«Казаки – сторожа и завоеватели окраин». Такое определение давал крупнейший историк казачества Ф. Щербина. Он же писал: «Вопрос о происхождении казачества принадлежит к числу тех исторических задач, которые нельзя считать окончательно решенными. Не уяснены ни процессы образования первоначальных форм казачества, ни постепенный ход в их развитии, не установлены ни ближайшие причины, породившие их, ни степень их самостоятельности, не даны ответы на вопросы: кто были творцы этих форм, ставшие во главе своеобразного движения народной массы к автономии и политической свободе? Вопрос о зарождении казачества остается поэтому открытым. Только дальнейшая, заведомо известная жизнь казаков и предшествовавшие ей формы народоправства дают определенные указания по этому вопросу».
А.В. Сопов, кандидат исторических наук,
доцент кафедры истории и права
Майкопского государственного технологического университета
«Казаки – сторожа и завоеватели окраин». Такое определение давал крупнейший историк казачества Ф. Щербина. Он же писал: «Вопрос о происхождении казачества принадлежит к числу тех исторических задач, которые нельзя считать окончательно решенными. Не уяснены ни процессы образования первоначальных форм казачества, ни постепенный ход в их развитии, не установлены ни ближайшие причины, породившие их, ни степень их самостоятельности, не даны ответы на вопросы: кто были творцы этих форм, ставшие во главе своеобразного движения народной массы к автономии и политической свободе? Вопрос о зарождении казачества остается поэтому открытым. Только дальнейшая, заведомо известная жизнь казаков и предшествовавшие ей формы народоправства дают определенные указания по этому вопросу» [1].
По версии историков Кубанской казачьей академии казачество – это, во-первых, культурно-историческая общность, народ; во-вторых, служилое сословие, формируемое тем или иным правительством для своих целей; в-третьих, административно-территориальное образование, экономическая общность всех народов и сословий, проживающих на казачьих землях.
С нашей точки зрения, опираясь на все известные источники, казаков можно классифицировать по следующим группам:
1. Вольные казаки – первое упоминание в 1380 г., согласно летописи Донского монастыря, донцы участвовали в Куликовской битве. Согласно Гребенской, Антониевой летописям и преданиям, казаки Донского городка, что был повыше станицы Казанской, преподнесли великому князю Дмитрию перед Куликовской битвой образ Донской Божией матери. Казаки городков Гребни и Сиротина – образ Гребневской Божией матери и участвовали в битве.
2. Служилые казаки являлись частью государевых людей. Они верстались из различных сословий. Исторические предшественники – черные клобуки. Служилые казаки делились на городовых, сторожевых, поместных, реестровых (украинские) и др.
3. Воровские казаки. Шайки степных разбойников. Сами выбирали своих атаманов (С. Разин, Е. Пугачев и др.).
4. «Вольное» казачество Смутного времени. Его выделяет историк А. Станиславский [2]. Они орудовали чуть ли не по всей России, в их составе преобладали недавние холопы, крестьяне, бедные дворяне. Служили то законной власти, то самозванцам. Боролись с дворянами за власть в разоренной стране. В отличие от предыдущих групп базой их формирования были не долины рек Северного Причерноморья, Северного Кавказа и Приазовья, а южные и западные районы самой России, охваченной гражданской войной.
С XVI в. известно о существовании групп служилых людей тюркского происхождения на крымско-турецкой службе. Их называли перекопскими или азовскими казаками [3]. С этого же времени казаки начинают постоянно использоваться в качестве иррегулярных войск в русской армии, занимая левое крыло в каждом крупном воинском соединении. Иррегулярные казачьи части имели собственное командование – голов, атаманов, сотников – и обычно использовались при наступлении. При первых упоминаниях о казаках называются также севрюки и разбойники-русь. (В 1549 г. – в жалобе ногайских мурз Ивану IV). В источниках того времени встречаются также казаки: курмышские, темниковские, шацкие, пронские, алаторские, воронежские. Их положение и происхождение до конца не известно, но предположительно различно.
