Кубанское казачество вполне успешно и поступательно идет по пути социальной интеграции и самопознания, востребуя образы, символы, события, персонажей героев своей исторической картины мира.
В 1990-2000-е годы в нашей стране получает всестороннее развитие тематика исторических исследований по проблемам казачества России, связанная с процессом трудного возрождения этого феномена русской, российской истории. В 2009 г. в Ставропольском государственном университете была защищена докторская диссертация О.В. Матвеева (Кубанский государственный университет), написанная на весьма актуальную и интересную тему: «Историческая картина мира кубанского казачества: особенности военно-сословных представлений (конец XVIII-начало XX в.)»[1].
Автор диссертации давно известен, как серьезный историк, автор целого ряда работ по проблемам кубанского казачества и северокавказской истории XVIII-XIX вв. В силу того, что указанное исследование пока недоступно широкому кругу специалистов (остается надеться на его скорейшую публикацию) мы хотим обратить внимание историков и широкой общественности на некоторые грани этой, безусловно, интересной, творческой, талантливо выполненной работы.
Исследуя особенности народной памяти, О.В. Матвеев останавливается на образах военачальников и атаманов в контексте народной истории [2, с.34-35]. В галерее этих образов военачальников «выпала» знаковая фигура А.П. Ермолова. Между тем, О.В. Матвеев несколько лет назад отмечал, что в казачьем фольклоре существует положительное отношение к этому историческому деятелю [3, c.77-90]. По мнению информаторов историка, Шамиля пленил именно Ермолов, что, разумеется, является ошибкой, но ошибкой очень показательной. В этом факте, как отмечал О.В. Матвеев, выразилось отношение кавказского казачества к Ермолову как символу победы. И это важная черта народной памяти, демонстрирующая именно народное восприятие истории, которое не исчерпало себя и поныне [4, С.71-75; 5, с.71].
Другая сторона исследования, которую необходимо, на наш взгляд, позиционировать особо, заключается в том, что, несмотря на прослеженный О.В. Матвеевым дух противоборства казаков и горцев (это видно, например, в ролевых детских играх в «казаков» и «черкесов» [6, с.24] или указаний народной памяти на стремление покончить с набегами на русские поселения как причину вхождения кавказских народов в состав России [7, с.30] и т.д.), работа диссертанта не фиксирует мотивов полного отчуждения казачьего и горского миров. «В казачьей картине мира образ черкеса, - пишет диссертант - наделен целой палитрой красок от непримиримого противника до доброго соседа, причем позитивных национальных стереотипов фиксируется больше» [8, с.35]. Этот вывод на более высоком уровне подтверждает ранее сделанное заключение А.Р. Салчинкиной: «В сознании казачества образ горца так и не оформился в классический образ врага… был ситуативным и радикально не менял сознание казачества» [9, c.26]. О.В. Матвеев справедливо отмечает: «Длительная совместная жизнь кавказских народов и казаков в рамках единого региона и государства укрепляла чувство общности исторических судеб. Казаки нередко владели языком соседей, уважали их обычаи, ценили добрососедские отношения и личное куначество» [10, c.41]. Приведем и еще одно подтверждение отнюдь не одномерно враждебного отношения рядовых русских кавказцев, казаков, к Кавказу и горцам. В параграфе 6.3 «Южнославянский мир как объект освобождения в исторических представлениях кубанских казаков» О.В. Матвеевым исследуются представления, которые, как отмечает диссертант, характеризуются дореволюционным историком П.А. Гейсманом формулой «славянский крестовый поход» [11, c.36]. Хорошо известно, что, скажем, для, официальных деятелей, военных и историков, скажем, таких, как Р.А. Фадеев, Кавказ был средоточием враждебной всему христианскому миру энергии вытесняемого из истории мусульманства и т.п. Этому вторили некоторые вполне по имперски мыслящие декабристы, писавшие о войне на Кавказе как о многолетней борьбе цивилизации с варварством, искупительного креста с полумесяцем (А.П. Беляев) [12, c.283]. Так вот, как вытекает из работы О.В. Матвеева, применительно к Кавказу, Северному Кавказу, в среде казачества не было подобных ассоциаций о культурно-конфессиональном противостоянии между русскими и кавказцами.
