Нравственно-этические оценки событий Кавказской войны в трудах Ф. А. Щербины

И. А. Харитонов,
кандидат географических наук, проректор по научной работе ИМСИТа

Война за включение Кавказа в состав Российской империи продолжалась более полувека -с 1801 г., когда на реке Йори в Кахетии батальоны генералов Лазарева и Гулякова отбили нападение крупного лезгинского отряда на Грузию, до 1864 г., когда прозвучали залпы победного салюта войск генерала Геймана в долине Кбаада (ныне Красная Поляна).

Кавказ в XIX веке стал средоточием экспансионистских интересов Российской, Османской и Британской империй, поэтому сохранение независимости горских народов в тех конкретных политических и социальных условиях представляется маловероятным.

На фоне этих объективных обстоятельств события войны получали эмоциональные оценки современников. Оценки одних и тех же событий или деятелей часто разнились в зависимости от культурного уровня, социального положения, политической ориентации или даже места жительства. Известна разница оценок деятельности знаменитого кавказского деятеля генерала графа Н. И. Евдокимова: холодный прием петербургскими "интеллектуалами", оценивавшими события начала 60-х годов XIX в. во многом глазами либеральных европейцев, и искренне-восторженные почести от ставропольцев, благодарных генералу за спокойствие в результате победы.

Каждая из этих точек зрения на результаты Кавказской войны имела и имеет право на существование, и подробный анализ разных источников этих точек зрения вряд ли представляет существенный интерес. Однако до сих пор весьма актуальны нравственно-этические оценки конкретных событий и деятелей, и особенно народов в целом: эти оценки имеют свойство экстраполироваться во времени и пространстве далеко за пределы конкретного события -вплоть до наших дней.

Общая направленность этих оценок зависит от того, к какому "лагерю" принадлежат их носители. Имеется в виду не только банальное разделение на "своих" и "чужих" -с какой стороны фронта виделись события (национальный аспект оценок), но и сословная принадлежность, интеллектуальный уровень, социальное окружение, семейная история.

По многим из этих параметров Ф. А. Щербина был близок не многим знаменитым российским историкам и мемуаристам Кавказской войны. Однако можно заметить существенные различия в оценках, содержащихся в "Истории Кубанского казачьего войска" [1], с оценками других историков.

Такие определения противника, как "хищники" и "разбойники", применяемые расширительно, можно встретить не только у сурового "проконсула Кавказа" А. П. Ермолова [2] и не склонного к самостоятельным суждениям чиновника Д. Н. Бантыш-Каменского [3], но и у современников Ф. А. Щербины: его коллеги по историографии Кавказской войны В. А. Потто [4], И. И. Ореуса, автора статьи в либерально-демократическом энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона [5] и А. А. Керсновского, автора великолепной "Истории русской армии", написанной в эмиграции [6]. Вот некоторые цитаты из вышеупомянутых источников:

"Селения сии не менее прочих наполнены были разбойниками... В них собирались хищники..." [2. С. 304], "Тут я узнал о подробностях сражения с закубанцами, которые в числе до полутора тысяч лучших, под предводительством известнейших их разбойников, сделали нападение на земли черноморцев...", "Приуготовили гибель разбойников..." [2. C. 373], "Оставленное селение Гихи, большое и богатое прекрасными садами, приказал я сжечь, ибо жители оного упорствовали прийти в покорность... Мошенническое селение Доун-Мартан, в котором укрываются всегда кабардинские абреки, сожжено..." [2. C. 422], "Предводитель хищников абадзехский владелец Джембулат Айтеков...", "Бей-Булат, атаман разбойничьих шаек..." [3. C. 346], "Появление хищников в наших пределах продолжалось по-прежнему..." [4. C. 273], "При Ермолове кабардинцы, ввиду известной наклонности их давать у себя приют закубанским хищникам..." [4. C. 279], название главы XXVI -"Хищники" [4. C. 318], "Хищнические набеги принимают положительно эпидемический характер." [4. C. 341], "Границы ее [Грузии] по-прежнему подвергались набегам соседних хищных народов", "Жители Джаро-Белоканской области, не прекращавшие своих хищничеств..." [5. C. 856], "Генерал Ртищев... предпринимал набеги на Чечню, обуздывая хищников..." [6. C. 94], "За рекой Сунжей гнездились чеченцы -самые отчаянные хищники..." [6. C. 95].