У историков, занимавшихся происхождением донских казаков, в течение долгого времени пользовалась популярностью версия о том, что в XV – начале XVI вв. некие рязанские казаки, они же мещерские казаки и они же городецкие казаки, сыграли весьма важную роль в русской колонизации Среднего и Нижнего Подонья вообще и в создании донского казачества в частности. Эту мысль высказал еще В.Н. Татищев [4], в законченном виде изложил С.М. Соловьев [5] и затем повторяли многие вплоть до недавнего времени [6].
Данную версию никто не опровергал. В новейшей литературе она повторяется редко, но не потому, что с нею кто-то не согласен, а лишь потому, что современные историки вообще считают не заслуживающими внимания ранние этапы развития казачества (не только донского). Дело в том, что они видят в развитии казачества, прежде всего, проявление антифеодальной борьбы крестьянства, а в соответствии с этим рассматривают историю казачества только с того момента, когда в казачьи области начинается массовое бегство крестьян из центра России и с Украины, т.е. не ранее чем со второй половины или даже с конца XVI в. Наличие каких-то более ранних групп казаков вообще не исключают, но ими мало интересуются [7]. Мы не отрицаем, что с середины XVI в. антифеодальная борьба действительно играла в истории всех групп казачества очень важную, в ряде случаев определяющую роль, но не считаем, что историкам не следует интересоваться ничем, кроме антифеодальной борьбы.
Рязанские казаки, мещерские казаки и городецкие казаки – это три совершенно различные группы населения, из которых ни одна не имела прямого отношения к истории донского казачества. Их отождествление между собой и с донскими казаками произошло потому, что историки понимали термин «казак» во всех случаях в каком-нибудь одном смысле, в то время как на самом деле в XV–XVI вв. термин имел несколько существенно различных значений.
Не вдаемся здесь в этимологию слова «казак», имевшего много значений в разные времена и у различных народов и в конце концов попавшего из тюркских языков кыпчакской группы в русский и украинский языки (см. Благова Г.Ф. Исторические взаимоотношения слов «казак» и «казах» // Этнонимы. М., 1970. С. 144–148). Для нас важно, что в XV – первой половине XVI вв. в юго-восточной Руси, по очень многочисленным русским источникам, которых мы не можем здесь перечислить (летописи, дипломатическая переписка и др.), слово «казак» имело в основном два значения.
Во-первых, казаками назывались профессиональные конные воины, приспособленные к действиям в степных условиях, лично свободные, обычно состоявшие в разбойничьих шайках или нанимавшиеся на пограничную военную службу к государствам, граничившим со степной зоной. По-видимому, они в большинстве своем не имели ни хозяйства, ни сколько-нибудь постоянного местожительства. Они не создали никаких более организованных групп, чем разбойничьи шайки. Такие казаки были наиболее многочисленны в первой половине ХVI в. на территории бывшей Большой Орды западнее Волги (восточнее Волги территории заняли заволжские ногайцы). Политический вакуум, существовавший там в течение первой половины XVI в. после разгрома войска Шейх-Ахмеда, был весьма удобен для развития паразитического бродяжничества и разбойничества. Заметим только, что политический вакуум не означал вакуума демографического, наоборот, существование разбойничавших казаков показывает, что было там и какое-то постоянное трудящееся население, за счет которого эти разбойники кормились так или иначе – путем ли просто грабежа или путем какой-то более регулярной его эксплуатации, ибо одним грабежом купеческих и посольских караванов кормиться невозможно. Кстати, и предшествующее двадцатилетнее существование войска «Ахматовых детей» на этой территории тоже свидетельствует о том, что она была не пуста.
