Российский общественный и политический деятель первой четверти ХХ столетия Н.И.Астров: «Судьба казачества – это судьба русского народа. И чем теснее будет между ними взаимодействие, чем крепче органическая и духовная связь, тем скорее эта судьба изменится и прояснится». Возрождающиеся ценностные основы казачьего менталитета – это пробуждающийся национальный «русский дух» и ростки этого пробуждения очень важны для единства всего российского суперэтноса.
Понятие «менталитет» (от лат. – ум, мышление, образ мыслей, душевный уклад) впервые начало употребляться в терминах средневековой схоластики еще в XIV веке.[14]. В Новое время этот термин получил развитие в исследованиях представителей школы «Анналов» во Франции на рубеже XIX и XX столетий, развивающих идеи исторической антропологии. Яркие представители этой школы: М.Блок, Л.Февр, И.Хайзенга, Ф.Айрес, Ж. Ле Гофф, Ж.Дюби - довольно широко трактовали понятие ментальность, включая сюда эмоциональное ощущение мира, «коллективное бессознательное».[3]. Основоположники исторической антропологии призывали историков отказаться от приоритета письменных, архивных источников и повернуться «лицом к ветру», привлекая для решения современных человеческих проблем не только опыт людей прошлого, но и их привычки мыслить, чувствовать алгоритмы их действий в различных обстоятельствах. Сторонники «новой исторической науки» Л.Февр и М.Блок стремились к воссозданию целостного представления о жизни людей, смело раздвигая для этого рамки исторической науки и используя понятийный аппарат и данные из других наук: географии, экономики, психологии, лингвистики. Л.Февр писал: «Удобства ради человека можно притянуть к делу за что угодно – за ногу, за руку, а то и за волосы, но, едва начав тянуть, мы непременно вытянем его целиком. Человека невозможно разъять на части – иначе он погибнет».[13]. Ментальность и явилась тем научным инструментом, с помощью которого ваяли свой «антропологический заряд» представители «новой исторической науки».
Категория «ментальность» в настоящее время вошла в понятийный аппарат целого ряда наук: истории, этнографии, этнологии, психологии, фольклористики, литературоведения и т.д. Интересны замечания классика французской исторической антропологии Жака Ле Гоффа о тенденции сближения ряда наук в связи с введением понятия ментальности.[6]. О том, что такая тенденция действительно существует, свидетельствует и появление новых дисциплин в отечественной науке. В частности, А.Я.Гуревичем, впервые использовавшим в 80-х годах XX столетия предшествующий опыт, накопленный западноевропейской наукой в изучении истории ментальностей, успешно развивается направление «исторической психологии».
В отечественной науке осмысление понятия ментальности пришлось на середину 90-х годов XX столетия. К этому времени был опубликован ряд работ классиков исторической антропологии И.Хайзенга «Осень Средневековья» и М.Блока «Короли-чудотворцы», вышедшие на Западе более 60 лет назад, прошли конференции и круглые столы историков, философов, психологов.
В современных отечественных исследованиях менталитет интерпретируется как динамично развивающийся феномен, который, являясь транслятором культуры ценностей общества или группы, в то же время формируется у личности под воздействием социального окружения путем воспитания и самовоспитания. Менталитет определяет направленность поведения и решений личности, оказывает воздействие на выбор личностью моделей социального поведения, образцов мыслей и поступков.[1]. Менталитет, таким образом, выступает как активный фактор человеческой жизнедеятельности. С одной стороны, он способствует определенным стереотипам в мышлении, чувствах, ценностных ориентациях, в способах действий. С другой стороны, он играет роль своеобразного фильтра, отвергая все то, что противоречит ценностным меркам и вызывает неприятие у конкретной личности. «Таким образом, менталитет, выступает вектором жизненного поведения человека», - замечают В.С.Кукушин и Л.Д.Столяренко. [5].
