки реализации одного из сепаратистских проектов, появившихся в 1917 г. Но и эта попытка оказалась неудачной, а Н. Гоцинский, несмотря на усилия сторонников, не получил признания в качестве имама [36].
II съезд горцев Северного Кавказа проходил с иной политической направленностью. На его рассмотрение также выносились вопросы об организации духовных дел мусульман, внутреннего устройства союза, его руководящих структур, финансовых поступлений и др. [37]. Но на этом съезде, получившем уже в подготовительной переписке наименование «общегорского» [38], возобладали настроения за сохранение целостности России и взаимодействия с центральной властью. В рабочих документах в этой связи отражена следующая формулировка: «…вступление горцев Кавказа на путь осуществления автономии на федеративных началах соответствует заявлению председателя Временного правительства (А. Ф. Керенского. – В.М.)» [39]. В декларации ЦК Союза горцев Кавказа, принятой на II съезде, по-прежнему говорилось, что «…идеи сепаратизма или обособленности от России, исходя из права на самоопределение всех народов…» чужды ему [40].
А 25 сентября 1917 г. было принято постановление о необходимости «…избрать немедленно комиссию… для выработки до созыва Учредительного собрания проекта союзной конституции горцев Кавказа, как федеративной единицы Российских Соединенных Штатов…» [41]. Отмеченные положения получили закрепление и в проекте конституции Союза объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана, одобренном I и II съездами. В ст. 1, в частности, декларировалось поддержание «мирного сожительства всех народов Кавказа и России», а в ст. 3, п. «б» на союзные органы возлагалось «обеспечение федеративного строя» [42]. На II съезде были сформированы и координирующие руководящие структуры в соответствии с проектом конституции Союза горцев. Распорядительным органом был определен «съезд делегатов», а исполнительным «Центральный комитет». В них сосредотачивалась «…вся полнота… власти на территории союза» [43]. Пределы автономии «союзных народов» в составе России очерчивались сферой «…внутренних народно-хозяйственных интересов» [44].
Делегаты II съезда поддержали, таким образом, идею федеративной республики «с особым штатом Союза горцев» [45]. Для принятия конституции и провозглашения «автономии горцев» намечено было созвать III съезд, решения которого, как предполагалось, должны были пройти через утверждение Учредительного собрания и вступить в законную силу [46]. Об отделении от России, как видим, речи не шло. Изложенное свидетельствует об отсутствии каких-либо сепаратистских устремлений у Союза горцев Кавказа, выражавшего, безусловно, настроения иноэтнических сообществ края [47]. Такие настроения были характерны и для тюркских кочевников, так как объединение включало, помимо «горских племен», «…ногайцев и туркмен Ставропольской губернии…» [48]. В Союз объединенных горцев они вошли еще на I съезде, а на заседании 26 сентября 1917 г. II съезд «…единогласно постановил возбудить перед Временным правительством ходатайство о немедленном перечислении названных племен в Терскую область» [49].
Обращение к верховной власти подкреплялось объяснением, что «желания ногайцев и туркмен» не затронут «…интерес остального населения Ставропольской губернии и государства» [50]. Взаимосвязь «Союза 1917 г.» «с независимой Горской республикой 1918–1920 гг.» ни в чем не прослеживается [51]. Сепаратизм в своеобразной форме был свойствен и отдельным категориям русского населения Северного Кавказа. Об этом свидетельствует, в частности, оглашенный 5 октября 1917 г. в г. Екатеринодаре проект управления областью. В соответствии с ним была предпринята попытка провозгласить Кубанскую республику, которая вместе с тем объявлялась «…равноправным членом союза народов, населяющих Россию…». Управление присваивалось законодательной радой, а исполнительная власть предоставлялась кубанскому правительству и войсковому атаману [52].