И все это несмотря на то, что столкновения казаками и горцами имели порой, действительно очень острый характер. По этому поводу Ф.Ф. Торнау писал: «Война велась со всем ожесточением народной вражды (курсив наш. – Авт.). Ни казаки, ни черкесы никогда не просили и не давали пощады». У данного автора есть и другие, не менее яркие формулировки [13, c.141, 163]. В связи с этим, нельзя не привести интересную цитату из недавней книги Якова Гордина: «Настоящие русские кавказцы (а казаки имеют к ним прямое отношение – Авт.) воспринимали Кавказ как единое целое. Несмотря на ожесточенное противостояние с большей частью горцев, они не проводили роковую границу между собой и горскими народами…Кавказ был для русских кавказцев своим, а с горцами их связывали сложные и подчас причудливые психологические отношения» [14, c.50].
В самом деле, в казачьей среде были распространены обычаи, которые сейчас некоторые национальные авторы пытаются приписать самим казакам. Ш.А. Гапуров, например, утверждает, что «в годы Кавказской войны казаки отрубали головы горцам. Их либо вывешивали на шестах вокруг казачьих станиц, либо продавали родственникам убитых для захоронения» [15, c.109]. При этом исследователь ссылается на Л.Н. Толстого, который описывает, «как у многих казаков на седлах были скальпы убитых ими горцев» [16, c.109].
Но подобные обычаи перешли к казакам от горцев, о чем, например, говорят новейшие исследования Ю.Ю. Карпова. У тушин, лезгин, горцев-грузин и др. было принято отрубать кисть руки или голову у убитого врага. Эти действия имели глубокую мотивацию, уходящую вглубь веков, и связанную с местными дохристианскими и домусульманскими воззрениями. Юноша-тушин должен был при сватовстве к девушке принести ей три или семь (сакральные числа) кистей рук поверженных им врагов. «Такая добыча и такой подарок подразумевали обладание молодым человеком надлежащей для брака силой - мужеством-самцовостью. Отрезанные руки свидетельствовали о взрослости молодого человека/жениха, его победах в единоборстве с соперниками на право называться мужчиной в широком смысле этого слова» [17, с.305]. При этом отрубленными кистями павших неприятелей горскими мóлодцами «украшались» стены молитвенных зданий, мечетей или святилищ. Причина этого заключалась в том, что “перейдя в категорию взрослых, горец теми же средствами упрочивал свое общественное положение», т.е. помещал эти ужасающие для нас аксессуары на стенах своего дома и зданий общественного значения. «Такие знаки личной храбрости повышали степень уважения и отличия в народе» [18, с.305]. Смысл указанных обычаев заключался, если посмотреть глубже в историю, в представлениях первобытной эпохи, когда жизненная сила «чужаков», добытая подобным способом и перемещенная в сообщество «победителя», должна была способствовать благоденствию членов такового. Но если у горцев, таким образом проявлялись реликты древнейших и древних общественных практик, соответствующие уровню их менталитета и общественного развития (имеется в виду и т.н. «военная демократия») [19], то казаки, а также российские солдаты, немало перенявшие из воинского быта горцев, в том числе, обычай не оставлять тела павших в руках у противника, находились на другой исторической стадии, давно пережившей аналогичные архаические социальные и ментальные институты.
Причина названных заимствований уже анализировалась учеными, которые писали о фактах «окавказивания» военнослужащих отдельного Кавказского корпуса, российских солдат и офицеров, участвовавших в боевых действия на Кавказе [20, с.120-123; 21, с.134-142 и др.; 22, с.126-129]. В числе причин отмеченной «аккультурации» назывались специфическая местная обстановка, перенятие здешних приемов ведения боя и обычаев, все более тесное знакомство с кавказскими традициями, культурой, менталитетом, увлечение особой военной романтикой (говоря по современному, «экстримом») и т.п. В еще большей степени все эти предпосылки «окавказивания» можно отнести к казачеству, которое менее чем регулярные войска, особенно до прихода А.П. Ермолова, было подчинено всевозможным уставам и правилам. Те или иные группы казачества (прежде всего, гребенцы) уже давно проживали на Кавказе, имели тесные этнические контакты с горцами и были, как неоднократно отмечалось специалистами, не только в культурно-бытовом отношении, но и нравами, образом мыслей близки горцам, куначились с ними, а то и уходили в горы, или, например, в турецкие владения (некрасовцы) протестуя против утверждения жестких государственных порядков. Какими бы серьезными и ожесточенными ни были, время от времени, столкновения между казаками и горцами, те и другие были органичными составляющими одного мира, без которого их жизнь теряла всякий смысл. Это были соперники-друзья (или наоборот), которые, все же, не помышляли о том, чтобы уничтожить друг друга насовсем. Казаки и горцы взаимно дополняли (и дополняют!) друг друга, как составные части мозаичного и богатого этнического полотна – главного богатства нашего Северного Кавказа и утрата какой-то его части невозвратимо приведет к искажению и обеднению его национального, культурного и исторического облика.