Понятия менталитет и ментальность выходят на понимание национального менталитета как одного из признаков нации. Вопросы национального менталитета рассматриваются в работах Р.Г. Абдулатинова, Ю.П.Андреева, В.В.Бабакова, Ю.В.Бромлея, П.С.Мамута, Х.Ордеги-и Гасседа, М.Н.Руткевича, Т.Г.Стефаненко, В.М.Семенова, В.А.Тишкова, М.Ю.Шевякова, Л.А.Чумихина и др. Работы этих авторов раскрывают значение национального менталитета в жизни этносов и наций.
Русский национальный менталитет, составляющий основу российской цивилизации, складывался под влиянием четырех основных сил: природных условий, особенностей социальной жизни, православной религии и специфических особенностей национального воспитания.[11]. Эти детерминанты русского национального менталитета раскрываются в исследованиях российской системы образования и воспитания (К.Д. Ушинский, А.П.Ветошкин, А.И.Минаков.); в исследованиях роли природных факторов (И.А.Ильин, В.О.Ключевский, Д.С.Лихачев, О.А.Платонов, Н.С.Трубецкой, А.С. Хомяков), особенностях авторитарного устройства государственной власти и крестьянской общины (Н.А.Бердяев, А.О.Бороноев, А.А.Зиновьев, П.И.Смирнов), в православном векторе русского сознания (Н.А.Бердяев, С.Н.Булгаков, И.А.Ильин, П.А.Флоренский, П.И.Новгородцев).
Проблема русского национального менталитета всегда была объектом пристального внимания представителей общественной гуманитарной мысли. Тенденцией дня сегодняшнего стал перенос акцентов с общего на частное, на изучение ментальных процессов, происходящих в региональных социально-этнических группах русского населения и выявление закономерностей их развития.[9]. Исследование регионально-культурных особенностей собственно русского народа заметно отстает от национально-культурной рефлексии в национальных республиках, входящих в состав России. До сих пор не только в обыденной жизни, но и в науке, существуют некие фобии в отношении процессов, исследующих национально-культурную самоидентификацию русского населения. Такая позиция, наряду с заметным истончением, а в некоторых центральных областях (Тверской, Тульской, Смоленской, Псковской, Ивановской) практическим исчезновением материнской русской сельской субкультуры, приводит к невосполнимым потерям. Например, характерной чертой эпидемии российской депопуляции является ее ярко выраженная этническая окраска: депопуляция охватывает, преимущественно, центральную часть России и русский этнос. На территории Центрального и Северо-Западного районов России, с преимущественно русским населением, естественная убыль в два и более раза превышает среднероссийскую.[12]. Профессор Л.Л.Рыбаковский замечает: «В третьем тысячелетии от Рождества Христова Россия создает исторический прецедент, когда большие народы в мирное время, без внешнего воздействия могут исчезнуть только потому, что воспроизводство населения «сузилось» до уровня, не гарантирующего его выживание».[7].
На рубеже тысячелетий обострилась проблема цивилизационной самоидентификации России и ее станового хребта – русского этноса. Многие причины кризиса следует искать в прошлом ХХ столетии, когда модернизационный рывок к статусу Великой державы осуществлялся за счет принесения в жертву социокультурной модернизации. Сегодня получается, что сказать «я - русский» - это не сказать ничего, а сказать - «я – бизнесмен, пролетарий, инженер, ученый, тракторист» – это сказать все или, во всяком случае, самое главное».[8]. Последние два десятилетия выявили и другие деструктивные факторы, влияющие на самоидентификацию русской нации: сузился ареал распространения русского языка, в массовой культуре осуществляется его примитивизация, жаргонизация; снизился уровень образованности населения; обостряется проблема алкоголизма и наркомании, в связи с чем, возникает угроза существования всей российской цивилизации. Сегодня все мы являемся свидетелями фактического исчезновения ядра материнской сельской культуры русского народа, исторически располагавшейся в центральных областях России. Этот деструктивный процесс сопровождается изменениями в традиционной ценностно-смысловой, ментальной сфере общественного сознания, формируя не свойственные ранее русской ментальности черты эгоцентризма, индивидуализма, гедонизма.
