Один из интересных и малоисследованных аспектов казачьей истории и культуры составляет круг вопросов, связанных с характеристикой межконфессиональных отношений внутри казачьего социума, а также обусловливающей их спецификой народной религиозности.
А.И. Зудин, аспирант кафедры дореволюционной отечественной истории
Кубанского государственного университета,
старший научный сотрудник Научно-исследовательского центра
традиционной культуры ГНТУ «Кубанский казачий хор»
Один из интересных и малоисследованных аспектов казачьей истории и культуры составляет круг вопросов, связанных с характеристикой межконфессиональных отношений внутри казачьего социума, а также обусловливающей их спецификой народной религиозности. В ряде исследований, посвященных различным казачьим войскам, отмечалась простота и некоторая грубоватость казаков в отношении вопросов, касающихся вероисповедания. При этом подчеркивалась фанатичная приверженность исповедуемому большинством из них православному христианству. Ограниченность казачьего социума усвоением главных принципов христианской этики, регламентирующей гражданскую и семейно-бытовую сферу, и некоторая индифферентность к догматико-каноническим тонкостям христианского вероучения были обусловлены, главным образом, статусом казачества как военно-служилого сословия, несущего фактически пожизненную службу и отвлекаемого от длительной мирной жизни. В этих условиях сословная принадлежность становилась первичной по отношению к религиозной идентификации. Во многом именно поэтому в ряде казачьих войск получило широкое распространение старообрядчество, которое выступало к тому же неким символом былой казачьей обособленности от Российского государства и вольностей, сохранившихся после интеграции казачества в состав империи.
Все вышесказанное необходимо для понимания специфики старообрядчества на Кубани. Казаки-старообрядцы Старой линии унаследовали традиции донского казачества. Уже в дореволюционных трудах, посвященных кубанскому казачеству, мы находим подтверждение нашим предположениям. Ф.А. Щербина отмечал, что у переселившихся на Кубанскую линию донцов «духовного сословия, как бы не было совсем», объясняя это тем обстоятельством, что на Кубань были переведены исключительно «раскольники» [1]. Однако уже А.Д. Ламонов отмечал первоначальную размытость границ между православной и старообрядческой частью казаков. Обозначив приблизительную численность старообрядцев около ⅓ всех переселенцев [2], А.Д. Ламонов, опираясь на воспоминания первопоселенцев ст. Кавказской, писал, «что во время движения поселян были смертные случаи, священника не было, отпевания совершал старообрядческий уставщик, не разбирая, старообрядец или православный был умерший, нужда счетов не вела, а долг христианский требовал исполнения» [3]. Далее следовало, что «православные того времени крестное знамение делали двуперстно, по-старообрядчески, самое знамение делали истово-правильно; в некоторых семьях и поныне поддерживается старый обычай» [4].
А.П. Пронштейн в своей работе «Земля Донская в XVIII веке» провел статистическое расследование относительно переселенцев на Кубанскую линию в 1794 г. Из 1 тыс. семейств, подлежащих переселению, 644 были выходцами из 5 среднедонских станиц, принимавших наиболее активное участие в волнениях 1792–1794 гг.: Есауловской, Кобылянской, Нижне-Чирской, Верхне-Чирской и Пятиизбянской. Согласно характеристикам, даваемым в то время этим станицам, все они почти сплошь состояли из «раскольников», «упрямство коих и злонравие довольно известны» [5]. Даже после переселения казаков из названных станиц подавляющее численное превосходство старообрядцев сохранялось в двух из них: Верхне-Чирской и Пятиизбянской.