В центральные учреждения, как предусматривалось проектом, направлялся для взаимодействия посол, получавший наименование контролера. К выборам в законодательную раду допускались лишь «казаки, горцы, крестьяне-общинники и члены земельных товариществ» [53]. Комиссар Временного правительства, присутствовавший при оглашении проекта, в прениях заметил, что он «…являет собой узурпацию прав Учредительного собрания…». В его возражениях также обращено внимание присутствующих на недопустимость дискриминации иногороднего населения, «проливающего кровь за родину». Представитель верховной власти осудил односторонние действия кубанского казачества, способные вызвать, по его мнению, «пожар гражданской войны» [54].
Инициативы, исходившие от Центрального комитета Союза объединенных горцев, можно рассматривать даже как более умеренные. Во всяком случае они не вызывали таких нареканий. В советской историографии созванный им «первый горский съезд» тем не менее классифицировался как «…собрание представителей буржуазно-националистических и клерикальных элементов Северного Кавказа и Закавказья». Подобной точки зрения придерживался, например, Б. О. Кашкаев [55]. Но такая оценка искажала действительность. Съезд, так или иначе, отражал существовавшие настроения и неоднократно показывал способность к конструктивным государственным решениям.
Подготовка его проходила с привлечением масс и охватила все горские общества Северного Кавказа. Так, «…по инициативе шейхов и почетных людей» была направлена «…группа делегатов от чеченцев» в г. Темир-Хан-Шуру с предложением к «народам Дагестана войти с народами Северного Кавказа в объединение» [56]. Они были приняты председателем Областного комитета Темир-Хановым, под руководством которого провели совещание. Состав его вскоре был расширен, и к участию в обсуждении были приглашены «дагестанские алимы» [57] и «мудрые почетные люди» [58]. Такой подход соответствовал существовавшим на Северном Кавказе традициям, общим для всех горских народов. Предложение чеченских делегатов было принято присутствующими «единогласно» [59].
По такой же схеме подготовка съезда шла среди всех народов Северного Кавказа. Приглашены на него были представители и от русского населения, включая казачество. Для созыва I съезда были выпущены воззвания. В них объявлялось по всему краю, что 1 мая 1917 г. «…во Владикавказе созывается съезд горских племен Терской, Кубанской и Дагестанской областей для установления связей между племенами и объединения их действий» [60]. 8 апреля 1917 г. Центральный комитет Союза объединенных горцев разослал на места обращения к исполнительным комитетам с просьбой «прислать представителей горских народностей» [61]. В рекомендации указывалось на то, чтобы избрание их производилось «на общих сборах того или иного народа (племенных сборах) доверенных от сельских обществ, избранных на сельских сходах» [62]. В данном случае учитывалась сложившаяся вследствие проводившихся до 1917 г. реформ административная практика, ставшая общей как для инородческих, так и для русских общин. В ней были устранены этнические различия. Созыв II съезда горцев Северного Кавказа проводился по наработкам предшествующего периода.
Региональное объединение Юга России на принципах федерализма как своеобразной формы самоопределения отстаивалось в 1917 г. и идеологами казачества. Это прослеживалось по всем их выступлениям на I и II съездах горцев, а также других форумах, происходивших в крае. 20 сентября 1917 г. в г. Екатеринодаре Кубанским войсковым правительством была созвана «конференция казачьих войск и горских народов Кавказа». Она была посвящена, как заявлялось, «…вопросам текущего политического момента». Но работа конференции свелась преимущественно к обсуждению темы «…о государственном строе России, наиболее отвечающем интересам как всего государства, так и составляющих его частей…». На ней были представлены делегаты от Донского, Кубанского, Терского, Астраханского, Оренбургского, Уральского казачьих войск, Совета союза казачьих войск и горских народов Кавказа [63]. В результате прений было провозглашено образование «юго-восточных федеративных областей» в составе «Российской Демократической республики» и принята соответствующая резолюция. Начиналась она с тезиса о спасении России, устройство