Не видим никаких оснований считать, что казаки – разбойники и наемники – с самого начала, еще в XV в. формировались целиком или хотя бы большей частью из беглых крестьян. Более вероятно, что их первоначальное ядро составили остатки войска Шейх-Ахмеда, которое во время своей затянувшейся агонии постепенно разбегалось, порождая группы бездомных бродяг, не имевших возможности вернуться на свои заволжские кочевья, захваченные ногайцами. Впоследствии этнический состав этих казаков был, по-видимому, весьма пестрым, но среди их военачальников, судя по некоторым известным именам, было много татар. Бродячие наемники-разбойники тяготели к некоторым городам на окраинах своего ареала, особенно к турецкому Азову и к московскому Мещерскому Городку (впоследствии Касимову), где они сбывали награбленное и приобретали оружие и боеприпасы. При Иване IV они активно участвовали в качестве наемников в завоевании московскими войсками Среднего и Нижнего Поволжья, а затем постепенно сошли со сцены, прежде всего вследствие укрепления государственной власти, а отчасти, может быть, и просто потому, что состарились и вымерли ордынские ветераны, создавшие и поддерживавшие это казачество.
Во-вторых, в этот же период или несколько раньше появились и совсем другие казаки – разновидность регулярных войск в пограничных со степью крепостях соседних государств. В Московском государстве такие казаки в дальнейшем до конца XVII в. имелись в составе «служилых людей» наряду с другими группами (стрельцы и др.). Их называли обычно городовыми казаками, иногда полковыми казаками. Таковы были и все украинские казаки, кроме запорожских, и казаки на турецко-крымской службе – перекопские, азовские. Ниже мы будем условно называть всех таких казаков служилыми казаками в отличие от описанных выше неорганизованных казаков – разбойников и наемников. Служилые казаки набирались большей частью из населения тех стран, которым служили, наделялись землей на общих основаниях с другими категориями профессиональных воинов, имели постоянное местожительство и хозяйство. Неизвестно, почему две столь различные группы населения получили одно и то же название. Скорее всего, это произошло случайно, может быть, вследствие переходов отдельных лиц из одной группы в другую или даже просто из-за внешнего сходства в одежде, оружии и т.д.
В середине XVI в. название «казаки» было присвоено еще одной категории населения, которая существовала и раньше, но казаками не называлась. Это были группы населения разнообразного этнического состава за пределами официальных границ Московского и Польско-Литовского государств, имевшие развитое сельское хозяйство (хотя не всегда преимущественно земледельческое), и специфический территориально-общинный строй без феодалов, с демократическим самоуправлением и сильной военной организацией. Из таких групп, не имевших ничего общего ни с неорганизованными, ни со служилыми казаками, образовались известные объединения запорожских, донских и других подобных казаков, которые в литературе по сей день именуются просто казаками без дополнительных эпитетов или иногда называются вольными казаками. Это не единственный случай появления подобных казаков задолго до появления термина «казак», например, таковыми были и известные севрюки на Украине, впоследствии не сохранившие своей автономии и превратившиеся в крестьян.
Причины переноса названия «казаки» на группы подобного типа не вполне ясны. Вероятнее всего, в середине XVI в. военные формирования этих групп настолько усилились, что отдельные их отряды стали наниматься на службу, по крайней мере, для исполнения отдельных поручений, к московским и польско-литовским властям, у которых термин «казаки» ранее уже употреблялся применительно к упомянутым неорганизованным казакам-наемникам. Наниматели, интересовавшиеся лишь военными способностями этих людей, вероятно, первоначально просто не замечали, что среди наемников, ранее состоявших из профессиональных разбойников, появился качественно новый элемент – воины, имевшие где-то в глубине степей, вдали от московских и польских границ селения, хозяйство, семьи и развитую общинную организацию. Поэтому их и назвали тоже казаками.