С первых лет по переселению казаков на Кубанскую линию церковное строительство шло следующим образом. В первый же год в шести новообразованных станицах строятся молитвенные дома. А в скором времени в пяти из них (исключение составляет ст. Прочноокопская) появляются православные священники, и более половины переселившихся казаков становятся прихожанами Греко-Российской церкви. Однако старообрядческая половина казаков не удовлетворяется исполнением треб собственных наставников и обращается через поверенного в Астраханскую духовную консисторию с просьбой о рукоположении для них собственного священника, который исполнял бы требы по старопечатным книгам и старому обряду. В 1799 г. для старообрядческого общества пяти линейных станиц рукополагается священник Авраам Кириллов, место пребывания которого находилось в ст. Прочноокопской [6]. Рукоположение священников для кубанских старообрядцев продолжалось до 1814 г. [7] и осуществлялось на правах единоверия. Однако о единоверческих правилах, разработанных митрополитом Платоном (Левшиным) и Высочайше утвержденных Императором Павлом I в 1800 г., старообрядцы ознакомлены не были. Не разбираясь, по-видимому, в канонических вопросах, казаки не придавали значения явно не возможному по старообрядческим установлениям принятию духовенства от Греко-Российской церкви без соответствующего чиноприема, который включал в себя отречение от «никонианской» ереси и миропомазание. Однако уже первые «старообрядческие» священники, перед которыми изначально ставилась задача постепенного обращения старообрядцев в православие, сталкиваются с трудностями в деле своей миссии, что служило причиной частой их смены в течение пятнадцатилетнего промежутка.
Например, в 1805 г. священник Федор Никитин рапортовал в Астраханскую духовную консисторию об чинимых ему со стороны староверов препятствиях в деле составления исповедных росписей и метрик «единственно потому, что они не хотят, дабы об них были подаваемы куда-либо исповедные росписи, считая по своей вере оное противным…» [8]. В этом же году священник Никитин был переведен по своей просьбе в приход более лояльных старообрядцев ст. Александровской Волжского казачьего полка по причине «закоснелости раскольников» Кубанской линии [9]. Похожие жалобы встречаются и от других священников. После 1814 г. кубанским староверам было повелено впредь прибегать к услугам «старообрядческих» священников ст. Александровской. Ее отдаленность от станиц Кубанского полка существенно затрудняла возможность для своевременного исправления треб. Возможно, церковное правление видело в этом один из способов борьбы с «расколом». Однако в течение последующих нескольких лет старообрядцы через своих пове¬ренных настойчиво продолжали ходатайствовать о рукоположении для них священников.
После очередного ходатайства старообрядческого поверенного Михаила Сесекина в 1823 г. старообрядческому обществу линейных станиц епархиальным правлением впервые было объявлено, «что священники к ним для исправления треб могут поставляться только на основании правил единоверия, утвержденных в пунктах 12 марта 1798 г. и 27 октября 1800 г.» [10]. Однако после ознакомления с этими правилами старообрядцы выразили решительный отказ, после чего епархиальное правление объявило им, что «не имеет более никакого законного основания удовлетворить их в просьбе» [11]. Последняя попытка выпросить себе священника в консистории датируется 1826 г. Поверенному от кубанских станиц отставному казаку якову Карачунову снова повторили условия рукоположения для них священника, на что последовал очередной отказ староверов [12]. После этого происходит окончательный разрыв между кубанскими старообрядцами и Греко-Российской церковью.
С этого времени кубанские старообрядцы прибегают к услугам расстриг и беглых попов, находящихся под церковным судом. Некоторые из них встречали даже покровительство со стороны войскового начальства. Так, скрывающийся от церковного суда за пьянство и «другие предосудительные дела» священник села Новозаведенное Ставропольской губернии Тимофей Ищорский был в 1845 г. принят старообрядческим обществом ст. Прочноокопской. Просьбы епархиального правления выдать его не завершились успехом. Главнокомандующий отдельным Кавказским корпусом распорядился оставить его в покое [13]. В течение пяти лет Ищорский исполнял требы у старообрядцев. После смерти Ищорского в 1850 г. у старообрядцев оказывается находящийся под запрещением за венчания несовершеннолетних священник Матвей Образцов, который также какое-то время находил защиту со стороны войскового правления [14]. Разумеется, такое лояльное отношение войсковой администрации к нуждам старообрядчества было делом совершенно немыслимым в крестьянских губерниях, тем более что это время приходилось на правление императора Николая I, политика которого в отношении старообрядчества отличалась значительной жесткостью.