В связи с этим, весьма проблематично выглядит соотношение вертикали – материнская русская культура – центральные области России, региональные культуры русского народа – российские регионы. В ситуации, когда центральная материнская составляющая русской культуры стремительно стагнирует, роль центров русской культуры смещается к региональным культурам русского народа: русскому Северу, Уралу, Сибири, Югу России, Дальнему Востоку. Такая децентрализация вполне закономерна и отвечает общей тенденции культурной регионализации российских регионов. Более того, давно назрела проблема дифференциации собственно русского этноса, имеющего свои существенные культурно-исторические различия на просторах России.
В анализе таких культурно-региональных различий важная роль должна принадлежать категории ментальности и менталитета. А.О.Бороноев замечает по этому поводу: «Региональные различия, кроме экономических и других, имеют ментальный характер, который понимается как определенная система образов окружающего мира, коллективные и индивидуальные представления, включающие архетипы социокультурной памяти, ценности, символы, традиции (установки) и чувства, сформировавшиеся в определенных условиях».[2]. Проблема типологии ментальности русского народа, рассматриваемая с учетом регионализации русской культуры, открывает новые направления в общественных науках, выводит изучение особенностей национального менталитета на более качественный уровень.
В культурно-региональных особенностях юга России таким новым вектором исследований является ментально-ценностная сфера культуры казачества как одного из субэтносов русского народа. Важно уяснить, что одним набором ценностей или нравственных качеств личности человека казачьей культуры оперировать в процессах социализации и идентификации молодого человека с культурой казачества - контрпродуктивно. Необходимо задействовать и глубинный уровень коллективного и индивидуального сознания, в том числе и бессознательную совокупность установок, обусловливающих особенности действий, чувств, мыслей и восприятия мира отдельным индивидом или социальной группой – то есть, всего того, что включает понятие менталитет.
Исследователи феномена казачества, задолго до введения в научный оборот понятия менталитет, уделяли значительное внимание особенностям мировоззрения, характера, привычек, образа мыслей и действий, целостной картины мира казачества.[10]. Однако эти сведения носили, как правило, описательный, констатирующий характер. Более образный, эмоционально-чувственный подход, приближающий нас к ментальному пониманию феномена, преобладал в творчестве великих русских писателей и поэтов, обращавшихся к теме казачества: А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова, Н.В.Гоголя, Л.Н.Толстого. Глубокое проникновение в ментальный мир казачества можно встретить у выдающихся казачьих писателей: Ф.Крюкова, П.Краснова, Р.Кулова, А. Серафимовича, а также в творчестве современных казачьих прозаиков: А. Губина, И.Кузнецова, В.Бутенко. Вершиной художественного осмысления казачьей ментальности является выдающееся творение ХХ столетия – роман М.А.Шолохова «Тихий Дон».
В советский период в общественных науках в качестве основной методологии превалировал экономический детерминизм, игнорирующий приоритетное значение цивилизационных качеств и ценностей личности. И только к началу III тысячелетия, когда понятие «менталитет» прочно вошло в лексикон целого ряда отечественных общественных наук, появляются работы историков, этнографов, социологов, исследующих отдельные стороны прошлой и современной жизни казачества с позиций ментальности. К ним следует отнести работы В.В.Глущенко, А.Л.Худобородова, Т.В.Таболиной, В.П. Трут, А.А. Озерова, А.П.Скорика, М.А.Рыбловой, В.А.Дорофеева, В.Е.Щетнева, С.А.Головановой, Я.А.Перихова, А.Г.Масалова и др. Весьма плодотворно и системно используются категории казачьей ментальности в работах краснодарского историка О.В.Матвеева.
По нашему мнению, возможности, открывающиеся в изучении феномена казачества с позиций кросснаучного ментального подхода, только лишь начинают осмысливаться отечественными учеными. В исследованиях истории и культуры казачества еще не до конца преодолены укоренившиеся стереотипы, а идеи «новой исторической науки» с трудом пробивают себе дорогу. Антропологизм как методология наталкивается на упорное сопротивление тех, кто по образному выражению Л.Февра «нередко только тем и занимаются, что расчленяют трупы».[13,67]. В частности, по отношению к казачеству продолжают бытовать такие мифологемы как «казак без службы не казак» или «с приходом советской власти заканчивается история казачества». Типичную точку зрения сторонников подобного подхода выразил И.Г.Яковенко: «Вне вполне определенного, архаичного, ставшего навсегда достоянием истории, социального, культурного и геополитического контекста казачество существовать не может».[15].