Конечно, между неорганизованными казаками, служилыми казаками и просто казаками (вольными, по принятой терминологии) не было непроходимой пропасти, возможны были и переходы из одной группы в другую. Например, из неорганизованных казаков, во второй половине XVI в. разбойничавших в Нижнем Поволжье, по-видимому, какая-то часть вошла в состав служилых казаков в приволжских городах, а другая часть перешла в состав донских и северокавказских казаков. Но неверно было бы считать, что какая-либо одна из трех групп развивалась из другой. Они возникли, скорее всего, независимо друг от друга, и нельзя не видеть принципиальных различий между ними. Объединение их всех под общим термином «казаки», по мнению, например, А.А. Шенникова [8], – такое же историческое недоразумение, как, например, характерное для той же эпохи употребление термина «черкасы», под которым подразумевались в русской письменности и кабардинцы, и все адыгские народы, и вообще все народы Северного Кавказа, кроме славяно- и тюркоязычных, и запорожские казаки, и все украинские казаки, и даже вообще все украинцы, кроме крайних западных.
Рязанские казаки, как и подобает регулярному, профессиональному городскому войску, не только не возглавляют колонизацию Подонья, но и не участвуют в «молодечестве» и оказываются среди рязанских военных сословий едва ли не единственной дисциплинированной группой, способной воздержаться от «самодури».
Что касается мещерских казаков и городецких казаков, которых историки отождествляют с рязанскими, а следовательно, и между собой, то ни те, ни другие не имели с ними ничего общего, а друг с другом их сближала только дислокация в одном и том же районе Мещерского городка (позже Касимова).
Мещерские казаки – типичные неорганизованные казаки, базировавшиеся на Мещерский городок. Как и прочие казаки этого рода, они имели неопределенный этнический состав и нередко возглавлялись татарами.
Городецкие казаки – служилые казаки, притом особые. Это было регулярное войско касимовских «царей» и «царевичей» – различных татарских ханов, по разным причинам эмигрировавших на Русь и с середины XV в. систематически служивших московским великим князьям, а затем царям. Это войско формировалось исключительно из татар, специально поселенных близ Касимова (их потомки и сейчас там живут). Они ни в каких других войсках не служили, следовательно, не входили и в состав мещерских казаков, а татары, командовавшие мещерскими казаками, были, очевидно, не касимовскими.
Документы XVII–XVIII вв. фиксируют деление казаков на старых и молодых, старожилых (природных, коренных) и новопришлых. А также на низовских и верховых (выше Голубинского городка). Упоминаются также знатные (значные) и лучшие (лутчие) казаки, домовитые и жалованные.
К началу XVIII в. уже довольно четко прослеживаются такие категории казаков, как рядовые казаки, станичные атаманы и старшины, войсковые атаманы и старшины.
Наиболее полно картину социальной стратификации населения казачьих областей можно описать на примере Дона.
«...Складывание (донской казачьей – вставка моя, А.С.) общности шло параллельно в нескольких направлениях, – пишет Р.Г. Тикиджьян – во-первых, как сословие с четко регламентированной системой привилегий и повинностей. Во-вторых, как муниципия, огромная самоуправляющаяся община. В-третьих, как особая социально-экономическая группа с более поздним переходом от скотоводства к земледелию (в результате запретов и других особенностей), большой долей промыслов в общей системе хозяйствования. В-четвертых, «род оружия» [9], входя в кавалерийские дивизии четвертыми полками (наряду с драгунами, гусарами и уланами)» [10].
Уже с начала XVII в. начинается формирование группы донских, «базовых» (своих) татар, представителей тюркоязычных этносов, исповедовавших ислам. К середине XVIII в. закрепляются после длительного военно-политического и культурного взаимодействия права казачества за «базовыми» донскими калмыками, исповедовавшими ламаизм. При постоянных контактах с казаками названные группы не ассимилировались и сохранились вплоть до начала XX в. Часть из них неминуемо принимала христианство и вливалась в численно и политически преобладавшую славяно-русскую группу казачества. Со временем этот процесс привел к складыванию в среде донских казаков метисной прослойки, обозначавшейся в источниках XVII–XVIII вв. терминами «тума» и «болдырь».