которой предлагалось основать «на строгих принципах федеративной организации с полным сохранением единства государства». В резолюции декларировалось, что страна «…должна стать неделимой Великой Российской Федеративной демократической республикой». Предусматривалось также объединить для этой цели «…все народы и области», включая «…Финляндию, Сибирь, Туркестан, Украину, Белоруссию, Латвию, Союз горских народов Кавказа, Мусульманский всероссийский союз…» [64]. Переговоры о присоединении к «юго-восточной федерации областей» велись даже с командованием I Польского корпуса легионеров [65]. Вместе с тем была поддержана и резолюция съезда в г. Киеве о «Русской Федеративной Демократической республике», отражавшая «соглашение народов» и исключавшей нарушение их государственных связей между собой, равно как и с великороссами. Поддержку получили и те формулировки резолюции съезда в г. Киеве, в которых казачество признавалось «самостоятельной ветвью среди народов Российской республики», сложившейся «в особенных условиях исторического бытия…». Из этой же констатации выделялись и его «права на самостоятельное существование…» [66], в чем можно усмотреть некие сепаратистские проявления. Однако эти положения дополнены указанием на обязательность вхождения Донского, Кубанского, Терского, Астраханского, Оренбургского, Уральского казачьих войск и горских народов Кавказа «…федеративными членами (штатами) в Российскую… республику» [67]. Данный проект этнополитического обустройства края предусматривал обеспечение самостоятельности «национальностей и бытовых групп» и в то же время непоколебимость «единства и силы России», ненарушимость связей «частей с целым». Руководству союза, «объединенному правительству», поручалось «…обратиться к Российской академии наук, университетам, отдельным представителям науки и сведущим лицам с призывом помочь своими научными силами разработке проекта федеративного устройства Российской демократической республики» [68].
Не все представители российского казачества одобряли инициативы, направленные на повышение субъектного статуса окраин, в том числе и казачьих территорий, по сравнению с тем, что было до Февральской революции. Так, на Демократическом совещании в г. Петрограде 17 сентября 1917 г. есаул Нагаев заявил «протест против требования федерации казаками Кубани и Терека» [69]. В его выступлении поддержана позиция, что «вопрос этот должен быть разрешен Учредительным собранием» [70], которая в тот период являлась официальной. Такую перспективу, стремясь не допустить распада России, отстаивало Временное правительство. На 15 октября 1917 г. в г. Владикавказе намечалась «очередная конференция» казачьих войск, на которую выносилось «составление и заключение союзного соглашения». К участию в ней были приглашены представители от «войска Донского и не казачьего населения Донской области, Кубанского, Терского, Астраханского, Оренбургского, Яицкого и не казачьего населения областей, союза горских народов, калмыков, Ставропольской губернии (земства и землеробов), киргизов Астраханской губернии, городов Астрахани, Ростова-на-Дону, Нахичевани и Царицына» [71].
Подписание «союзного договора» состоялось 20 октября 1917 г. Объединение включило Донское, Кубанское, Терское, Астраханское казачьи войска, а также горцев Северного Кавказа, Дагестана, «вольные степные народы» Ставропольской и Астраханской губерний. Кроме того, в него вошло население Сухумского и Закатальского округов. Федерация получила наименование «Юго-Восточный союз казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей». 31 октября 1917 г. к ней присоединилось Уральское казачье войско [72]. В «союзном договоре» указывалось, что целью федеративного образования является намерение «…способствовать установлению… наилучшего государственного строя, внешней безопасности и порядка в государстве Российском…». Члены Юго-Восточного союза должны были, как предполагалось, стать отдельными его штатами. Условиями договора им гарантировалась неприкосновенность внутреннего распорядка, защита «политических, земельных, культурно-экономических и национальных» прав. Данная региональная организация должна была, как отмечалось в договоре, привести к превращению всех субъектов Юго-Восточного союза в штаты «будущей Российской федерации» [73].