В заключение, возвращаясь к исследованию О.В. Матвеева, укажем, что одним из важных его итогов убедительная констатация того, что кубанское казачество вполне успешно и поступательно идет по пути социальной интеграции и самопознания, востребуя образы, символы, события, персонажей героев своей исторической картины мира. Этого, к большому сожалению, в той же мере уже нельзя сказать о ситуации с казачеством центральных и восточных районов Северного Кавказа. Суть ее заключается в постепенном исчезновении терского казачества в результате исторически сложного, многоэтапного, драматического процесса размывания, маргинализации, выдавливания, а порой и геноцида русского и «русскоязычного» населения, например, в дудаевско-масхадовской Чечне [23].
Примечания
1. Матвеев О.В. Историческая картина мира кубанского казачества: особенности военно-сословных представлений (конец XVIII-начала XX в.). /Автореф. дисс. докт. ист. наук. – Ставрополь, 2009.
2. Там же.
3. Матвеев О.В. «Распрощайся, ты Шамиль…» (пленение имама в устной истории Кубанских казаков) //Вопросы северокавказской истории. Вып.9. – Армавир, 2004.
4. Дударев С.Л. Образ А.П. Ермолова на рубеже XX-XXI вв.//Вестник архивиста Кубани. № 4.2009.
5. Щербакова Д.И. Этнические стереотипы в русско-чеченских отношениях. Южнороссийское обозрение. № 59.Ростов-на-Дону, 2009.
6.Матвеев О.В. Историческая картина.
7.Там же.
8.Там же.
9. Салчинкина А.Р. Кавказская война 1817-1864 гг. и психология комбатантства /Автореф. дисс. канд. ист. наук. – Краснодар, 2005/
10.Матвеев О.В. Историческая картина.
11.Матвеев О.В. Там же.
12.Беляев А.П. Воспоминания декабриста. – СПб: Русская симфония, 2009.
13.Торнау Ф.Ф. Воспоминания кавказского офицера. – Москва: Аиро-XX, 2000.
14.Гордин Я. Зачем России нужен был Кавказ? - СПб., 2008.
15.Гапуров Ш.А. Ермолов и Чечня (1816-1827 гг.). – Грозный, 2006.
16.Там же.
17.Карпов Ю.Ю. Взгляд на горцев. Взгляд с гор: Мировоззренческие аспекты культуры и социальный опыт горцев Дагестана. – Спб.: Петербургское востоковедение, 2007.
18.Там же.
19. Знаменитый «Нартский эпос» народов Кавказа, отражающий представления именно этой эпохи, несет в себе подобные же обычаи (отрезание правой руки, головы, снятие скальпа и убитого врага и непременная демонстрация этих атрибутов доблести победителя, соответствующей варварским нравам данной ступени общественного развития у многих народов мира).
20.Великая Н.Н. Кавказский не только по названию//Материалы Межрегиональной научной конференции «Российские Северный Кавказ: перспективы исследования и исторические вызовы». – Армавир, 2008.
21. Лапин В.В. Армия России в Кавказской войне XVIII-XIX вв. – Спб.: Европейский Дом, 2008.
22.Дударев С.Л. Трудными дорогами совместничества (размышления о статье А.А. Цуциева «Русские и кавказцы: по ту сторону дружбы народов//Вопросы южнороссийской истории. Вып.15. – Москва; Армавир, 2009.
23.Дударев С.Л. Россия там, где русские //Вопросы южнороссийской истории. Вып.16. – Москва; Армавир, 2010.
Опубликовано: Из истории и культуры Линейного казачества Северного Кавказа. Материалы Седьмой международной Кубано-Терской научно-практической конференции. –Армавир, 2010, с.170-172.