Усиление военно-политических, экономических и культурных контактов с Россией в XVII в., с одной стороны, оформление системы крепостного права в метрополии, с другой, вызывали активный приток славяно-русского населения в ходе дальнейшей колонизации Юга и территории Дикого Поля. Кроме того, церковная реформа патриарха Никона послужила причиной притока на казачьи земли значительного числа старообрядцев поповского толка. До ХVIII в. источниками пополнения казачества в большей степени оставалась миграция, хотя с середины предшествующего столетия начался активный процесс внутреннего воспроизводства казачьего населения.
В последней четверти XVII в. приближение южных границ России к Дону и взятие Азова в итоге походов Петра I активизировали колонизацию донских земель. Сюда двинулись потоки беглых крестьян и тяглых людей, сезонных ремесленных рабочих («наброду» по терминологии того времени).
Неполноправное население Дона в XVII в. состояло в основном из «бурлаков», т.е. беглых, только что осевших на Дону. Они – источник волжских грабительских шаек. В категорию «голутвенных» казаков (голутва, голытьба) попадали бывшие бурлаки, участвовавшие в военных походах, которым разрешалось присутствовать на круге без права голоса (даже совещательного).
В связи с ростом населения усложнялась процедура включения в казачье войсковое сословие. Источники середины XVII – начала XVIII вв. фиксируют разделение не только на «старых» и «молодых товарищей», но также на «старожилых» и «новопришлых» казаков. Старожилами называли природных, коренных, родившихся на Дону в казачьей семье или бывших казаками в первом поколении, проживших на Дону 10–15 и более лет. Привилегии старшин и домовитых торговцев стали передаваться по наследству. Очень бурно эти процессы развивались в главном войске, в низовьях Дона. «Новопришлые» казаки по традиции, чтобы стать равноправными, должны были выдержать стаж, а затем попадали в разряд «голутвенных».
С начала XVII в. активно идет социальное становление неказачьих групп населения Дона. Более поздний термин «иногородние», «иногородцы», применяемый казаками к этим категориям, подразумевал людей, принадлежащих к иному, неказачьему роду, пришедших на Дон из других городов и областей. Эти группы изначально ограничивались в правах по сравнению с казачьей верхушкой и рядовыми казаками. В воинской казачьей среде к ним относились, как правило, с презрительным покровительством.
К таким категориям принадлежали и «зажилые бурлаки» из крестьян и работных людей, осевших на Дону. Они работали по найму на казачью верхушку, занимались добычей и варкой соли, ловлей рыбы, ремеслом, а позднее и земледелием. Однако на данном этапе названные страты оставались достаточно гибкими и имелась возможность перехода в состав казачества. Такой переходной социальной категорией долгое время был институт «оземейных» (семейных, приписных казаков). Не имея права участвовать в кругах, оземейные числились в составе казачьей военной организации, несли службу по охране станиц, выполняли иные повинности. Внизу социальной лестницы располагались пленные («ясырь»), как правило, из числа неправославного населения. Они находились на положении лично зависимых слуг, женщины часто в качестве наложниц. Их могли продать, обменять и т.д. [11]. Рабство носило патриархальный характер. Рабовладение среди донских казаков существовало до конца XVIII в., несмотря на все старания правительства по его искоренению.
Что касается этнического состава казачьих войск, то вот что по этому поводу пишет Б.Е. Фролов [12]: «Разрешение принимать в казаки всех желающих свободных людей меняет облик войска. В него устремились элементы, представляющие различные сословные группы русского общества. Поступали в Черноморское войско беспоместные или мелкопоместные украинские дворяне, торговцы, реестровые казаки Левобережья, гетманские и малороссийские казаки, донские и чугуевские [13].
Немало среди черноморских казаков встречается вышедших с «польской службы жолнер», отставных солдат и офицеров русской армии. В списке казаков часто встречаются «казенного ведомства поселяне», люди «мужицкого звания» и «неизвестно какого звания». Большое количество беглых из разных областей России крепостных крестьян, дезертиров и преступников» [14]. Зачисляются «сверху» работники из Малой России и Польши [15].