Наряду с казачьими войсками Юга России объединение охватывало «все народы» Северного Кавказа и тяготевших к нему ареалов сопредельных пространств. В него вошли в полном составе иноэтнические общности Дагестанской области: аварцы, даргинцы, кюринцы, кумыки, табасаранцы и др. В объединительный процесс включились также чеченцы, ингуши, осетины, кабардинцы, балкарцы, кумыки, салатавцы, а также ногайцы и караногайцы Терской области. От Ставропольской губернии, помимо восточнославянского населения, членами «Юго-Восточного союза» стали ногайцы и караногайцы, от Кубанской области – абазинцы, карачаевцы, ногайцы, черкесы и др. Вошли в него также лезгины Закатальского и абхазцы Сухумского округов Закавказья [74]. Таким образом, существовавшие в крае административно-территориальные и этнополитические устремления оказались совмещенными.Хотя Юго-Восточный союз не достиг той степени сплоченности, на которую рассчитывали организаторы [75], он тем не менее отражал одну из устойчивых тенденций, проявившихся в условиях революционного кризиса 1917 г. Направленность ее на сохранение целостности России очевидна. Данное стремление находило поддержку и у значительной части населения Северного Кавказа независимо от этнической принадлежности. Процесс восстановления государственного единства в противовес сепаратистской угрозе, обозначившейся после октябрьских событий 1917 г., охватил Дон и Украину [76], равно как и другие южные окраины бывшей империи [77]. Предполагалось вхождение в Юго-Восточный союз даже Сибири [78]. Намерение присоединиться к нему изъявляло и Временное правительство Туркестана, образованное на «чрезвычайном краевом общемусульманском съезде» в г. Коканде 27 ноября 1917 г. [79]. Вопрос был специально включен в программу работы. Его положительное решение поддерживалось и Англией [80]. На этом же съезде Туркестанский край был объявлен «территориально автономным», что было подкреплено избранием предпарламента по аналогии с российским [81]. Руководство Юго-Восточным союзом поручалось «объединенному правительству», местопребыванием которого был выбран г. Екатеринодар [82]. Его властные полномочия уточнялись и на специально созванной «общеказачьей конференции» в г. Владикавказе 15 ноября 1917 г. [83]. Тогда же «объединенное правительство» приступило к исполнению возложенных обязанностей [84]. В изданной вскоре после этого «Декларации Юго-Восточного союза» подчеркивалось, что «объединенное правительство», в которое делегировались представители от всех субъектов, видит главный смысл своей деятельности в сохранении России «единой, неделимой и великой» [85]. При этом обращалось внимание на избрание местных правительств, составлявших ему опору, «всенародным голосованием» [86]. Формирование их для поддержания порядка во всех частях управляемой территории происходило параллельно со становлением центрального координационного органа [87]. Это указывает, безусловно, на наличие общественной поддержки, степень устойчивости которой зависела в условиях революции и от ряда других обстоятельств. В декларации вместе с тем было сделано твердое заявление о том, что «…Юго-Восточный союз примет участие в государственном строительстве наравне со всеми остальными народами России, не присваивая себе в этом отношении никаких преимущественных прав» [88]. Однако радикализация обстановки в стране создала препятствия для укрепления создававшегося регионального федеративного объединения Юга России. Внутри него обозначились тенденции размежевания. На совместном заседании казачьего войскового круга и Центрального комитета Союза горцев уже 6 ноября 1917 г. принимается постановление об организации функционирования с учетом сложившейся ситуации государственной власти в пределах Терской области и всего Северо-Восточного Кавказа [89]. Разделение ее было произведено в этой части края по этническому признаку. Участники совещания достигали договоренности о создании «двух национально-автономных единиц… Терского края…». Одна из них предусматривалась для казаков, другая – для горцев [90]. Соответственно государственная власть на территории Терского казачьего войска передавалась войсковому кругу, а на всей остальной, состоявшей из иноэтнических округов, – Центральному комитету Союза горцев [91]. Тогда же появилась идея формирования исполнительного органа «на основе коалиции всех групп населения края…» [92]. Ему предусматривалось передать всю полноту власти в Терской и Дагестанской областях. В данный орган должны были войти представители от войскового правительства, Центрального комитета Союза объединенных горцев, областных советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, почтово-телеграфного союза, городов и Союза железнодорожников [93]. Но коалиции в таком составе не получилось. Р.Х. Капланов на чрезвычайном соединенном совещании заявил, что «ряд положений… мало приемлем для горцев». В его речи было выражено требование о предоставлении «полной автономии» Терскому краю. В разъяснении позиции уточнялись ее этнополитические пределы. Временное правительство, по мысли автора, «должно быть создано из горцев и казаков», а «вся полнота власти края передается этому правительству до созыва учредительного сейма» [94]. Выборы в него предлагалось провести в соответствии с временной конституцией Терского края «…на основании всеобщего избирательного права… без различия национальности и вероисповедания» [95].