Анализ педагогических исследований, в той или иной мере использующих понятие казачьего менталитета и ментальности, приводит к констатации того, что авторы, работающие по данной теме, выделяют ментальные конструкты дореволюционного прошлого казачества и выстраивают теории переноса ценностей, норм, смыслов, качеств личности в реалии сегодняшнего дня. Такая логика научных исследований верна лишь отчасти. Механический перенос ментального сознания, ценностей, смыслов, свойственных казачьей культуре прошлого и моделирование на этой основе систем воспитания, в лучшем случае, не принесет планируемого воспитательного эффекта. Поскольку ментальная, ценностно-смысловая, сфера личности детерминирована культурно - историческими, социально-экономическими факторами развития общества, то и в анализе исследовательских задач, связанных с использованием педагогического потенциала культуры казачества, должны присутствовать не только императивы прошлого, но и ментальные образования, и культура современного возрожденного казачества. Именно в такой последовательности, по нашему мнению, необходимо выстраивать педагогические исследования, разрабатывающие воспитательные системы на основе культуры казачества.
Педагогам, политикам и казачьим лидерам следует только всегда помнить одну из незыблемых истин, которую точно выразил российский общественный и политический деятель первой четверти ХХ столетия Н.И.Астров в своих рассуждениях о будущем казачества: «Судьба казачества – это судьба русского народа. И чем теснее будет между ними взаимодействие, чем крепче органическая и духовная связь, тем скорее эта судьба изменится и прояснится».[4]. Возрождающиеся ценностные основы казачьего менталитета – это пробуждающийся национальный «русский дух» и ростки этого пробуждения очень важны для единства всего российского суперэтноса.
Список использованной литературы
1. Бондаревская Е.В., Пивненко П.П. Ценностно-смысловые ориентиры и стратегические направления развития сельской школы // Педагогика. – 2000. - №5.
2. Бороноев А.О. Территориально – региональный менталитет: сущность и функции // Ментальность этнических культур. Материалы международной научной конференции. - СПб., 2005. – С.16
3. Горюнов Е.В. Ж.Дюби. История ментальностей // История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. - М., 1996. - С.20.
4. Казачество. Мысли современников о прошлом, настоящем и будущем казачества. – Ростов-на-Дону, 1992. – С.33.
5. Кукушин В.С., Столяренко Л.Д. Этнопедагогика и этнопсихология. – Ростов-на-Дону, 2000. – С.142.
6. Ле Гофф Ж. Другое средневековье: время, труды и культура Запада /Пер. с франц. С.В.Чистяковой и Н.В.Шевченко под ред. В.А.Бабинцева. – Екатеринбург, 2000. - С.202.
7. Рыбаковский Л.Л. Депопуляция – угроза выживанию // Почему вымирают русские. Последний шанс / Под общ. ред. И.В. Бестужева – Лады. – М., 2004 – С.27.
8. Скворцов Л.В. Проблема цивилизационной самоидентификации России: теоретический аспект // Россия и современный мир. – 2005 - №2,. – С.55.
9. Стефаненко Т.Г. Этнопсихология: учебник для вузов. – 3-е изд. испр. и доп. – М., 2004.- С.153.
10. Сухоруков В.Д. Общежитие донских казаков в XVII-XVIII столетиях. – Новочеркасск, 1892.
11. Трофимов В.К. Менталитет русской нации. Учебное пособие. - Ижевск, 2002. - С.9.
12. Феофанов К.А. Социально-политические и ценностно-ментальные особенности цивилизационного развития России // Социально-гуманитарные знания. - 2006.-№1. - С.119.
13. Февр Л. Бои за историю. - М., 1990. - С.36
14. Шеуджен Э.А. Историография. История исторической науки. Курс лекций. – Майкоп, 1999. - С.221.
15. Яковенко И.Г. Цивилизация и варварство в истории России // Общественные науки и современность. -1996.-№3. –– С.111.
Статья напечатана в журнале «Культурная жизнь Юга России».-2008.-№ 3.-С.44-47.