Дополнить можно словами Ф.А. Щербины по поводу образования Черноморского казачьего войска: «В собранное разноплеменное войско вошли великорусы, поляки, литовцы, молдаване, татары, греки, немцы, евреи, болгары, сербы, албанцы, белорусы, черкесы» [16].
Факты явно подтверждают его высказывание: «Черкесский владетель Мурадин Оуглы сделался черноморским казаком» [17]. «В феврале 1793 г. выразил желание продолжить службу в войске Черноморском бывший запорожский казак куреня Ведмедовского «Степан Моисеев сын Заводовский», родившийся в «турецком городе Хотене в законе еврейском» [18]. В высших эшелонах черноморской старшины мы встречаем выходца из польской шляхты войскового старшину Подлесецкого. Войсковой полковник А. Высочин – русский, а другой войсковой полковник И. Юзбаша – татарин.
Примечательна история хорошо известной черноморской семьи Бурносов. Основатель рода Петр Бурнос (имя которого выбито вторым на мраморной доске георгиевских кавалеров ККВ) – поляк Пинчинский. В начале XIX века он усыновил абадзехского мальчика. Родной сын Петра Бурноса Корней взял в семью еврейского мальчика. Спустя несколько десятилетий приемный сын Петра Бурноса писал: «Василь Корнеевич Бурнос – поляк, я – черкес, Старовеличковский Бурнос – еврей» [19].
Ю. Аверьянов и А. Воронов различают русское казачество как этносословную группу русских и российское казачество, которое составляют этносословные группы калмыков, бурят, татар, эвенков и др. Современное состояние казачества они определяют как субэтническую общность русского и украинского народов.
Российские казаки в XVIII – начале XX вв. представляли собой особое военное сословие (состояние), образованное государственной властью из представителей вольных казачьих и других сословий и национальностей. Они составляли особую сословно-территориальную общность, пользовались правами и преимуществами на условиях обязательной всеобщей воинской повинности. К ним относили также лиц казачьего происхождения – войсковых дворян, духовенство, разночинцев, торговых.
Приписные казаки того же времени – воины невойскового сословия, служившие в казачьих частях; за особые заслуги могли быть приняты в казаки. Иногда решением круга принимали в казаки и иногородних [20].
По своему положению отличались от крестьян и мещан потомки казаков тех формирований, которые к концу XVIII века утратили войсковое значение (например, полтавские, чугуевские, бахмутские, бугские, екатеринославские, дунайские, буджакские (новороссийские), украинские, азовские, башкирско-мещерские, крымско-татарские, греческо-албанские и др.).
В различные периоды того же времени в связи с насущными военными нуждами создавались временные казачьи части – иррегулярные военные формирования: Слободские-Черкасские и Малороссийский казачьи полки, ямской казачий полк, Московский казачий полк (образован в 1812 г. графом Дмитриевым-Мамоновым из своих крепостных).
Частично включались в военное сословие «инородцы». Так, часть бурят пополнила Забайкальское казачье войско, башкиры и мишари (этнографическая группа татар) в 1798–1865 гг. составляли Башкиро-мещерякское войско. В казачьем сословии состояла и часть калмыков, осетин, якутов.
История казачества полна драматизма. Государство, использовавшее казаков в своих целях, незамедлительно расправлялось с ними, как только геополитическая ситуация качественно изменялась. В 1764 г. было ликвидировано гетманство на Украине, в 1765 г. слободские полки реорганизованы в гусарские. В 1775 г. ликвидирована Запорожская Сечь, малороссийских казаков поначалу направляли на пополнение легкоконных и карабинерных полков, а с 1783 г. украинцы были включены в общероссийскую систему формирования армии.