В дальнейшем войсковое правительство Терского казачьего войска и Центральный комитет Союза горцев Кавказа признали необходимость «…отказаться от части своих полномочий» и согласились на образование «совместно с Союзом городов Терской и Дагестанской областей» Временного Терско-Дагестанского правительства [96]. Его состав был определен при участии «союза городов… и объединенной демократии…» [97]. В качестве его координирующего центра (высшей инстанции) намечался «совет… из двенадцати главноуправляющих ведомствами (министерствами)…» [98]. Терско-Дагестанское правительство входило в состав Юго-Восточного союза и работало по его директивам [99]. В телеграмме, направленной «Грузинскому национальному совету», пояснялось, что оно организовано с целью «…разрешения общих для всего края вопросов…». Сообщения об этом были посланы другим организациям Закавказья, в частности «мусульманскому комитету» [100]. Предназначенность учрежденной автономии конкретизировалась в послании Донскому войсковому правительству. При этом давалось заверение, что она «…послужит общему делу упрочения порядка и гражданственности на Юго-Востоке России…» [101].
На Терско-Дагестанское правительство возлагалась задача, соблюдая принцип «права народов на полное самоопределение…», обеспечить созыв «в кратчайший срок краевого Учредительного сейма, который установит окончательно организацию местной государственной власти и разрешит все основные вопросы» [102]. Таким образом, после октябрьских событий 1917 г. окраины взяли инициативу «…создания самостоятельной государственной властям» именно для того, чтобы установить федеративные отношения «с остальной Россией» [103], и, признавая себя по-прежнему ее частью, прилагали усилия к сохранению целостности бывшей империи. Северный Кавказ играл важнейшую роль в этом конструктивном процессе. Отклонения от него были нетипичными проявлениями. Объективные условия для их воплощения на практике, как правило, отсутствовали, несмотря на сложность обстановки в России.
Это подтверждается, в частности, следующим. 3 декабря 1917 г. на объявление себя самостоятельным правительством пошел Центральный комитет Союза объединенных горцев. Как пояснялось в постановлении, он предпринял это только под давлением обстоятельств, «видя разруху великой российской революции после большевистского переворота…» [104]. Даже в этих условиях «…всю полноту государственной власти» в пределах «своей территории» члены его взяли, как говорилось в том же документе, только «…до созыва Российского Учредительного собрания… продолжая стоять на почве федеративной России…» [105]. Центральный комитет Союза объединенных горцев заверил, что такое решение принял «…ввиду чрезвычайных обстоятельств, переживаемых… родиной…». При этом по-прежнему указывалось на чуждость для него «идеи сепаратизма или обособления от России…» [106]. Руководство Союза объединенных горцев, как нетрудно заметить из его деклараций, исходило в данном случае «из права на самоопределение всех народов, провозглашенного революцией…» [107]. К тому времени оно, судя по всему, было распропагандировано достаточно широко большевистским режимом. Но «право на самоопределение» члены Центрального комитета рассматривали только через «федеративное устройство Российской демократической республики…» [108], а не как «отделение и образование самостоятельного государства». 3 декабря 1917 г. Союз горцев Кавказа был провозглашен лишь «автономным штатом Российской федеративной республики…». Центральный комитет тогда же был объявлен его Временным правительством «…впредь до образования в России общепризнанной центральной республиканской… власти и до издания основных законов Российским Учредительным собранием…» [109]. На заседании 3 декабря 1917 г. Центральный комитет Союза объединенных горцев обсудил и вопрос о территории, на которую, по его мнению, должна распространяться «…государственная власть горского правительства» [110]. После этого в постановлении было зафиксировано, что «провозглашенная автономия» охватывает «…всю территорию Дагестанской области… шесть горских округов и караногайский участок Терской области, а также… территорию ногайцев и туркмен Ставропольской губернии» [111]. При этом давалось обещание ограждать «в полной мере… права меньшинства… населения, проживающего на горской территории…» [112].