Возвращаясь к проблеме характера взаимоотношений старообрядцев и православных внутри казачьего социума, отметим, что фонды архивов первой половины XIX в. изобилуют следственными делами по факту совращения казаков линии в «раскол». Насколько они были обоснованны, можно судить уже по наиболее ранним материалам.
В 1803 г. на «старообрядческого» священника ст. Прочноокопской Ф. Никитина последовала жалоба православного священника ст. Усть-Лабинской по поводу совращения Никитиным в раскол его прихожан. Однако выяснилось, что прибывшие к Никитину в ст. Усть-Лабинскую для совершения треб казаки, ввиду его длительного отсутствия в станице, крестили своих детей, венчались и исповедовались у православного священника лишь по большой на то нужде и только с благословения самого Федора Никитина [15]. Все допрошенные по факту совращения при этом подтверждали принадлежность к старообрядчеству. Такое поощрение «старообрядческих» священников обращения казаков-старообрядцев к услугам православного духовенства преследовало миссионерские цели. Однако на практике давало противоположный результат.
Прибегая к практике, в основном, крещения детей и венчания браков, старообрядцы оставались при своих религиозных убеждениях, игнорируя при этом повседневное посещение православных храмов, исповедь и причастие у православных батюшек. Формально это давало повод обвинять старообрядцев в совращении в раскол. Ситуация усугублялась широким распространением среди линейных казаков межконфессиональных браков. Весьма часто оказывалось, что обвиняемые сами были выходцами из смешанных семей, и выбор ими веры зависел от большего авторитета какого-либо из родителей или родственников. Несколько десятков таких семей в середине XIX в. фиксируются в станицах Тифлисской [16] и Григориполисской [17]. Посещение православных храмов казаками-староверами часто имело место во время прохождения ими службы, что также давало духовенству основание причислять их к православной пастве [18]. Согласно показаниям «совратившихся», главной причиной, по которой они были вынуждены прибегать к услугам православных священников, была невозможность совершать необходимые требы ввиду отсутствия собственного духовенства. Как показывал в 1860 г. один из обвиняемых в совращении престарелый казак ст. Новотроицкой Андрей Стрелков, «…в то время все старообрядцы венчались подобно ему в церкви, но без всяких по церковным правилам и законам гражданским обязательных условий» [19]. А заключение смешанных браков в первой половине XIX в., судя по всему, было делом настолько обыкновенным, что у казаков вызывали недоумение обвинения их в совращении себя и своих жен в «раскол». В 1864 г. три обвиняемых казака ст. Усть-Лабинской указали на 19 человек своих станичников-единоверцев, которые также заключали браки с православными девицами в православных храмах, но старообрядчества не оставляли и преследованиям за это не подвергались [20]. Такое положение свидетельствовало о достаточно вольном понимании своего вероучения казаками-старообрядцами.
Лишь с обретением в 1846 г. собственной церковной иерархии, получившей название Белокриницкой, кубанские староверы получают возможность иметь постоянно действующих священников, миссия которых приводит к окончательному обособлению старообрядческого населения. Первым иереем на Кубани стал казак ст. Прочноокопской Иосиф Турченков, в начале 50-х гг. XIX в. рукоположенный в священнический сан московским старообрядческим митрополитом. В октябре 1855 г. в сан епископа Донского, Кавказского и Екатеринославского был рукоположен казак ст. Кавказской Иван Андреевич Зрянин. Образованный им Никольский скит становится крупнейшим старообрядческим духовным центром на Юге России. А в октябре 1862 г. владыкою Иовом (Зряниным) в ст. Кавказской был освящен первый на Кубани старообрядческий храм во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Сама же ст. Кавказская становится с этого времени епархиальным центром.