В 1920-х – начале 1930-х гг. было осуществлено «расказачивание»: лишение казачества сословных привилегий, сопряженное с массовым выселением и истреблением части казацкого населения. В своих гражданских правах (включая призыв на воинскую службу) казачество было восстановлено лишь в конце 1930-х гг., но уже не как обособленная этносословная группа в составе русского народа, а на общих основаниях.
Примечания:
1. Щербина Ф.А. История кубанского казачьего войска. Екатеринодар,1910. Т. 1. Гл. VII. С. 420.
2. Казацкое движение 1615 –1618 годов // Вопросы истории. 1980. № 1. С. 104–116.
3. Аверьянов Ю., Воронов А. Счастье быть казаком // Наш современник. 1992. № 3.
4. Татищев В.Н. Лексикон Российский исторической, географической, политической и гражданской // Татищев В.Н. Избранные произведения. Л., 1979. С. 267.
5. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1959–1966. Кн. 3. С. 43, 277–278, 315, 694.
6. Балуев П.А. Историческое и статистическое описание станиц и городов Области Войска Донского. Новочеркасск, 1900. С. 2 ; Са¬вельев Е.П. Средняя история казачества. Новочеркасск, 1915–1916. Ч. 2. Вып. 5–6. С. 232 ; Сахаров П.П. Происхождение вольного Донского ка¬зачества // Сборник Областного Войска Донского статистического комитета. Новочеркасск, 1914. Вып. 5–6. С. 48, 50–51, 56, 66–67, 76–77 ; Тхоржевский С.И. Донское войско в первой половине XVII в. // Русское прошлое. Пг.; М., 1923. № 3. С. 9–10.
7. История Дона с древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. Ростов-н/Д., 1965. С. 94–99 ; Пронштейн А.П. К истории возникновения казачьих поселений и образования сословия казаков на Дону // Новое о прошлом нашей страны. М., 1967. С. 162–163; Шепелев И.С. Донское и волжско-терское казачество в классовой и национально-освободительной борьбе начала XVII в. в России // Из истории социально-экономического развития и классовой борьбы в Нижнем Поволжье. Волгоград, 1972. С. 6 –8.
8. Шенников А.А. Червленый яр. Исследования по истории и географии Среднего Подонья в XIV–XVI вв. Л., 1987. С. 60.
9.Так у автора (естественно имеется в виду вид вооруженных сил).
10. Тикиджьян Р.Г. Казачество и неказачье население Дона: становление, этносоциальный состав и проблемы взаимоотношений // Возрождение казачества: история и современность. Сб. научных статей к V Всероссийской (Международной) научной конференции. Новочеркасск, 1995.
11. Тикиджьян Р.Г. Казачество и неказачье население Дона: становление, этносоциальный состав и проблемы взаимоотношений // Возрождение казачества: история и современность : сб. научных статей к V Всероссийской (Международной) научной конференции. Новочеркасск, 1995.
12. Фролов Б.Е. У источников Черноморского войска (численность, национальный и социальный состав) //Проблемы истории казачества. Сб. науч. трудов. Волгоград. 1995. С 55–66.
13. Государственный архив Краснодарского края (ГАКК). Ф. 249. Оп.1. Д. 3. Л.1.
14. ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 112. Л. 1.
15. ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 142. Л. 15.
16. Щербина Ф. История Кубанского казачьего войска. С. 341.
17. ГАКК. Ф. 670. Оп.1. Д.17. Л. 57.
18. ГАКК. Ф. 249. Оп. 1. Д. 235. Л. 2.
19. ГАКК. Ф. 670. Оп.1. Д. 17. Л. 57.
20. Аверьянов Ю., Воронов А. Счастье быть казаком // Наш современник. 1992. № 3.
Источник: Вопросы казачьей истории и культуры: Выпуск 5/ред.-сост.: М.Е. Галецкий, Н.Н. Денисова, А.Ю. Муляр; Кубанская ассоциация «Региональный фестиваль казачьей культуры»; Отдел славянской культуры Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований им. Т. Керашева. – Майкоп: ООО «Качество», 2010.