Названных авторов трудно обвинить в какой-то особенной тенденциозности. Скорее здесь можно увидеть некоторую традицию именовать противника этими нелестными терминами. Однако приверженность этой традиции наводит на мысль об определенном, устоявшемся отношении авторов к соседям -горским народам Кавказа. Эта обыденность терминов делает область их применения более широкой, чем первоначально: они становятся определением не только для "участников незаконных вооруженных формирований", но для народов в целом. При таком отношении трудно считать этих соседей равноправными гражданами одной страны.

Значительная часть военных историков и мемуаристов в погонах, Л. Богуславский [7], А. П. Беляев [8], Н. Дубровин [9], В. А. Бельгард [10], П. Бобровский [11], Сельдерецкий [12], А. Л. Гизетти [13]… либо вовсе не употребляют этих терминов, либо употребляют их в единичных случаях -только для конкретного случая разбоя против мирного населения. При этом для общих определений всегда используются слова "горцы", "мюриды", "неприятель", зачастую с добавлением эпитетов "доблестные", "храбрые", "молодечество".

Правда, они вообще весьма скупы на оценки и обобщения, ограничиваясь ролью хронистов. Однако именно в этих трудах встречаются такие общие оценки войны, как у М. Ольшевского [14]: "Положение Чечни было жалко и ужасно. Но что же делать: последствия войны всегда бесчеловечны и жестоки".

У Ф. А. Щербины [1] термины "хищники", "разбойники" практически отсутствуют. Даже о знаменитом Казбиче, упоминавшемся всеми авторами и принесшем немало бед русским, Щербина корректно пишет: "Известный черкесский вожак-наездник..." [1. Т. 2. C. 614].

Между тем, Ф. А. Щербина вовсе не избегает ответственных и нелицеприятных оценок войны вообще и действий российских войск и конкретных военачальников в частности: "Генерал Текеллий, известный в русской истории незавидною ролью разорителя Запорожской Сичи…" [1. Т. 1. C. 401]; о действиях русско-кабардинского отряда за Лабой в конце 1787 года: "Таким образом, кабардинцы, оставшиеся также всюду победителями, действовали совершенно иначе, чем русские войска. Они покоряли и водворяли, а не грабили и разоряли" [1. Т. 1. C. 406].

В рассказе о наказном атамане генерале Заводовском Щербина описывает странные приемы, применявшиеся Заводовским при утверждении списков представленных к наградам [1. Т. 2. C. 94], упоминает о ненависти к Заводовскому сослуживцев [1. Т. 2. C. 95], сравнивает с ним генерала Рашпиля, отдавая последнему преимущество во многих нравственных и профессиональных качествах [1. Т. 2. C. 99]. А для генералов Текели и Бибикова употреблены редкие в подобных трудах резкие характеристики русских генералов -включая даже такое определение, как "погромщик".

Не избежал оценки даже непогрешимый Суворов. О его расправе с ногайцами на Ее в 1784 г. -вполне недвусмысленное определение: "Произошло действительно нечто ужасное, неподдающееся никакому описанию", "Ужасная расправа русских войск с татарами..." [1. Т. 1. C. 392].

Нельзя сказать, что Щербина умалчивает о неприглядных действиях противоположной стороны. О нападении на селение Каменнобродское в 1809 г.: "Черкесы сожгли в нем 35 домов с надворными постройками, перерезали в церкви массу населения, взяли в плен до 200 душ об. пола и угнали до 5000 голов разного рода скота". Но и при этом к противнику применяется корректный термин: "Желая обмануть русские войска, обратно горцы (а не "хищники", "разбойники" -И. Х.) двинулись другим путем..." [1. Т. 2. C. 205].

Даже при описании знаменитого подвига полковника Тиховского в 1810 г. у нашего историка нашлось место для сочувствия противнику (в этом случае -противнику, праздновавшему победу!): "И в то время, когда в казачьих селениях раздавался плач в одиночных семьях, сплошные вопли слышались по аулам, отдавшим в жертву кровавой борьбы лучшую часть мужского населения" [1. Т. 2. C. 172].