Вместе с тем после провозглашения ее автономного статуса продолжилось формирование совместно с терским казачеством и союзом городов «объединяющей все народности и все учреждения… одной власти». Делалось это, как утверждалось в публиковавшихся документах, «для прекращения анархии и предупреждения гражданской войны…» в пределах Терской и Дагестанской областей [113]. Временное правительство в этой части Северного Кавказа устанавливалось «…для туземного, казачьего и вообще русского населения». Горское правительство «временно, впредь до окончательной организации в центре и на местах власти…» передало на краевой уровень «свои полномочия по вопросам общего значения…». За собой оно оставило лишь «…вопросы местного самоуправления, национально-культурные и политические» [114]. Для упорядочения управления намечался созыв «общегорского» и «краевого» учредительных собраний в Терской и Дагестанской областях, на которые возлагалась разработка конституции «местной законодательной и исполнительной власти» [115]. Горское правительство, как было показано ранее, в тот период не изменило прежних, отвергавших сепаратизм установок и продолжало прилагать усилия к восстановлению целостности России. В решениях, принятых 3 декабря 1917 г., предусматривалось также «начать переговоры с союзным кубанским правительством» о перспективах отношений с черкесами и карачаевцами [116]. Поиски внешней поддержки, согласно разъяснениям Т. Чермоева, председателя правительства республики Союза горцев, производились «…по примеру Украины, Дона, Кубани, Закавказья и др.» [117]. Обращение же «к единоверной и братской… Турции» последовало, по его словам, только в связи «...с растущей большевистской анархией» и отнюдь не означало превращения «…края в турецкую провинцию» или установления протектората [118]. При этом Т. Чермоев и в тот период продолжал мечтать, судя по его высказываниям, о России, «…построенной на принципе самоопределения народов…» [119]. Поскольку горское правительство с первых шагов своей деятельности испытывало дефицит доверия со стороны населения, по поводу поисков внешней поддержки делались ссылки на поддержку «советов Чечни и Дагестана» [120].
Создание «Кавказской федерации» с объединением народов северных и южных частей края также оказалось невозможным «…из-за резких разногласий Горского правительства с правительствами Грузии и Азербайджана…», что отмечалось всеми, кто был причастен к попыткам реализации проекта [121]. На его основе грузинские сепаратисты стремились организовать в северных частях края «буферную зону» с Россией, призванную играть сдерживающую роль от распространения советских порядков, утверждавшихся по всей территории бывшей империи. При этом они отнюдь не проявляли склонности к созданию совместного государства с горцами. Азербайджанские политики также поддерживали «независимость Северного Кавказа» лишь формально, а на деле «ни во что ее не ставили» [122]. Именно до тех пор, пока горское правительство не заявляло об отделении от России, оно получало относительную поддержку.
Таким образом, накануне и в период революций 1917 г. в условиях политического кризиса прежней системы управления подтверждалась устойчивость приобщенности народов к государственному союзу в пределах России. Даже в ходе наметившегося поначалу процесса державного распада сепаратистские настроения не получили сколько-нибудь широкого проявления. Концепция В. Б. Виноградова о существовании на Северном Кавказе, равно как и на других окраинах, феномена «российскости» и основанного на ней многомерного синтеза наиболее адекватно, на наш взгляд, отражает отечественную имперскую и производную от нее универсалистскую реальность. Именно «российскость» являлась преобладающей тенденцией в происходивших в крае этнополитических трансформациях.