Несмотря на то, что после рукоположения Иова начался бурный процесс образования новых старообрядческих приходов, это не привело сразу к сколько-нибудь серьезному обострению отношений с греко-российским духовенством. Тем более не наблюдалось никакой религиозной вражды на бытовом уровне внутри станичных обществ между последователями двух церквей, объединенных сословным братством. Многочисленные старообрядческие общества во второй половине XIX века имелись в следующих станицах: последователи Белокриницкой иерархии (поповцы) – в станицах Прочноокопской, Кавказской, Усть-Лабинской, Владимирской, Григориполисской, Константиновской, Вознесенской, Ханской, Переправной; беспоповцы, по преимуществу поморского брачного толка – в станицах Лабинской, Кавказской, Темижбекской, Тифлисской, Казанской, Гиагинской, Белореченской, Губской, Келермесской, Кубанской [21].
Лишь конец XIX в. ознаменовался серьезным конфликтом, связанным с миссионерской деятельностью на Кубани архимандрита Исидора (Колоколова). Сторонник жесткого и бескомпромиссного подхода в деле православной миссии, он в скором времени был подвергнут осуждению епархиального начальства и снят с занимаемой должности. Однако реальным результатом его деятельности стала ликвидация Никольского монастыря, который был повторно освящен как единоверческий в феврале 1894 г., и изгнание старообрядческого епископа Силуяна с братией. В последующие годы монастырская земля станет предметом длительной тяжбы за обладание ею между начальством монастыря и обществом ст. Кавказской, где главными инициаторами будут выступать старообрядцы.
Только наступившая после 1917 г. в России смута примирит всех верующих. В 20-30-е гг. ХХ вв. большевистский террор с одинаковой силой обрушится и на православных, и на старообрядцев. В 1931 г. будет до основания разрушен на тот момент уже Свято-Николаевский миссионерский монастырь. Вскоре на «черную доску» будет занесена ст. Прочноокопская, население которой составляли в основном старообрядцы-казаки. Такая же горькая участь постигнет и остальные старообрядческие общины.
Примечания:
1. Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска. Екатеринодар, 1910. Т. 1. С. 700.
2. Ламонов А.Д. Старообрядческая община станицы Кавказской, Кубанской области, приемлющая священство Белокриницкой иерархии 1794–1909 гг. // Кубанский сборник. 1910. Т. XV. С. 385.
3. Ламонов А.Д. Исторический очерк о заселении станицы Кавказской Кубанского казачьего войска и жизни ея с 1794 по 1914 год ; Захарченко В.Г. Песни станицы Кавказской. Краснодар, 1993. С. 260.
4.Там же. С. 261.
5. Пронштейн А.П. Земля Донская в XVIII веке. Ростов н/Д., 1961. С. 338.
6. Государственный архив Ставропольского края. Ф. 63. Оп. 2. Д. 189. Л. 4 об-5.
7. Там же.
8.Государственный архив Астраханской области. Ф. 599. Оп. 2. Д. 6020. Л. 1.
9. Там же. Д. 6055. Л. 1.
10. Там же. Д. 5085. Л. 8.
11. Там же. Л. 9.
12. Там же. Л. 19.
13. Государственный архив Краснодарского края (далее ГАКК). Ф. 257. Оп. 1. Д. 10. Л. 12.
14.Там же. Д. 15.
15.Национальный архив Республики Адыгея. Ф. 599. Оп. 2. Д. 1268.
16.ГАКК. Ф. 353. Оп. 1. Д. 16.
17.Там же. Ф. 256. Оп. 1. Д. 119.
18.Там же. Д. 388.
19.Там же. Д. 401. Л. 21 об.
20.Там же. Ф. 353. Оп. 1. Д. 1392. Л. 12 об.
21. Зудин А.И. К вопросу о численности и географии расселения старообрядцев на территории Кубанского казачьего войска // Мир славян Северного Кавказа. Краснодар, 2007. Вып. 3. С. 82–84.
Источник: Вопросы казачьей истории и культуры: Выпуск 5/ред.-сост.: М.Е. Галецкий, Н.Н. Денисова, А.Ю. Муляр; Кубанская ассоциация «Региональный фестиваль казачьей культуры»; Отдел славянской культуры Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований им. Т. Керашева. – Майкоп: ООО «Качество», 2010.