О погибших при Калаусском побоище в 1821 г. он пишет: "Кладбище лучших сынов Черкесии" [1. Т. 2. C. 238]. Трудно не увидеть в этом комментарии симпатию к народу-противнику. При рассказе о событиях в феврале 1810 г. на р. Суп сказано еще определеннее: "На этот раз и казаки выказали чрезвычайную жестокость. Они жгли все и убивали всех без различия пола и возраста - мужчин, женщин и детей. Сам Бурсак вынужден был вмешаться в дело и успел спасти в нескольких аулах от смерти 14 мужчин и 24 женщины" [1. Т. 2. C. 173], "Пылали черкесские аулы, хлеб и сено, угонялся скот и приносились в жертву бренному Молоху человеческие жизни" [1. Т. 2. C.185].

Жестокие действия армейских отрядов также не скрываются. Приводя рапорт генерала Засса генералу Вельяминову об уничтожении Тамовского аула 1834 г., где Засс пишет, что в пламени погибли жители, не успевшие скрыться, Щербина заключает: "Правдивые, но жестокие слова кровавой истории в Закубанье" [1. Т. 2. C. 408].

Нелестная оценка дается действиям не только опального генерала Власова в 1826 г., наказанного императором Николаем I, но и доблестного генерала Ермолова [1. Т. 2. C. 245]. При этом Щербина, увлеченный своим отрицательным отношением к действиям Ермолова, невольно ошибается в общей оценке этой личности: "Прямолинейный и самонадеянный Ермолов..." [1. Т. 2. C. 529]. В чем-чем, а уж в прямолинейности Ермолова, по единодушной оценке друзей и неприятелей -одного из хитрейших людей своего времени, уличить трудно. Нельзя не признать смелой оценку действий русского ("своего") офицера в условиях войны: "Возмутительный случай обмана горцев, способствовавший усилению их вражды к русским" [1. Т. 2. C. 283].

Не забыл Щербина и такого неприглядного аспекта войны, как действия русских дезертиров, тоже вносивших свой вклад в разжигание вражды. "В 1839 г. особенно свирепствовал казак Барышников, бежавший со Старой Линии в горы к черкесам и скоро ставший одним из видных вожаков черкесских партий, производивших набеги на Линию" [1. Т. 2. C. 412]. Нельзя не обратить внимания на слова "особенно свирепствовал" -употреблены Щербиной, конечно, сознательно.

Стремление к объективности в описаниях взаимоотношений казаков и горцев в начале XIX в. иллюстрируется такой фразой: "В казачьих документах явно сквозили доброжелательные намерения к черкесам как соседям. Казалось, были лишь обычные правонарушения с обеих сторон. Воровали лошадей и скот черкесы у казаков и казаки у черкесов..." [1. Т. 2. C. 152].

Бережно воспроизводит Фёдор Андреевич нечастые случаи примирения, причем не просто регистрирует их, а придает им особую эмоциональную окраску, употребляя слова "трогательный", "самоотвержение": "Ряд трогательных случаев обращения мирного черкесского населения за помощью к русским." [1. Т. 2. C. 324], "Горцы шли еще дальше. Раз вставши на почву мирных отношений, они давали примеры заботливости и самоотвержения, помогая русским в несчастных случаях" [1. Т. 2. C. 327, "Горцы выказали себя благородными союзниками..." [1. Т. 2. C. 328].

Резюме второго тома "Истории..." тоже не обошлось без нравственно-эмоциональной оценки: "На общем же фоне жизненных условий все время продолжалась борьба русских с горцами, борьба упорная, длительная и обильная всеми ужасами взаимного истребления людей" [1. Т. 2. C. 331].

Последняя глава второго тома "Истории..." изобилует примерами жестокости с обеих сторон. На фоне этого искусно выстроенного ряда ярко показана государственная мудрость императора Александра I, отказавшего в награде князю Бековичу-Черкасскому в 1825 г. -под предлогом его жестокости по отношению к мирному населению. Щербина особо подчеркивает: со стороны престола постоянно звучали напоминания о гуманности, а эксцессы следует относить на счет местного командования, и особенно нелюбимого Щербиной А. П. Ермолова.