Библиографические ссылки
1. Авторханов А. Империя Кремля. Советский тип колониализма. Вильнюс, 1990. С. 65
2. Государственное совещание // Архив Октябрьской революции: 1917 г. в документах и материалах / Под ред. М. Н. Покровского. М., 1930. С. 178, 181.
3. Очерки истории Адыгеи. Майкоп, 1981. Т. 2. С. 8.
4. Северокавказский край. 1917. 17 апр.
5. Дзидзоев В. Д. От союза объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана до Горской АССР (1917–1924 гг.) (начальный этап национально-государственного строительства народов Северного Кавказа в XX в.). Владикавказ, 2003. С. 202.
6. Там же.
7. РГВИА. Ф. 1300. Оп. 1. Д. 295. Л. 104–105.
8. ЦГА РД. Ф. Р-610. Оп. 1 с. Д. 4. Л. 1.
9. ЦГА РД. Ф. Р-610. Оп. 1 с. Д. 4. Л. 1.
10. Союз объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана (1917–1918 гг.). Горская республика (1918–1920 гг.): Документы и материалы. Махачкала, 1994. С. 29.
11. Терский вестник. 1917. 5 мая.
12. Там же.
13. Терский вестник. 1917. 7 мая.
14. Терский вестник. 1917. 5 мая.
15. Терский вестник. 1917. 7 мая.
16. Там же.
17. Там же.
18. Вестник союза казачьих войск. 1917. 7 июля.
19. Терский вестник. 1917. 7 мая.
20. Там же.
21. Союз объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана (1917–1918 гг.)... С. 48.
22. Там же. С. 50.
23. Кавказское слово. 1917. 25 мая.
24. Терский вестник. 1917. 7 мая.
25. ГАРФ. Ф. 1799. Оп. 1. Д. 21. Л. 110.
26. Терский вестник. 1917. 10 июня.
27. Там же.
28. Тахо-Годи А. Революция и контрреволюция в Дагестане. Махачкала, 1927. С. 161.
29. Терский вестник. 1917. 11 июля.
30. Заря свободы. 1917. 5 сент.
31. Лайпанов К. Т. Октябрь в Карачаево-Черкесии. Черкесск, 1971. С. 36.
32. Там же.
33. ЦГА РД. Ф. Р-610. Оп. 1. Д. 7. Л. 9.
34. Союз объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана (1917–1918 гг.)... С. 5.
35. Там же.
36. Там же.
37. Терский вестник. 1917. 20 сент.
38. ЦГА РД. Ф. Р-610. Оп. 1. Д. 7. Л. 9.
39. ЦГА РД. Ф. Р-610. Оп. 1. Д. 7. Л. 9.
40. ЦГА РД. Ф. Р-610. Оп. 1 с. Д. 7. Л. 17.
41. ЦГА РД. Ф. Р-610. Оп. 1. Д. 7. Л. 9.
42. Союз объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана (1917–1918 гг.)…С. 50.
43. Терский вестник. 1917. 10 дек.
44. ЦГА РД. Ф. Р-610. Оп. 1. Д. 7. Л. 3–3-об.
45. РГВИА. Ф. 1300. Оп. 1. Д. 295. Л. 491.
46. РГВИА. Ф. 1300. Оп. 1. Д. 295. Л. 491.
47. Союз объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана (1917–1918 гг.)… С. 50.
48. Там же.
49. РГИА. Ф. 1276. Оп. 21. Д. 53. Л. 2.
50. РГИА. Ф. 1276. Оп. 21. Д. 53. Л. 2.
51. Дзидзоев В. Д. Указ. соч. С. 202.
52. Терский край. 1917. 10 окт.
53. Там же.
54. Там же.
55. Кашкаев Б. О. От Февраля к Октябрю (национально-освободительное движение в Дагестане). М., 1972. С. 34.
56. ЦГА РД. Ф. Р-610. Оп. 1 с. Д. 17. Л. 1.
57. ЦГА РД. Ф. Р-610. Оп. 1 с. Д. 17. Л. 1–1-об.