Во время создания Ф. А. Щербиной "Истории..." национальной проблемы в российской императорской армии не было. А. И. Деникин об этом времени писал: "Как и везде в русской армии, национальные перегородки в офицерской, да и в солдатской среде стирались совершенно, не отражаясь вовсе на дружном течении полковой жизни"; "Статистика офицерского корпуса по признакам национальности или родного языка никогда не велась. Отмечалось лишь вероисповедание... В списке генералитета 1912 г. числилось 86 % православных" [15. С. 210].

Случаи назначения на высокие армейские и даже казачьи посты офицеров и генералов неправославного вероисповедания не казались чем-либо необычным. Так, одним из самых почитаемых казачьих атаманов стал поляк-католик Ф. А. Круковский [1].

Среди генералов и офицеров значительная доля приходилась на немцев (остзейцев), грузин, армян, горцев Кавказа. Вообще, в армейской среде, даже во время долгой и жестокой Кавказской войны, к горцам относились с симпатией. Бывали даже курьезные случаи -описание одного процитировано эмигрантом, тверским драгуном Г. Ф. Танутровым из мемуаров графа Бенкендорфа: "Апшеронский полк был расположен против лезгин, а Куринский полк -против чеченцев. Как-то во время перемирия на одной ярмарке чеченцы подрались с апшеронцами. Причем куринцы тоже приняли участие в драке, но в защиту чеченцев. Когда граф поставил это в вину куринцам, последние ответили: "Как нам не защищать чеченцев, они наши братья, вот уже двадцать лет, как мы с ними деремся" [16. С. 89]. Целенаправленная и разумная национальная политика царского правительства на Кавказе в течение всего XIX в., иногда шедшая вразрез с реальными военными потребностями, и не всегда приветствовавшаяся командующими, заслуживает более подробного анализа.

Отношение Ф. А. Щербины к национальному аспекту Кавказской войны в целом совпадает с общим настроением части современников, особенно военных. Однако "История..." изобилует вполне определенными оценками фактов и личностей, существенно отличающими этот главный труд кубанского историка от наиболее известных источников по истории войны на Кавказе.

Литература:
1. Щербина Ф. А. "История Кубанского казачьего войска" в 2-х томах.
2. Записки А. П. Ермолова. 17981826 гг. -М.: ВШ, 1991.
3. Бантыш-Каменский Дм. Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов: в 4-х частях. -Ч. 4. Репринтное воспроизведение издания 1840 г. -Издательское объединение "Культура", 1990.
4. Потто В. А. Кавказская война: в 5 томах. -Т. 5. -Ставрополь: Кавказский край, 1993.
5. Ореус И. И. Кавказские войны. Энц. словарь Брокгауза и Ефрона, -Т. XIII а, -СПб, 1894.
6. Керсновский А. А. История русской армии в 4-х томах. -Т. 2. -М.: Голос, 1993.
7. Богуславский Л. История Апшеронского 81-го пехотного полка 17001892. -Т. 2. -Спб, 1892.
8. Беляев А. П. Воспоминания о пережитом и перечувствованном // Русская старина. -1881. -№ 12.
9. Дубровин Н. Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. В 6 томах. -СПб., 1888.
10. Бельгард В. А. Автобиографические воспоминания // Русская старина. -1899. -№ 2.
11. Бобровский П. Успехи в борьбе с мюридами на Восточном Кавказе // Военный сборник. -1896. -№ 9.
12. Сельдерецкий. Пшехский отряд // Военный сборник. -1867. -№ 10.
13. Гизетти А. Л. Хроника Кавказских войск. -Тифлис, 1896.
14. Ольшевский М. Князь Барятинский в 1852 г. // Русская старина. -1879.
15. Деникин А. И. Путь русского офицера. -М.: Прометей, 1990.
16. Танутров Г. Ф. Свет и тени Кавказа. От Тифлиса до Парижа. -М.: Воениздат, 2000.

Конференция «Научно-творческое наследие Ф.А. Щербины и современность». Краснодар, 2004 год