58. ЦГА РД. Ф. Р-610. Оп. 1 с. Д. 17. Л. 1.
59. ЦГА РД. Ф. Р-610. Оп. 1 с. Д. 17. Л. 1-об.
60. ЦГА РД. Ф. Р-610. Оп. 1 с. Д. 15. Л. 9.
61. ЦГА РД. Ф. Р-610. Оп. 1 с. Д. 15. Л. 19.
62. ЦГА РД. Ф. Р-610. Оп. 1 с. Д. 15. Л. 19.
63. Терский край. 1917. 11 окт.
64. Там же.
65. Думова Н. Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром (октябрь 1917–1920 гг.). М., 1982. С. 51–52.
66. Терский край. 1917. 11 окт.
67. Там же.
68. Там же.
69. Заря свободы. 1917. 20 сент.
70. Там же.
71. Терский край. 1917. 11 окт.
72. Тахо-Годи А. Указ. соч. С. 167.
73. РГВИА. Ф. 1300. Оп. 1. Д. 130. Л. 240.
74. Тахо-Годи А. Указ. соч. С. 164.
75. ГАРФ. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 619. Л. 107.
76. ГАРФ. Ф. 1318. Оп. 1. Д. 619. Л. 107.
77. Терский вестник. 1917. 3 дек.
78. Горская жизнь. 1917. 13 дек.
79. Кашкаев Б. О. Указ. соч. С. 135.
80. Василевский К. Ислам на службе контрреволюции. М., 1930. С. 44.
81. Кашкаев Б. О. Указ. соч. С. 135.
82. РГВИА. Ф. 1300. Оп. 1. Д. 130. Л. 240.
83. Северокавказский край. 1917. 24 окт.
84. РГВИА. Ф. 1300. Оп. 1. Д. 130. Л. 240.
85. Кавказ. 1917. 14 дек.
86. Там же.
87. Кашкаев Б. О. Указ. соч. С. 231.
88. Кавказ. 1917. 14 дек.
89. Никонов И. Н., Гальцев В. С. Ной Буачидзе. Орджоникидзе, 1957. С. 68.
90. ЦГА РСОА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 1 Л. 11.
91. Никонов И. Н., Гальцев В. С. Указ. соч. С. 68.
92. Терский вестник. 1917. 11 нояб.
93. Там же.
94. Там же.
95. Там же.
96. Терский вестник. 1917. 5 дек.
97. Терский вестник. 1917. 10 дек.
98. Там же.
99. Гугов Р. Х. Совместная борьба народов Терека за Советскую власть. Нальчик, 1975. С. 194.
100. Терский вестник. 1917. 13 дек.
101. Там же.
102. Терский вестник. 1917. 5 дек.
103. Терский вестник. 1917. 22 дек.
104. ЦГА РД. Ф. 1 П. Оп. 1. Д. 3. Л. 5.
105. ЦГА РД. Ф. 1 П. Оп. 1. Д. 3. Л. 5.
106. Терский вестник. 1917. 10 дек.
107. Там же.
108. Там же.
109. Там же.
110. Горская жизнь. 1917. 9 дек.
111. Там же.
112. Терский вестник. 1917. 10 дек.
113. Там же.
114. Там же.
115. Там же.
116. Горская жизнь. 1917. 9 дек.
117. ЦГА РД. Ф. 1 П. Оп. 1. Д. 3. Л. 5.
118. ЦГА РД. Ф. 1 П. Оп. 1. Д. 3. Л. 5.
119. ЦГА РД. Ф. 1 П. Оп. 1. Д. 3. Л. 5–6.
120. ЦГА РД. Ф. 1 П. Оп. 1. Д. 3. Л. 5–6.
121. ЦГА РД. Ф. 1 П. Оп. 1. Д. 3. Л. 6.
122. ЦГА РД. Ф. 1 П. Оп. 1. Д. 3. Л. 8, 16–17.
Источник: Казачество и народы России: пути сотрудничества и служба России: материалы заочной научно-практической конференции. Краснодар: Кубанский государственный университет, 2008